Смотрю на маленького Пепе и думаю о подвиге испанского народа, волю к победе которого не сломили ни вражеская блокада под флагом невмешательства, ни варварские бомбардировки итало-немецкой авиации, ни растленная пропаганда анархистов.
Пепе как бы понял, о чем я думаю, заговорил:
– Если бы не анархисты, если бы не мягкотелые, нерешительные социалисты, мы уже имели бы крепкую, спаянную, народную, регулярную армию, похожую на пятый полк, которая с помощью Советского Союза стерла бы с лица испанской земли фашистскую нечисть.
– Да! – подтвердил один из ехавших с нами диверсантов. – Пятый полк несет дух дисциплины, организованности, отваги и непоколебимого мужества!
И это были не слова, брошенные на ветер. Мужество испанского народа подтверждало сказанное. Рабочие и крестьяне, взявшиеся на оружие, показали чудеса мужества, отваги, героизма и дали сокрушительный отпор мятежникам и интервентам.
– Бандиты! – говорил Пепе. – Это они на мирных жителях вымещают свои неудачи на фронтах. Варварские налеты авиации – это только один из показателей сути фашизма, сути их человеконенавистничества. Укротить фашизм можно только оружием, только вооруженной борьбой, хотя при этом придется стрелять и в тех солдат, которых бросили против нас фашистские главари, чтобы они скорей поняли, куда попали, и повернули оружие против своих поработителей, превративших собственные народы в рабов, а солдат – в убийц.
Встреча в Пособланко
В марте 1937 года врагу удалось подойти почти вплотную к Пособланко.
– Луиза! Прошу поехать со мной к командующему, – обратился ко мне Кольман, – нужно поговорить с ним по очень важному делу, что я не могу сделать с моей «гвардией», – как он называл иногда своих переводчиков.
– Но Рудольфо и Доминго нет, и я осталась одна во всем хозяйстве.
– Всю ответственность беру на себя. Готовьтесь, через десять минут заеду, – ответил решительно Кольман.
И вот едем в штаб фронта. Гвардеец сидит рядом с водителем, мы с полковником на заднем сидении.
Заезжаем в Андухар. Переса Саласа в штабе не было. Мы с Кольманом прошли к знакомым нам офицерам штаба. Стали выяснять обстановку на фронте.
– Положение очень тяжелое, – заметил офицер, – командующий в Пособланко. Насколько нам известно, он принял решение оставить город. Почти все население уже эвакуировалось.
– Но в Хаене мобилизуется весь транспорт, и утром в Пособланко прибудут резервы, – перевела я слова Кольмана. – Захват Пособланко мятежниками дает в их распоряжение важный узел дорог у Альмалена, открывает путь к рудникам ртути, олова, свинца, другим ископаемым, крайне нужным республике, – убеждал Кольман начальника штаба.
– Все знаем, но обстановка, угроза окружения, резкое превосходство сил у противника, – ответил тот.
– Может быть, доложить командующему по телетайпу о том, что утром прибудет подкрепление, – предложил Кольман.
– Это будет напрасной тратой времени! Мы уже докладывали, но командующий принял решение оставить Пособланко, и бесполезно с ним по этому вопросу говорить, – добавил сокрушенно начальник штаба.
Зная упрямство Переса Саласа, Кольман все же решил ехать в Пособланко.
– Поедем, Луиза, попытаемся доказать, убедить, что подкрепления придут завтра, и надо до их прибытия удержать город.
Неутомимый и, как всегда, веселый шофер Кольмана Эмилио ночью, по горной дороге, уверенно вел машину навстречу потоку беженцев из Пособланко.
Внезапно машина остановилась. Впереди стоял упрямый осел, на боках у него висели две большие корзины, в каждой по одному ребенку. Осел не хотел сворачивать, дети плакали. У матери были слезы на глазах.
Мычат коровы, блеют овцы, уныло бредут жители. Горестно и жалко до боли смотреть на людей, бросивших все. Они оставили свой кров, скарб и, спасаясь от фашистских извергов, шли в неизвестную даль, в тыл республиканских войск.
Беженцев всюду принимали хорошо, понимая их тяжелое положение, с ними делились последним. Я видела это: в Валенсии, Мурсии, в Хаене и Линаресе. Щедрое солнце грело несчастных своими лучами, скрашивая их тяжелую судьбу.
В Пособланко приехали поздно ночью. Полуразрушенный и совершенно опустевший город утопал в темноте. Недалеко, западнее, тревожила ночную тишину ружейно-пулеметная стрельба.
Найти командующего в опустевшем городе оказалось нелегко. Заехали в штаб одного из батальонов, расположенный в полуподвале каменного двухэтажного здания. Около штаба стояло несколько легковых и одна грузовая машина.
Помещение было хорошо затемнено. Один из офицеров узнал полковника Кольмана. Нам дали солдата, знавшего, где находится командующий.
В это время в штаб ввели под конвоем двух пленных мятежников.
Как ни спешил полковник к Пересу Саласу, но не утерпел, чтобы наскоро не расспросить пленных.
– Уточнить обстановку в тылу врага очень важно перед беседой с командующим, – сказал он мне, и я перевела его просьбу.
– Пожалуйста, – вежливо ответил знакомый офицер.
Мы приступили к допросу.
Первый пленный имел усталый и испуганный вид. Его обмундирование было грязно и порвано, лицо заросло густой черной щетиной.
Солдат оказался неграмотным. Мне стоило большого труда вести допрос. Кольман пытался как можно полнее и точнее узнать о численности, составе, вооружении, расположении и настроении войск противника.
Приходилось часто уточнять ответы пленного. Кольман нервничал, посматривая на часы.
– Наверное, достаточно. Больше ничего полезного мы от него не узнаем, – сказала я.
Советник согласился. Пленного увели и ввели другого – то ли капрала, то ли какого-то младшего командира. На вопросы он отвечал уверенно, со знанием обстановки. Он уточнил на карте расположение известных ему подразделений и складов. Как и первый пленный, он всячески подчеркивал, что ненавидит фашистов, особенно надменных немецких. Кольман остался доволен этими показаниями.
– Ну а теперь поедем к Пересу Саласу, – сказал он, когда допрос окончился.
– Противник измотан боями, наступательный порыв его войск под Пособланко уже давно иссяк, – говорил мне Вильгельм Иванович. – Утром прибудет пополнение, нам надо будет доказать Пересу Саласу необходимость удержать город до подхода подкреплений. Главное – не получить сразу отрицательного ответа. Полковник упрям, а потому начнем издалека.
Обойдя развалины, мы вошли в сохранившееся здание – не то монастыря, не то костела с куполом. В большом зале тускло горела небольшая электрическая лампочка. На носилках и койках лежали 15–20 раненых солдат и офицеров-республиканцев. Некоторые из них тихо стонали. Спертый воздух был насыщен запахом крови и лекарств. Нас провели через зал в кабинет командующего. Мы застали его сидящим у камина. Он встал и пошел навстречу. Вежливо поздоровался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
