в обжигающую воду, вылавливают куски мяса; Кросисия ест голову. После первого показа «Безумных повелителей» в парижском Музее человека ленту тут же подвергли жесткой критике. В глазах таких зрителей, как директор заведения Блез Сенгора, фильм лишь укреплял примитивистские стереотипы и подливал масла во взрывоопасный огонь расизма, с которым ему каждый день приходилось бороться в Париже. Британские и французские власти, шокированные зловещим собственным отражением, приведенным в картине, категорично запретили показывать ее в колониях. Некоторые призывали уничтожить пленку и задавались вопросом о том, стоило ли вообще все это снимать. В ответ Руш заявил, что когда впервые в жизни стал свидетелем диалога между человеком и потусторонними силами, только и смог, что инстинктивно потянуться за камерой.
За гротескным красноречием встреч на высшем уровне духов Хаука явственно проглядывает могущество языка, демонстрируя, как слова обладают силой за рамками их значений. В сонгайских деревнях живут колдуны, способные снимать слова с губ, затем смешивать с корешками, водой и смолой, а потом растирать все это до состояния пасты (13), которую можно принимать внутрь или накладывать на тело в качестве сильнодействующего целительного средства. Духи Хаука были сильны не только потому, что вселялись в тела, но и благодаря великолепному владению словами: им ничего не стоило разбить в пух и прах риторику политиков, так называемый «колониальный дискурс», чтобы потом чуть ли не в буквальном смысле использовать полученный результат в качестве бальзама для оздоровления повседневной жизни. Перед началом ритуала его участники описывали животрепещущие вопросы, надеясь их разрешить: от болезней и бесплодия до отсутствия работы, текущих обид, соперников в любви и личных проблем. И на следующее утро порой действительно сообщали об их решении – тот же медиум Кросисии, рассказавший об успешном излечении от полового бессилия. Духи Хаука отказывались отделять интриги власти от повседневных человеческих забот. Маршируя в боевом порядке, прихлебывая в ходе заседаний кровь или занимаясь лечением, они гораздо эффективнее и непосредственнее решали вопросы бедности, угнетения или здравоохранения, чем ни на что не годные государственные мужи. Снимая слова прямо с уст политиков, духи выполняли данные ими обещания. Вот в чем заключалась власть богов в мундирах, пускающая ток по цепям политики и непотребщины, величия и страха.
* * *
Все больше удаляясь от лазурной синевы Красного моря, по дюнам Сахары, вклиниваясь в бассейн озера Чад, в сторону побережья Атлантического океана через всю Африку двигалась масса антиколониальных духов в мундирах. Одни летели в грузовых отсеках самолетов, другие ехали в колесах британских боевых машин. Их можно было увидеть на рынке или на пути паломников в Мекку, где сходятся верующие со всех уголков света – каждый со своим духом. В этом созвездии различных культов выделялись танзанийские кизунгу (14) – порожденные народом суахили властные духи британских и немецких колонизаторов, жаждавших тостов из белого хлеба. Как утверждалось, кизунгу носили пробковые шлемы с черными фалдами и нуждались в фонариках, дабы видеть с наступлением ночи. Духи варунгу (15) из Машоналенда, территории, узурпированной британцами в качестве колонии Южной Родезии, славились своими бесконечными жалобами. Они были обоготворенными духами покойных европейцев, которые в погоне за дикой природой и золотом пали жертвами собственной роковой жадности. В 1950-х годах антрополог Майкл Гельфанд отмечал, что варунгу настойчиво стремились обедать за столом с обязательными столовыми приборами, ножами, вилками, ложками, белыми фарфоровыми чашками, блюдами, вожделенными яйцами и пивом. А от своих медиумов требовали спать на белоснежных свежих простынях и носить белые рубашки, постоянно жалуясь на грязное изношенное постельное белье. Варунгу боялись микробов, без конца мыли руки и проповедовали невероятно завышенные для призраков жизненные стандарты. Нередко забывали шляпы и трости. А когда покидали медиума, произносили чопорное «до свидания».
Культ нтамбве бванга (16), зародившийся в начале 1920-х годов в конголезском городе Кабинда и распространившийся по всему региону Касай, утверждал, что в его пантеоне собраны все без исключения бельгийские колонизаторы. Как писал антрополог У. Бертон, духи вселялись в торговцев из народа луба и шахтеров. Каждый новый адепт культа брал себе имя бельгийского жителя и в состоянии транса завладевал его силой. В культ нтамбве бванга входили представители всех слоев бельгийского общества, от его превосходительства генерал-губернатора до военных офицеров, чиновников и мелких клерков, выстроенные в подобие оккультной классовой системы. А жены адептов из народа луба аналогичным образом выступали в роли медиумов жен соответствующих бельгийцев, тем самым образуя спиритические параллели колониальных браков. Женщина могла выбелить мелом лицо, вырядиться в специально заготовленную для таких случаев одежку и зажать под мышкой несколько коричневых перьев, по всей видимости, символизирующих дамскую сумочку. Потом, если верить Бертону, пронзительно кричала, настаивала тащить ей цыплят с бананами и требовала называть ее «Мандамо Соу-энд-Соу». Вселившись в медиумов, духи бельгийцев могли исцелять и защищать, отвращать беды, природные катаклизмы и кражи. Духи колонизаторов обладали могуществом освобождать представителей народа луба, которых бесчеловечный режим несправедливо бросил в тюрьму. На самом верху этой иерархической лестницы расположился лично король Альберт I – благочестивый католик, который умер в 1934 году после того, как сорвался со скалы и упал с высоты шестидесяти футов. Поговаривали, что за этим монархом повсюду следовала принадлежавшая ему змея, неизменно задерживавшаяся на какое-то время в каждой деревне, которую он посещал, дабы собрать сведения о том, кто ему верен, а кто готовит предательство.
К концу 1950-х годов боги Хаука стали частью культа бори у народа хауса, жившего на севере Нигерии, которая на тот момент находилась под британским правлением. Вселяясь в тела своих медиумов, искокин турава (17), т. е. духи европейских солдат, надевали бежево-зеленые мундиры с тропическими шлемами и поджигали тела, обливая их керосином. Их ряды, состоявшие из офицеров, лейтенантов и кавалеристов, включали таких божеств Хаука, как Командо Мугу, еще одно воплощение Крочиккии, и Кафарана Салму, т. е. капитана Виктора Саламана, супруга мадам Саламы из Ниамея. Турава требовали подношений в виде сигарет, безалкогольных напитков, солнечных очков, свистков, кнутов, жертвенных животных, блокнотов и ручек. Эти духи говорили на «невероятной мешанине» наречия хауса, английского и французского, а их медиумы, как заявляли наблюдатели, порой общались на языках, которых даже не знали. Когда турава покидали телесную оболочку, медиумы чихали – в аккурат три раза.
Подобно итальянской пропаганде, способствовавшей созданию еще одной ветви растафарианства, британская пропаганда времен Второй мировой войны обрела воплощение в новом духе турава. Божество выступало под именем Ямус, Бата К’аса, что в переводе означает «Германия, разрушительница земли». Эту фразу позаимствовали из антинацистского девиза, запущенного в обращение британской администрацией и возведенной в ранг нового солдатского божества. На наречии хауса у этого идола имелся
