— Пообедать с вами я не откажусь, но в постель вам затащить меня не удастся.
— А кому это нужно? — с удивлением спросил Йоссариан.
— Вы не хотите уложить меня в постель?
— Да и обедом вас кормить не хочу.
Она вывела его на улицу, и они спустились в подвальчик со множеством хорошеньких, явно давно знающих друг дружку девиц, которые весело щебетали, обращаясь к своим спутникам — слегка смущенным роскошной обстановкой офицерам из самых разных стран. В этом ресторане получали продукты с черного рынка, кормили посетителей шикарно и задорого, а завсегдатаями тут были скоробогатые, весело возбужденные молодцы, все, как на подбор, лысоватые, дородные и решительные. Здесь царила атмосфера развратного уюта и порочной непринужденности.
Йоссариана поразило, как откровенно Лючана перестала его замечать, управляясь — обеими руками — с едой. Она ела, словно рабочая лошадь, пока не опустела последняя тарелка, а потом, отложив нож и вилку, будто бы по завершении первостепенно важного дела, откинулась на спинку стула в дремотной радости блаженного, но краткого пресыщения. На губах у нее сонно заиграла ласковая полуулыбка, она удовлетворенно вздохнула и окинула Йоссариана любовным взглядом искристо-темных глаз.
— Ну что ж, Джо, — лучась благодарностью, промурлыкала она, — теперь тебе, пожалуй, удастся уложить меня в постель.
— Йоссариан, а не Джо, — сказал Йоссариан.
— Ну что ж, Йоссариан, — чуть виновато усмехнувшись, отозвалась Лючана, — теперь тебе, пожалуй, удастся уложить меня в постель.
— А кому это нужно? — спросил Йоссариан.
— Ты не хочешь уложить меня в постель? — ошарашенно воскликнула Лючана.
Йоссариан, хохоча, кивнул и мгновенно запустил руку ей под юбку. Она вздрогнула и отпрянула. Потом, смятенно закрасневшись, поправила юбку, искоса огляделась и добродетельно, с опасливой снисходительностью проговорила:
— Теперь ты можешь уложить меня в постель. Но здесь ведь нет постели, так что не сейчас.
— Я понимаю, — сказал Йоссариан. — Когда мы придем ко мне.
Лючана покачала головой, глядя на него с явным недоверием и плотно сжав колени.
— Нет, — сказала она, — сейчас я должна идти домой, к маме, потому что моя мама не позволяет мне танцевать в клубах с военными, а потом принимать от них угощение и будет очень сердиться, если я не явлюсь вечером домой. Но ты можешь дать мне свой адрес, и я приду к тебе завтра утром перед работой в моей французской конторе, и мы заберемся с тобой в постель. Capisci?[5]
— Ничего себе! — разочарованно буркнул Йоссариан.
— Почему ничего? Мне тоже будет хорошо.
Йоссариан громко расхохотался и добродушно сказал:
— Ну а мне будет хорошо, если я провожу тебя сейчас, куда б ты ни надумала отправиться, хоть к черту в зубы, а потом успею перехватить Аафрея, пока он не увел из клуба свою девицу: мне ведь надо, чтоб она подумала насчет какой-нибудь подружки или, может, тетушки под стать ей самой.
— Come?[6]
— Subito, subito,[7] — мягко поддразнил он Лючану. — Мама ждет.
— Si, si. Мама ждет.
