class="p1">Завершить свой диалог мальчики смогут только вечером, на веранде у Вясщезловых, без участия в этот раз отца Андрея. Когда Рыжов уже раскается во взрыве своих эмоций. Когда вспомнит, что у местного Гены, по всей вероятности, очень хорошая память. А пока по приглашению Фёдора Павловича просторный таксомотор, почему-то с питерскими номерами, отвезёт их к нему в гости в скромный загородный особняк.
Перед тем, как усесться в салоне, блогер, указывая Поповичу глазами на Фёдора Павловича, успеет спросить:
— Как его фамилия?
— Карачагов.
Объёмный процесс
Как трудно, подчас почти невозможно бывает поверить и согласиться с очевидным для всех окружающих фактом. С самого рождения, всю предыдущую жизнь, все её девятнадцать лет тебе необъяснимо везло, любые преграды, встававшие на твоём пути, рушились сами, все твои стрелы попадали в цель, все моря были тебе по колено. Столько причин для гордости, столько причин для смелости. Родина, семья, друзья. Бокс. Победы в спорах и в спартакиадах, победы на общешкольных олимпиадах по математике, золотая медаль. Практически за красивые глаза, одни пятёрки на экзаменах в ВУЗ. Отсрочка от армии. От родителей, которые не вылезают из загранкомандировок, подарок за подарком. Дед уже написал доверенность на свою «Ниву». За следующим поворотом будет любовь. Безоблачное будущее. Большие надежды. Самое время расписывать план жизни. И вдруг в одно прекрасное солнечное утро такой нелепый и малопонятный диагноз: объёмный процесс головного мозга и что-то там про турецкое седло.
Врачи сетовали, что нельзя отмотать время назад хотя бы на год, до беспричинной тошноты, до судорог, до чёрных пятен в глазах и с каждым днём всё нарастающего шума.
— Голова лет с шестнадцати стала болеть. Затылок. Я и внимания не обращал сначала. У всех болит временами и что теперь? Поболит, перестанет. В десятом классе совсем отпустило. Год горя не знал. А этой осенью, когда предки были в Югославии, проснулся как-то ночью; рук не чувствую, как будто не мои, ноги в коленях трясутся, холодный пот, и какой-то осьминог своими щупальцами сжал мне голову, вдавил её лицом в подушку и, пробив своим клювом мой череп у самой шеи, высасывает мой мозжечок. И меня вывернуло наизнанку, вытошнило прямо в постель. Встать я не мог. Разве что на четвереньки. И я не понимал, что происходит. В каком сне, в какие жернова я сунул голову, какая цефалопода наслаждается моим мозгом.
Через неделю призрак безжалостного головоногого моллюска вернулся. Перемучавшись вторым ночным приступом, утро я встретил на полу в жёлто-зелёной луже желчи. Непереваренная пища осталась на постели. А пустой желудок всё продолжал и продолжал мучительно сокращаться. Болели глаза, и я боялся, что они выпадут из орбит. Расслышав сквозь завывание песчаной бури позывные радио «Маяк» и московское точное время, я попробовал встать на ноги. Потом была ванна, была большая стирка, на завтрак крепкий чай без сахара и всё. В себя пришёл не раньше двенадцати.
Доктор мучил его вопросами, бил молоточком, колол то там, то сям иголками, строчил уже третий лист в его медицинской карте, долго подбирал мягкие слова, внимательно, не перебивая, слушал. Когда выговаривал «нужна ещё одна госпитализация», смотрел ему не в глаза, а в переносицу.
А он думал в ответ: «Успею сегодня на репетицию?» и «Какая госпитализация? КВН на носу!» Ведь небывалый случай, неслыханное везенье; первокурсника взяли в основной состав команды, которой предстоит выступать на Всесибирском этапе конкурса. Мы тоже попросим порулить. И он даже заулыбался этой мысли. А доктор, заметив эту улыбку, тяжело и горестно вздохнул.
— Меня очень настораживает динамика вашего заболевания. Нам нельзя терять ни дня, нужна новая биопсия, нужен новый контрастный рентген и много чего ещё. Если ваш отец не смог договориться с Новосибирском, будем действовать по факту.
— Почему не смог? Меня поставили в блатную очередь на апрель! Всё в порядке.
— В апреле вы уже безвозвратно ослепнете, а в июне вас похоронят. Если новая биопсия подтвердит мои подозрения, оперировать надо срочно.
И даже теперь, несмотря на то, что губы похолодели от ужаса и приподнялись волосы на голове, он продолжал думать о своих номерах, над которыми так смеялся капитан команды. Кстати, ни капитан, ни другие члены сборной Злакограда ни сном, ни духом не подозревали о серьёзности его заболевания. И достаточно часто злились из-за его отлучек на репетициях. Единственное, что могло его выдать — чёрные круги под глазами после ночных припадков. Но все приписывали их его отношениям или с верзилой Наташей с филфака, или с её подругой верзилой Евой с биофака. Обе очень высокие блондинки, выше большинства мальчиков на целую голову, а Фёдора только на половину. Обе легкомысленные, обе раскрепощённые и обе чуть-чуть угловатые. Руки обеим мешали. Наверно, поэтому сокурсники видели, как он иногда держит за руку Еву, а иногда Наташу. И ведь они между собой из-за него не ссорились. Вот что особенно бесило других студенток, которые заглядывались на Фёдора Карачагова.
— Завтра в девять утра тебя будет ждать наша сестра-хозяйка, — опять заговорил доктор, отрывая его от мыслей о своих топ-подругах, — Что с собой брать, знаешь. После обхода я тебя найду и начнём. Скажи отцу, что я свяжусь с ним завтра ближе к вечеру. И не вздумай увиливать! У тебя шансов выжить очень мало, почти нет.
И опять, как будто от поцелуя столетней старухи, седого ангела смерти, похолодели губы.
— До завтра!
Той ночью осьминог его не мучил. Мучили мысли. Мучили слёзы матери за стенкой. И впервые, наверное, с начала болезни, мучил парализующий страх. В отделении нейрохирургии ему приходилось видеть больных, месяцами прикованных к своим койкам, с забинтованными головами, опутанных шлангами капельниц и катетеров, с алюминиевыми губами, закативших глаза к потолку, и Федя не мог поверить, что на месяц — другой это и его будущее. И, как и всем, никто ему не поручится, что из этого медикаментозного забытья он вернётся в нормальное состояние.
Конкретно о смерти Федя не думал. Ничего сложного в роли покойника не видел. Даже самым бездарным актёрам она удаётся блестяще. Конечно, хотелось бы повременить, но ведь два звонка уже отзвенели. Пора собираться.
Тщательно вымывшись в шесть утра, плотно позавтракав, собрав спортивную сумку и понимая, что выходить ещё рано, он слушал радио и делал вид, что слушает маму. Отец уже уехал, ни слова не говоря, но перед уходом по-особенному крепко обняв его. Добравшись до больницы и заняв отведённое ему место, он переоделся, с ногами забрался на койку и стал ждать
