Эсфирь покраснела и поневоле замешкалась:
- Думаю, это сочинение совсем не понравится моему господину, - сказала она тихо.
- Отчего же? Оно нескладно написано?
- Наоборот - даже чересчур складно, но в нем греки хвалятся своей победой над армией Ксерксом, прославляют себя самих и ругают персов. . Мы сделали перевод только для того, чтобы поупражняться в языке, но теперь я прикажу уничтожить свиток, чтобы никто больше его не прочитал.
- Не нужно слишком торопиться - для начала я желал бы послушать, о чем они там пишут, - более властно повторил Артаксеркс и Эсфирь уловила знакомые металлические нотки в его голосе.
Везде - и на троне, и за обеденным столом, и на ложе - он был царем, её властелином.
Никогда бы прежде Эсфирь не поверила, что сможет когда-нибудь по-настоящему полюбить персидского царя, царя царей. Но это на самом деле было так - впервые в жизни она любила мужчину, царя всех мужчин в мире, и теперь ей смешно было вспоминать о своем детском очаровании Мардохеем, который на самом деле был для неё хорошим воспитателем и добрым братом. Она и теперь продолжала любить его - как брата, а может быть - немного как отца, которого совснм не помнила.
Но только с Артаксерксом, царь персидским, своим мужем, она поняла, какое это великое счастье - быть любимой и желанной женщиной. Царь баловал её, дарил наряды и украшения и редкая ночь проходила, чтобы он не призывал Эсфирь к себе на ложе. Но не только это - Артоксерк нередко раскрывал перед ней свою душу, повторяя, что считает Эсфирь своей божественной половиной и не желает для себя никакой другой супруги или даже наложницы. Но иногда Артаксеркс внезапно делался строг, даже грозен - и в эти минуты Эсфирь любила его, кажется, ещё сильнее, потому что сразу же вспоминала, что её муж - царь, властелин половины мира, и ему нужно быть властным и непоколебимым.
- Но...но я при всем желании не смогу прочесть это сочинение, потому что, как объяснила мне Фрина, оно написано для театра, - сказала Эсфирь. Сразу несколько людей одновременно должны выходить на подмостки и попеременно изображать то твоего отца, то гонца, то мать Ксеркса - Атоссу, и при этом каждый говорит своим голосом. Я не сумею так пересказать, у меня только один голос.
- Значит, там даже есть про бабку мою, Атоссу? Смотри-ка, всех собрали. Тем более мне нужно это услышать. А про меня там островитяне ничего не насочиняли, а, признавайся, Эсфирь? Или ты отказываешься читать, потому что скрываешь от меня что-то? Ты же знаешь - я желаю, чтобы ты во всем была откровенна со мной.
- Нет, мой господин, не скрываю, - покачала головой Эсфирь. - Они описывают события, когда правителем был Ксеркс и про тебя там не сказано ни слова. Но там есть...тень, да, тень умершего уже человека, одно привидение.
- Вот как? И кто же это?
- Тень Дария, прежнего персидского царя. В виде загробного выходца он дает своему сыну, Ксерксу, советы о том, как следует вести войну и многие другие наставления.
- Тогда я тем более должен это услышать! - воскликнул Артаксеркс. Пусть Дарий Великий и мне подскажет свои секреты. Сейчас же прикажи, моя царица, чтобы служанка принесла ваш перевод и сразу же после вина ты будешь читать мне, а я - тебя слушать. К тому же я желаю лишний раз насладиться твоим приятным голосом и редким для женщины разумом. Хотел бы я взглянуть на воспитателя, который привил тебе такую любознательность - наверняка, это кто-нибудь из небесных божеств!
Артаксеркс знал про Эсфирь лишь то, что она - сирота из какого-то знатного персидского рода, которую воспитывали простые люди, но потом благородное происхождение проявилось в ней настолько, что девушка была приведена во дворец. Эта история больше всего остального доказывала Артаксерксу, что перед ним - та, кто достойна быть царицей, девица, посланная ему судьбой.
Когда-то последний мидийский царь Астиаг решил погубить своего только что родившегося внука, названного Киром, потому что придворный жрец предсказал, что тот свергнет его с трона и станет вместо него царем. Астиаг велел передать младенца через своих верных слуг пастуху, чтобы пастух оставил его в горах на растерзание диким зверям, но тот отнес Кира в свою хижину, где его жена только что родила мертвого ребенка. Пастух нарядил мертового ребенка в царские одежды и оставил под деревом, а Кира вырастил вместо сына, но смог удержать в хижине только до тех пор, пока в мальчике не проявилась царская порода, благородная кровь.
