датам. Так мы начали эксгумацию нашего общего детства.
Первый коллаж был посвящен Крису в детстве: «Ну, вот и начало». Шелли вздохнула и протянула мне маленькую фотографию мамы, датированную апрелем 1968 года. На снимке она гордо стоит в купальнике, держа на руках Криса – крошечного семинедельного ребенка с дефицитом веса. Шелли поджала губы, и я поняла, почему фотография ее расстроила. В то время как мама демонстрировала свою фигуру после родов, Марсия тоже только что родила Шеннона. Марсия в этот момент выглядела измотанной после пятых родов и под надзором нашего папы, что свидетельствовало совсем не о том, о чем говорила Билли.
– Боже мой, посмотрите, – быстро вмешалась Шона, хихикая. – Я и забыла, каким милым он был в детстве! – Она протянула фотографию Криса размером восемь на десять в оттенках сепии, на которой он был запечатлен в редкой формальной позе перед камерой. Он лежал животом вниз, а надетая на нем пеленка так идеально сочеталась с белым пуховым одеялом, что казалось, будто его вставили прямо в зефир. Крис приподнялся на одной руке, осматриваясь, рука его была сжата в кулак прямо перед ухом. Его огромные карие глаза хитро улыбались в камеру, а губы, казалось, были готовы сказать что-то, что было ему не по годам.
Второй коллаж был посвящен раннему детству и начальной школе. Я выбрала фотографию, на которой мы с Крисом стоим перед тонкой рождественской елкой. Мы были одеты для церкви, держа друг друга за руки, и широко улыбались, стоя среди подарков, оставленных Сантой. Я нашла еще одну нашу сезонную фотографию, с родителями, когда мне был всего один год, а Крису – четыре. На обороте маминым почерком было написано: «Мы на пляже в день Рождества 1972 года – ждем, пока дома допечется индейка». Я подумала, что́, должно быть, чувствовали все наши братья и сестры в тот день дома с Марсией, гадая, где их отец. Я закопала этот снимок поглубже в стопку «не для поминок».
Следующей на оценку была еще одна фотография с пляжа. Это было много лет спустя. С нами было несколько наших братьев и сестер. Папа арендовал для семейного отдыха дом на Западном побережье. После того как была сделана фотография, нас всех выставили из дома. Мама и папа ссорились внутри, и в тот день присутствие зрителей было нежелательно, поэтому мы были вынуждены сидеть снаружи на песке. Все дети Марсии, которым досталась ее светлая кожа, ужасно обгорели на солнце и провели остаток каникул, заживляя огромные волдыри на спине и плечах.
Я нашла еще одну фотографию, где мы с Крисом утопаем в разноцветной осенней листве. Крис зарылся руками в шерсть Бака. «Мы обычно собирали листья в гигантские кучи на заднем дворе дома в Аннандейле, – сказала я, – и ныряли в них снова и снова». Братья и сестры улыбнулись и передали снимок по кругу, чтобы все его увидели.
Третий коллаж был посвящен средней школе и колледжу. Сэм нашел снимок, на котором Крис стоит на школьной дорожке вместе с Энди. В этот день в Вудсоне был день фотосессии, и фотографы Клуба ежегодников были нарасхват. Крис стоял босиком, перекинув кроссовки через плечо. Оба парня позировали, но широкая улыбка Энди резко контрастировала с тем, как Крис поджал губы и прищурился в объектив камеры, как будто просьба сделать паузу прервала что-то более важное.
– Помнишь, как он каждый день надевал точно такую же футболку и шорты на тренировку по бегу? – спросила я Шелли.
– Еще бы! – Она засмеялась и вытерла глаза. – Этот наряд уже и сам научился бегать.
Шона достала фотографию с выпускного вечера Криса, сделанную дома в Аннандейле.
– Боже, я помню тот вечер, – сказала я. – Крис был одет как молодой Тони Беннетт и стоял рядом с пианино, за которым сидел папа. Вечеринка проходила под большим бело-сине-желтым тентом на задней террасе, а на фоне виднелись сине-белые воздушные шары – цвета нашей школы.
Я вспомнила, как Крис пел Tender Is the Night, а папа играл на пианино. У Криса был потрясающий голос, но когда он пел, то всегда слегка отворачивался… почти застенчиво. У него была смущенная ухмылка, которая появлялась всякий раз, когда он замечал, что кто-то смотрит на него, и ему не всегда удавалось ее скрыть.
Четвертый коллаж был посвящен человеку, с которым нам не довелось разделить впечатления, который отделил себя от нашего болезненного прошлого. Это был человек, который улыбался на той открытой дороге, делая именно то, что ему хотелось. То, что ему нужно было делать. Мне хотелось бы узнать побольше о том, что он делал и с кем встречался. Но в отсутствие этой информации мы сделали все возможное, чтобы собрать четвертый коллаж. Несмотря на то что Шелли все еще пребывала в состоянии отрицания, она кое-что узнала в тех последних фотографиях Криса. Она слышала разговоры о том, как глупо он поступил, отправившись в путь с такими ограниченными ресурсами, чтобы «найти себя», но понимала, что сама поступила точно так же. Ей и в голову не пришло бы потеряться на Аляске, но ей нравилось теряться в Нью-Йорке, куда она переехала одна и с очень скромными деньгами. Они оба странствовали, и эта мысль сблизила ее с ним.
Пока мы рассматривали фотографии, нам не было нужды говорить, чтобы понимать, что мы все чувствуем одно и то же. Мы оплакивали потерю этого сильного, энергичного человека. А еще мы знали, почему он счел необходимым уйти так решительно.
Я верила, что в каждом из нас сидит какая-то частичка, которая хочет спуститься по лестнице и обвинить Уолта и Билли в том, что они сделали, в том, что подтолкнули Криса к уходу. Но мы не могли этого сказать. Не в этом месте. Не в это время.
Весь остаток дня мама попеременно находилась то в кататоническом, то в маниакальном состоянии. В какой-то момент я увидела, как она одна сидит в кресле, смотрит вдаль, пока одиночество заливает ее лицо. Затем что-то щелкало, и она носилась по дому, как тасманский дьявол из мультфильма, вихрь нервной энергии с пылесосом и тряпками для пыли, напряженно пытаясь тщательно убрать городской дом перед приездом гостей. Папа переставлял мебель. Затем, как только мама прекращала крутиться достаточно надолго, чтобы они успели обменяться репликами по поводу расстановки, он переставлял ее снова. Все было готово к очередному шоу, в котором никто из нас не хотел участвовать. Тем не менее я была полна решимости произносить
