— Товарищи, пожалуй, нам придется отложить педсовет. Во-первых, надо послушать мать девочки, а во-вторых, пригласить инспектора районо.
— Зачем же вы тогда меня вызывали? — спросила Анна Степановна. — Посидеть и уйти? Нет уж, вы как хотите, Елизавета Васильевна, продолжайте или закрывайте педсовет, а я слово свое скажу. Слушала я тут, как вы говорили и о школе и о семье, о родительских правах помянули, а о самом главном забыли. Как вы думаете, Елизавета Васильевна, любит Ольга свою мать или нет?
— Любила бы — не бросила.
— А по-моему, так: если бы не любила она мать, для нее было бы безразлично, что мать делает, чем живет, кого в дом к себе берет. Любила она мать и любит. И я вам скажу, коль не вернем мы Ольгу домой, то прежде всего будет несчастна сама девочка.
— Значит, вы согласны со мной? — обрадованно воскликнула Елизавета Васильевна. — Так почему же вы не вернете ее матери сами?
— Придет время — верну. Когда сама Ольга поймет, что нельзя было бросать мать, и когда мать поймет, почему ее бросила дочь. А сейчас их свести — навек разделить. Будут жить хоть вместе, да врозь, без ссоры, да во вражде, мать и дочь, но чужие. А поймет Анисья Олейникова, что дороже всех барышей, Ольга за нее в огонь и в воду пойдет.
Анна Степановна умолкла.
Надежда Георгиевна подошла к Анне Степановне, обняла ее за плечи и сказала:
— Если бы Ольга Дегтярева была вашей дочерью, то я была бы спокойна за ее судьбу. — И, повернувшись к Елизавете Васильевне, добавила: — Я думаю, что мы можем принять одно решение, если оно вообще нужно: просить Анну Степановну позаботиться о девочке. И всё. А остальное ей подскажет сердце!
Елизавета Васильевна была в полной растерянности. Как ей оценить итоги педсовета? Победил Дегтярев? Нет! Победила она? Тоже нет! Пока нет. Но рано или поздно она победит его.
После педсовета она попросила Дегтярева задержаться на несколько минут.
— Алексей Константинович, не считаете ли вы теперь более удобным работать в другой школе?
— Вы предлагаете мне подать заявление об уходе?
— Совершенно верно. Такое заявление даст вам возможность беспрепятственно перевестись в другую школу…
— Понимаю, но подать заявление я не могу, — развел руками Дегтярев. — Не могу идти против устава партии, который обязывает меня добиваться того, что правильно, необходимо…
— Значит, вы хотите со мной бороться? — спросила Елизавета Васильевна. И сама же ответила снисходительно: — Но это не всегда возможно. Особенно, когда с вами бороться не собираются.
42
Дом Копыловых находился в десяти минутах ходьбы от школы. Но это совсем не означало, что если Егорушка выходил из школы, то через десять минут он уже был дома. Часто этот путь длился часами. Ведь надо же по пути заглянуть в сад, — узнать, как идет заливка катка, спуститься на речку, чтобы обследовать лыжный трамплин, ну и конечно, навестить Петяя; разве не интересно узнать, получается ли у него лыжный велосипед? Так было и на этот раз, когда Егорушка, разуверившись в затее Зойки услышать по телефону, что говорят на педсовете, покинул чердак.
Но едва Егорушка успел войти в дом, в окне показалась встревоженная физиономия Зойки. Зойка подмигивала Егорушке и Оленьке, махала им рукой, чтобы они вышли на улицу, и всем своим видом как бы говорила: скорей, скорей, иначе всё пропало. А когда Копылов и Дегтярева выскочили на крыльцо, она взволнованно прошептала:
— Егорка, немедленно идем к Алексею Константиновичу. Его надо предупредить. Понимаешь, дирик на него в район жаловалась. Уберите, говорит, его! А нет, так я уйду.
— Ты откуда знаешь всё это?
— Оттуда! — зло бросила Зойка. — Сидела, сидела, наверное, и педсовет уже прошел, и вдруг, слышу, что-то говорят. Я к трубке, а там голос Елизаветы Васильевны. «Уберите, говорит, Дегтярева, не буду с ним работать. А не так, — я уйду». И еще сказала: ежели Дегтярева, то есть ты, не вернешься домой, она тебя, Дегтяреву, после каникул в школу не пустит. — Зойка передохнула. — А что мать говорит? Она ведь на педсовете была!
— Ничего не говорит, — ответил Егорушка.
— Так и ничего? — допытывалась Зойка.
— Так и ничего. Сказала, — побольше учитесь и поменьше суйте свой нос в учительские дела.
