— Ты что, уснул, что ли? — К действительности его вернул раздраженный голос Мохнаткина.
— Нет, — поморщился Игорь Симонович. — И, подумав, счел необходимым добавить: — Можно поучить этого сопливого Мая, ему одного раза вполне хватит.
— Твои отморозки и перестараться могут, — хмуро возразил Николай Генрихович. — А мне эта харя в работоспособном виде нужна… Думай, Симонович, думай… Кстати, Ираклий еще тут названивал. Интересуется — сам знаешь чем и кем…
— Рано интересуется, — сухо ответил Васильев. — Объясните ему, звонить сейчас туда нельзя. Рано.
— Ему объяснишь, — вздохнул Мохнаткин. — Ладно, попытаюсь…
Он достал из кармана пиджака мобильный телефон, пользовался которым в основном как раз для связи с Шатуновым и со своим вторым партнером, имя которого произносить вслух не рекомендовалось — должность, которую занимал тот в МВД, исключала любой намек на его настоящее имя даже в столь гарантированно непрослушиваемых разговорах. Однако набрать полностью номер Шатунова Николай Генрихович не успел — на его столе ожил селектор. Секретарша, несколько ироничным тоном сообщила, что к Мохнаткину на прием рвутся две девицы. По личному вопросу…
Николай Генрихович уже открыл было рот, дабы не только послать девиц с их личным вопросом по известному всей России адресу, но и секретарше посоветовать отправиться следом, как та равнодушно добавила:
— Говорят, из какого-то «Дома оперы»…
Николай Генрихович Мохнаткин от неожиданности поперхнулся и раскашлялся. И даже сдержанный вплоть до равнодушия Васильев поднял голову, и в его глазах мелькнуло что-то близкое к интересу.
— Пусть войдут! — рявкнул Мохнаткин, с трудом подавив кашель.
И сразу же дверь в его кабинет распахнулась, и на пороге возникло видение, заставившее Николая Генриховича от неожиданности и восхищения на секунду потерять дар речи.
Между тем статная красавица-блондинка, которую на первый взгляд если что и портило — так это грубоватый, почти сценический макияж, уже стояла посредине кабинета, слегка приоткрыв по-детски нежные, пухлые губы. Головокружительное платьице мини позволяло моментально оценить длинные стройные ножки, а вырез… Николай Генрихович был настолько поражен, что даже не сразу обратил внимание на вторую девицу, являвшую собой полную противоположность первой: в длинной, едва не до пят, дешевой юбке — не иначе как из «магазина одной цены», какой-то дурацкой блузке, гладко прилизанную брюнетку с опущенными долу глазами и явно смущенную напором подруги…
— «Дом оперы» тут ни при чем! — воскликнула белокурая красотка и, не дожидаясь приглашения, моментально достигла второго кресла для посетителей и ловко упала в него, окончательно обнажив тем самым свои умопомрачительные бедра. — «Дом оперы» — прошлое, о котором я даже вспоминать не хочу… Здравствуйте, меня зовут Ирина! Ирина Радова! Можно — просто Ирэн…
Мохнаткин сглотнул внезапно образовавшийся в горле ком, припоминая, что, кажется, действительно видел такое имя на афишах строгановского театра.
— Я совершила ошибку, которую хочу исправить, и никто, кроме вас, помочь мне не в состоянии! — выпалила Ирэн и наконец замолчала, давая возможность своему собеседнику сказать хоть что-то.
— Э-э-э… Очень приятно познакомиться, — произнес Николай Генрихович и, бросив быстрый взгляд на Васильева, добавил: — Зайдешь ко мне попозже!..
Игорь слегка пожал плечами и, поднявшись, направился к дверям с самым безразличным видом. На сей раз его безразличие было до определенной степени показным, поскольку никогда не засыпавшая в душе ненависть не преминула вмешаться в ситуацию: «Когда-нибудь этот старый кобелюга подставит тебя, Игорек, — подумал Васильев. — Втянет в какое-нибудь говно, как совсем недавно уже втянул его дружок, этот министерский хмырь… И это говно вполне может оказаться, в отличие от министерского, последним в твоей жалкой жизни… А и хрен с ним со всем — последним так последним!..»
— Вы, кажется, хотели что-то рассказать о своей ошибке, — промурлыкал между тем Мохнаткин, дождавшись, когда за начальником охраны закроется дверь.
— О да!.. Ошибка заключается в том, что я по молодости и неопытности избрала после консерватории оперную сцену, отживающий жанр! А тут еще, представьте себе, нашего руководителя, вообще главного, вот-вот арестуют! Представляете? За убийство его же собственной любовницы, между нами говоря, жуткой гниды!.. Все считают — туда ей и дорога!.. В общем, когда все сошлось одно к одному, я поняла: пора!
