Прошел год, и оказалось, что вездесущий Фемистокл уже находится в доме начальника стражи Каркаса, где тот держал у себя греческую наложницу, и через него просил разрешения лично увидеться с Артаксерксом. Причем, несколько дней Фемистокл на всякий случай скрывал свое истинное имя, а называл себя просто знатным греков из перебежчиков. И лишь однажды вечером, напившись пьяным неразбавленным вином, проговорился, что является одним из тех доблестных мужей, кто наголову разбил армию Ксеркса в морском сражении при Саламине, но теперь желает стать близким другом молодого персидского царя.
- А как же быть с про... скинесисом? - спросил Каркас, с трудом выговаривая вслед за наложницей трудное греческое слово, означающее земной поклон перед царем, который гордые эллины считали унижением для своей гордости.
Каркас вспомнил в этот момент также про своего стражника, Мардохея Иудеянина, кто продолжал не кланяться Аману за то, что тот осмелился оскорбить его невидимого бога.
- О, я с удовольствием упаду в ноги владыке, - засмеялся Фемистокл. Я слышал о нем столько хорошего, что для меня это будет радостью и почетом. И к тому же я прибыл, чтобы просить у него для себя убежище.
И вот прославленный эллин после поклонов и поцелуев одежды царя, которые он проделал с удивительной ловкостью и непринужденностью, свободно сидел напротив Артаксеркса и с веселым дружелюбием разглядывал владыку.
Фемистокл был уже не молод, но ещё крепок, а его открытое, загорелое лицо цвета обожженного кирпича, свидетельствовало о неплохом здоровье. Впрочем, то, что в свои годы он преуспел в изучении незнакомого языка, уже само по себе говорило о живом и деятельном уме этого грека.
- Слышал ли ты, что всякому, кто приведет тебя, мой отец, а вслед за ним и я пообещали выдать в награду двести талантов? - спросил Артаксеркс.
- Да, слышал, но зачем дарить кому-то двести талантов, раз я сам явился во дворец? Двести талантов за Фемистокла заработал сам Фемистокл, и хотя сейчас я не могу похвасться прежним своим богатством, но все же обойдусь без этих денег.
- Слово царя - закон, - возразил Артаксеркс, не замечая, что с первой же минуты начал невольно подыгрывать этому хитрецу. - Я прикажу, чтобы тебе выдали двести талантов серебра.
- Не хочу расстраивать господина отказом, - ответил Фемистокл, но так построил предложение, что было похоже, что сейчас он говорит больше о себе, а не о царе - наверное, он все же ещё недостаточно хорошо изучил персидский язык.
- Я позвал тебя для того, чтобы услышать во всех подробностях о положении дел в Афинах и других греческих городах. Я хочу знать все, чем живут греки.
- Именно за этим я и пришел, - как будто бы даже обрадовался Фемистокл, но затем добавил, удрученно покачав головой. - Но дело в том, повелитель, что за год я недостаточно выучил язык персов и успел узнать лишь самые простые слова, которые касаются мирной жизни, но о государственных и военных делах мне пока что говорить очень трудно, я то и дело путаюсь в ваших названиях.
- У меня есть переводчики, ты можешь говорить через них.
- Это так, мой повелитель, я согласен, - вздохнул Фемистокл. - Так, но и не так. Я давно заметил, что человеческая речь подобна узорам на ковре: если ковер свернуть, то узоры тоже сразу же искажаются и теряют свою прежнюю красоту и четкий орнамент.
- Что ты этим хочешь сказать?
- Только то, что разговор через переводчика подобен такому узору - он сильно искажает высказанные мысли, а тем более, я успел заметить, что многие евнухи при дворе настроены враждебно против меня и продолжают видеть во мне врага. Как бы они нарочно не исказили смысл сказанных слов! От этого всем будет только хуже - мой повелитель так и не узнает всей правды, а я, чего доброго, могу ни за что лишиться головы.
- Что же ты предлагаешь?
- Подождать ещё немного, - спокойно ответил Фемистокл, - И доверить все мудрому течению времени. Мне нужен примерно год, чтобы выучить персидский язык настолько, чтобы свободно выражать на нем все оттенки своих мыслей - пока же я больше понимаю, что говорят другие и еще, пожалуй, могу читать с листа. Но обещаю, что ровно через год я буду знать язык настолько, что смогу беседовать с владыкой без переводчика на самые разные темы. Если, конечно, для этого будут созданы подходящие условия.