Известие о Дегтяреве было слишком неожиданным, чтобы можно было сразу принять какое-либо решение. Требовалось помолчать, подумать. Наконец Егорушка предложил:
— Пошли к Алексею Константиновичу.
Анна Степановна видела, как Егорушка и Оленька исчезли за воротами. Она прошла в зальце, застелила там для Оленьки кровать и в это время услышала:
— Где Ольга?
В комнате стояла Анисья. Заметив у лежанки маленькую кровать, Анисья сразу догадалась, — это для дочери, и, забыв на минуту, что она пришла потребовать Оленьку, приподняла край байкового одеяла и подумала: «А не холодно ли? Зимой лучше ватное». Только после этого она повернулась к Анне Степановне и сурово повторила: «Где Ольга?»
Анна Степановна усадила ее на стул и сказала спокойно:
— Ты дай девчонке опомниться. Переживет у меня денек-другой, переболеет и вернется. Ты положись на меня.
Анисья слушала Анну Степановну, ее сочувствие было ей приятно, успокаивало. Она даже прослезилась и готова была благодарить ее. «Верно, кого-кого, а тебя, Анна, Ольга уважает». Но когда та заговорила о Юшке, о том, что надо бросить свои торговые делишки, — нехорошие разговоры идут по Шереметевке. — Анисья резко поднялась.
— Ты не таи от меня Ольгу.
— Ее дома нет. Наверное, к подружкам ушла…
— Всё равно найду! — крикнула Анисья и, не попрощавшись, захлопнула за собой дверь.
Анисья подозревала, что к ее приходу Анна Степановна нарочно услала Оленьку, и была полна решимости во что бы то ни стало найти ее. Хоть из-под земли достать. И вдруг, едва выйдя на улицу, она увидела дочь. За эти два дня, что они не были вместе, Оленька похудела, и было в ней что-то новое, незнакомое Анисье. Девочка смотрела на нее чужими глазами и шла ей навстречу безбоязненно, словно перед ней была не мать, от которой она убежала, а посторонняя женщина, до которой ей нет никакого дела. Нет, она не сможет силой заставить Оленьку вернуться домой.
— Доченька! — Она покорно ждала, что вот сейчас ее девочка сжалится над ней, подойдет, и то, что нельзя было сделать ни уговорами, ни силой, свершится от одного прикосновения к материнскому плечу.
Но Оленька прошла мимо, и Анисья слышала, как простучали каблуки по ступенькам крыльца. Дочери как не было.
Оленька не зашла в комнату. Она присела за кухонный стол и стала смотреть в окно, наполовину занавешенное снежными узорами. На улице поднималась поземка, и жалобно поскрипывала ставня. Быть вьюге! А дым вырывался из труб клочьями и сливался с дымом метелицы.
— Видела мать? — спросила Анна Степановна, выходя из комнаты.
— Я ее не боюсь. — Оленька думала о своем.
— Она тебя любит.
— Зачем она ходит за мной?
Анна Степановна ничего не ответила. Если бы Анисья отказалась от Юшки, пошла работать в колхоз, можно было бы легко уговорить Оленьку вернуться домой. А что делать теперь? Отказать в убежище, выгнать, как требует Елизавета Васильевна? Этим она не только не вернула бы ее в родной дом, наоборот, снова подтолкнула бы к бегству из Шереметевки. Анна Степановна понимала, что Оленька ставит ее в трудное положение. Нечего сказать, хороша жена председателя колхоза! Приютила сбежавшую от матери дочь! И пусть говорят. Или лучше себя от разговоров уберечь, а девчонку загубить?
На следующее утро Оленька привычно подхватила ведра и побежала за водой. За ночь метель прошла, сильно подморозило, и раннее утро казалось необыкновенно светлым и прозрачным. На площади Оленька увидела Елизавету Васильевну. Она стояла близ коновязи, где обычно останавливаются идущие в район попутные машины.
Елизавета Васильевна заметила свою ученицу и проводила ее долгим, изучающим взглядом. «Ничего, уберут Дегтярева — и капризам девчонки будет конец», — подумала она. Вдали сквозь утреннюю дымку виднелась зимняя степь. Заснеженная безмолвная в своем величии, похожая на бескрайнее белое море. Елизавета Васильевна думала о своем вчерашнем разговоре с Дегтяревым. Почему он не боится идти против нее? Что что, — сознание своей правоты или смелость от того, что ему нечего терять? А вот она всего боится. Боится, чтобы ее учителя не допустили ошибок, боится, чтобы о школе не пошла худая молва. Чем рискует Дегтярев? Должностью учителя-биолога, которую он всюду получит. А она — своим авторитетом старого, опытного директора школы! Но в слабости своего директорского положения она видела и его силу. Она директор школы, она представитель государственного учреждения, а Дегтярев — ошибающийся учитель, он один и никого не представляет собой.