— Вы хотите поменять свое, так сказать, амплуа? — Мохнаткин, настроение которого резко пошло вверх, улыбнулся, как он полагал сам, весьма обольстительно. Очевидно, Ирэн тоже так сочла, поскольку немедленно закинула ногу на ногу, оказавшись теперь уж и вовсе без юбки, и продемонстрировала в ответ собственную улыбку, по сравнению с которой о знаменитой голливудской можно было смело забыть.
— А как вы думаете, для чего я к вам пришла? Мне сказали, что, кроме вас, никто на свете помочь мне не сможет!
— Кто сказал? — быстро спросил Мохнаткин, в котором автоматически сработала привычная осторожность.
— В Гнесинке, на эстрадном отделении! Такая… — Ирэн неопределенно повела руками в воздухе, — ну такая толстая, волосы седые…
— Должно быть, Галина Геннадиевна! — обрадовался Мохнаткин, поскольку не слишком внятное описание девушки если и можно было к кому-то приложить, то исключительно к его старой приятельнице, изредка поставлявшей Николаю Генриховичу кадры для его продюсеров.
— Наверное… Я ее один раз видела, но она так любезно согласилась меня прослушать…
— Что ж, рекомендация неплохая, но…
— О, я понимаю! — перебила его Ирэн. — Вы сами, лично должны выяснить, что я из себя представляю! Я — готова!.. Умоляю вас, послушайте меня, и вы сами поймете, что моя стезя — эстрада, а не эта идиотская опера!..
Блондинки всегда были слабостью Николая Генриховича Мохнаткина. А сейчас словно сама судьба послала ему эту Ирэн: вечером предстояло звонить Шатунову, а докладывать, судя по тому, что он услышал от Васильева, нечего. По крайней мере, из девицы, даже если она им категорически не подойдет с ее оперной постановкой голоса, которую не переделаешь, можно будет вытянуть хоть какие-то сведения… А вдруг она права и этого козла Строганова действительно вот-вот арестуют?!
— Ну что ж… — Николай Генрихович поднялся, и лишь в этот момент его взгляд упал на вторую девицу, робко сидевшую на стуле возле дальней стены кабинета…
— О, я совсем забыла! — просияла Ирэн. — Знакомьтесь, это моя подружка Галочка, она у меня что-то вроде талисмана — с самого детства! Если куда-нибудь ее с собой возьму, обязательно все пройдет удачно! Представляете? Я ее и на экзамены на все брала, и на премьеры, и…
— Вы тоже работаете в «Доме оперы»? — прищурился Мохнаткин.
— Ну что вы! — ответила за робко поднявшую на него глаза девушку Ирэн. — Галя — бухгалтер-плановик, она в Сбербанке трудится, коммунальных бабусек обсчитывает! — И певица весело рассмеялась голосом, похожим на серебристый звон колокольчика.
— Ну что ж, давайте и впрямь вас послушаем, — улыбнулся Мохнаткин.
— Ура! — откровенно обрадовалась будущая звезда эстрады. — Нет-нет, Галка, ты сиди и жди меня тут, знаешь же, что при тебе я петь не могу!.. Спасибо вам огромное! — Это уже относилось к Мохнаткину. — Вы не представляете… Я так боялась, что вы меня сразу прогоните, мне говорили, что вы — очень грозный…
Мохнаткин и ахнуть не успел, как, увлекаемый темпераментной посетительницей, очутился в собственной приемной, не успев предложить «Галке» подождать их с Ирэн в обществе секретарши. «Черт с ней, — мысленно махнул он рукой. — Квашня какая-то, именно такие подруги и бывают у подобных очаровашек… Ай да баба!..»
Секретарша же, приоткрыв рот, с изумлением поглядела на возникшую перед ней мизансцену да так и просидела с открытым ртом, пока вульгарная с ее точки зрения девица, повисшая на ее шефе, не скрылась вместе с ним в коридоре, ведущем в сторону малого зала фирмы.
Господин Мохнаткин был бы немало удивлен, если бы, вместо того чтобы, предвкушая приятное продолжение знакомства со свалившейся ему на голову красоткой, недвусмысленно прижимать податливую девушку к боку, заглянул в этот момент в свой кабинет. «Квашня», как Николай Генрихович определил для себя подружку певицы, преобразилась в свою прямую противоположность ровно в ту секунду, как умница Радова, повисшая на Мохнаткине, захлопнула за ними дверь его кабинета, отчего ее чириканье сделалось приглушенным, но не менее насыщенным. Все это время Гале совсем не трудно было изображать из себя робкую, затюканную подружку-плановичку, поскольку, пока Ирина разыгрывала из себя сексуально озабоченную идиотку, Романова… молилась…