Было понятно, что сейчас, таким витиеватым способом, Фемистокл выпрашивал Артаксеркса право ещё год пожить в свое удовольстве во владениях царя, общаясь с наиболее образованными людьми при дворе, и персиянками наложницами. При этом немолодое уже лицо этого слегка лысеватого эллинна выражало такую детскую радость жизни и уверенность, что ему и впредь всегда будет сопутствовать только удача...
- Хорошо, пусть будет так, как ты говоришь, - согласился Артаксеркс. Я распоряжусь, чтобы тебя хорошо устроили в моих владениях, островитянин, и приму тебя через год.
Фемистокл с почтением поклонился и сказал с чувством:
- Я вижу, что новый владыка столь же великодушен, как и его отец.
- Что ты имеешь в виду? - вздрогнул Артаксеркс.
- О, ту знаменитую историю про послов Дария, которая осталась в памяти у всех афинян и особенно - лакедемонян.
Артаксеркс с достоинством кивнул: ему было приятно, что Фемистокл сейчас вспомнил один из редких случаев, когда Ксеркс и впрямь несвойственное ему великодушие. После того, как лакедемоняне однажды убили персидских послов, отправленных Дарием в стан врага, спартанские жрецы стали жаловаться на плохие предзнаменования и объяснить их именно тем, коварным убийством. Уже после смерти Дария, когда на престоле воцарился Ксеркс, спартанцы послали в Сузы двух добровольцев, чтобы те искупили вину своей смертью, но Ксеркс отпустил спартанцев домой с подарками, передав, что не держит ни на кого зла. С ним уже тогда случались приступы внезапого гнева или великодушия, которые евнух Аспамирта объявил потом безумием, наследственной болезнью всех Ахменидов.
Фемистокл уже нетерпеливо ерзал на скамье, ожидая, когда царь велит ему уходить, но Артаксеркс не торопился отпускать эллина и задумчиво качал головой.
- Ты сказал, что можешь читать с листа? - вдруг спросил царь. - Так ли это?
- Да, я уже прочитал несколько поэм, сочиненных персидскими поэтами и она поразили меня пышностью слога, - ответил Фемистокл. - Образованность лучшая из добродетелей, которую я для себя почитаю, и потому...
- А ты мог бы сейчас просчитать мне со свитка одну пьесу? - перебил его Артаксеркс неожиданным вопросом. - Меня интересует пьеса, написанная одним вашим греком о победе над нашим войком. Я хотел бы услышать её из твоих уст - тем более, похоже, ты тоже участвовал в той битве, и сможешь лучше других передать все чувства.
- Но... но... но это очень странная просьба для владыки, - удивился эллин. - И я... я даже не знаю...
- Я приказываю тебе сделать это, сейчас слуги доставят свиток. И ещё вот что - у меня есть маски... да, кажется, у вас это так называется. Я хочу, чтобы ты показал, что вы с ними делаете. Тебе принесут большой сундук, и ты выберешь все, что нужно. Я хочу порадовать сегодня твоим чтением будущую царицу.
- Мой владыка хочет увидеть театр? - догадался Фемистокл и просиял от радости - с театром у него было связано много хороших воспоминаний. - Дело в том, что я не - актер, у нас этим занимаются специальные люди... Нужна особая подготовка, все это не так просто...
Но, заметив, что лицо Артаксеркса сразу же сдалалось напряженным и хмурым, Фемистокл с легкостью согласился:
- Да, я с радостью вспомню забавы своей страны. Все будет так, как хочет мой господин. Но только я не отвечаю за слова, которые буду читать, потому что они принадлежат не мне, а только тому, кто их написал.
Вскоре слуги доставили в тронный зал немалых размеров сундук, при виде которого лицо царя Артаксеркса заметно смягчилось, а вслед за слугами в зал вошла необычайно красивая девушка в богатых одеждах, с повязкой из жемчугов в черных волосах. Фемистокл, который был большим ценителем женской красоты, отметил про себя, что навряд ли она была из персиянок - скорее, в будущей царице текла египетская или даже греческая кровь. Большие, миндалевидные глаза девушки излучали спокойствие и кротость, но тем не менее она с большим вниманием следила за приготовленим и было похоже, что царица и сама была бы сейчас не прочь примерить на себя греческие маски.
Фемистокл старался, как только мог - от души! Когда пришло время изображать царицу Атоссу, которая увидела страшный вещий сон о поражении персов, Фемистокл приложил к лицу женскую маску с приклееными седыми волосами и придал своему голосу заметное сходство с женским.
"...Он, мол, только дома сидя храбр
и нисколько не умножил обретенного отцом.
И, упреки эти часто из недобрых слыша уст,
Он в конце-концов решился с войском в Грецию идти", - жаловалась своему покойному мужу, который явился к ней в виде тени, Атосса на сына Ксеркса.