И тогда вышло все имено так, как было предсказано жрецом - Кир стал персидским царем, подчинившим мидийцев вместе с Астиагом и сумевшим взять в плен даже лидийского царя Креза со всеми его несметными богатствами, на которые можно было купить сколько угодно сильных воинов, и оружия, и коней. Но Кир победил даже Креза, потому что на то была воля богов - оставить в живых беспомощного младенца, чтобы потом возвысить его до поднебесных высот.
Примерно также обстояло дело и с Эсфирь. Всякий раз, любуясь лицом своей избранницы, Артаксеркс невольно удивлялся какому-то особому, вдумчивому и светлому его выражению, которого он не встречал прежде ни у одной из женщин, даже, казалось бы, более привлекательных на первый, беглый взгляд. Легендарная красота Астинь была совсем другой - не такой теплой и потаенной. Глядя же на Эсфирь, так и казалось, что - весьма приятная лицом и станом - она все же скрывает от всех главную свою красоту, которую способны разглядеть только избранные, да и то не слишком быстро.
В Эсфирь была тайна, и оттого вся она была - таинственая красота. Наверное, потому так велика была жажда молодого царя её постичь и впервые после указа об Астинь наконец-то Артаксеркс чувствовал себя спокойным и почти что счастливым.
- Мы будем одни, нас никто не будет слышать, - сказал Артаксеркс с нежностью. - Сделай, как я прошу - я хочу узнать, что думают афиняне про моего отца и деда, и понять, что они будут думать про меня и про мое царство, про наше общее с тобой царство, Эсфирь. Еще немного - и оно станет для нас с тобой общим.
Эсфирь ничего не оставалось сделать, как согласиться - Артаксеркс слишком редко кого-то о чем-то просил, обычно он - указывал и повелевал, но с ней время от времени он становился ласковым или шаловливым, как ребенок.
После первых же строк от лица стражников-стариков, которые якобы стояли у ворот и с нетерпением ожидали известий об исходе битвы, Эсфирь быстро уловила нужный ритм и заметила, как Артаксеркс в такт стихов даже незаметно кивает головой.
"И в строю корабельном, и в конном строю, и в рядах пехотинцев, потоком сплошным, уходили бойцы на битву", - читала Эсфирь, возвышая голос и чувствуя собственное нарастающее сердцебиение, потому что она уже знала, что скоро начнутся такие безжалостные для персидской гордости строки, что Артаксеркс в гневе может позабыть о том, что сам только что заставил произносить их вслух.
"Это мне в наказание за то, что я похвалилась царю своими успехами в иноземных языках и хотела тем самым ещё больше понравится в его глазах и найти благоволение, - в смятении думала Эсфирь. - Я так хочу, чтобы мой царь больше всех, всегда, до конца жизни любил меня, только меня одну, и чтобы наше счастье никогда не кончалось... Хоть бы ему теперь стало скучно меня слушать и тогда не придется читать то место, где подробно описан разгром персидского войска на море и на суше, зачем я буду лишний раз расстраивать его"?
Но Артаксеркс слушал очень внимательно, не прерывая, и лишь только один раз переспросил:
- Повтори ещё раз, кто написал все эти звучные слова?
- Эсхил, родом из Элевсина, - ответила Эсфирь. - Говорят, он сам участвовал в этих сражениях, а потом описал увиденное. Он и теперь, должно быть, ещё жив.
- Как - жив? Ах, да, у них, у островитян, все может быть. Читай мне дальше, до самого конца.
Когда Эсфирь дошла до того места, где появляется вдовствующая царица Атосса, и постаралась говорить на разные голоса, чтобы передать диалог царицы с хором стражников, она увидела, что Артаксеркс смотрит на неё с особенной любовью и любуется игрой её голоса.
"Кто же вождь у них и пастырь, кто над войском господин?" - спрашивала Атосса.
"Никому они не служат, не подвластны никому."
"Как же сдерживают натиск иноземного врага?"
"Так, что Дариеву даже погубить сумели рать."
Эсфирь подняла на царя свои большие, лучистые глаза и заметила, что тот сразу же слегка переменился в лице и взгляд его сделался недоумевающим и надменным.
"Боже, что же тогда будет дальше? - подумала она в страхе. - Ведь это только самое начало и я ещё даже не дошла об известии о поражении, не говоря об описании, как бьются о скалы и качаются на волнах тела мертвых персов."
Но тут в трапезную, как всегда, запыхавшись, вбежал главный царский вестник, Авагф, кому доверено было сообщать царю важные новости.
- Во дворец только что прибыла вдовствующая царица Аместрида, мать нашего владыки, - с придыханием выговорил Авагф.