Йоссариан покорно шел рядом с ней по улицам вешнего Рима, и минут через пятнадцать они оказались на суматошной автобусной станции, где вспыхивали желтые фары, мелькали красные огоньки стоп-сигналов, надрывались автомобильные гудки и хрипло раскатывалась душераздирающая ругань небритых шоферов, которые проклинали на чем свет стоит и друг друга, и пассажиров, а еще страшней — пешеходов, невозмутимо пробирающихся через площадь по своим делам и замечающих автобусы, только чтобы обложить шоферов ответными проклятиями, когда те подталкивали их в спины бамперами своих машин. Йоссариан распрощался с Лючаной у маленького зеленого автобуса, а сам почти бегом отправился обратно к ночному клубу, надеясь еще застать там крашеную блондинку в оранжевой, расстегнутой до пояса блузке и с затуманенным взглядом. Она, похоже, увлеклась Аафреем, и Йоссариан возносил на бегу молитвы, чтобы у нее нашлась для него аппетитная тетушка или подружка, а может, сестра или мать, которая была бы столь же распутной и порочной. Лучше-то всего ему подошла бы она сама — развратная, распатланная, вульгарная, грязная потаскуха, — именно о такой мечтал он многие месяцы. Он считал ее идеалом. Она платила за себя в кабаках, у нее была машина и квартира, а на пальце она носила кольцо с розовым камнем, которое приводило Обжору Джо в блаженный экстаз из-за мастерски вырезанных на камне нагих фигурок юноши и девушки. Увидев кольцо, Обжора Джо мигом начал истекать слюной, рыть копытами пол и храпеть, и скулить, и молить, но она отказалась его продать, хотя Джо предлагал ей все их наличные деньги и в придачу свой дорогой фотоаппарат. Ее не интересовали деньги и фотоаппараты. Ее интересовал блуд.
Вернувшись, Йоссариан обнаружил, что она уже ушла. Все они уже ушли, и он побрел в мрачном унынии по темным, пустеющим улицам к офицерской квартире. Ему редко бывало одиноко наедине с собой, но сейчас он был одинок в едкой зависти к Аафрею, который наверняка уже лежал в постели с вожделенной для Йоссариана девкой, а главное, мог, если б только пожелал, заполучить в любую минуту — хоть вместе, хоть порознь — обеих стройных, неимоверно шикарных аристократок, живущих над их квартирой и возбуждающих, как никто другой, сексуальные фантазии Йоссариана. Он любил их всех, пробираясь по ночным улицам, до безумия — и смешливую Лючану, и распутную пьяную девку в расстегнутой блузке, и прекрасных темноволосых богатых графинь с чуткими влажно-алыми губами, сноху и свекровь, которые никогда не стали бы с ним кокетничать, а уж прикоснуться к ним, по их желанию, он даже и не мечтал. Они шаловливо ластились к Нетли и преданно льнули к Аафрею, а Йоссариана почитали психом и презрительно, с оскорбительным ужасом отшатывались от него, когда он делал им на лестнице непристойные предложения или пытался любовно их приласкать. Это были высшие, недосягаемые существа с плотными, яркими, юрко заостренными язычками и жаркими, многообещающими ртами, похожими на сочные, сладостно перезрелые сливы. В них безошибочно угадывался высший шик; Йоссариан не очень хорошо понимал, что такое высший шик, но это было как раз то, чего не было у него, и обе графини, как он чувствовал, прекрасно видели его ущербность. Он представил себе на ходу их белье — матово-черное или опалово-переливчатое, отороченное дорогими кружевами, шелковистое и невесомое, но плотно облегающее их гибкие, соблазнительные тела и напоенное томительным, одурманивающим ароматом изнеженной плоти, — его чуть не задушил этот мучительный аромат, и ему опять захотелось оказаться на месте Аафрея, который грубо ласкал сейчас похотливую, ненасытную, распутную шлюху, использующую его, чтобы удовлетворить свою жадную чувственность, а потом забыть о нем и никогда не вспоминать.
Но к приходу Йоссариана Аафрей уже вернулся, и Йоссариан вытаращился на него с тем же мучительно злобным недоумением, какое он ощутил утром в самолете над Болоньей, когда тот злокозненно и упрямо и устрашающе торчал рядом с ним в кабине самолета.
— А ты что тут делаешь? — спросил он.
— Вот-вот, спроси у него, что он тут делает! — в ярости промычал Обжора Джо.
Театрально застонав, Кроха Сэмпсон приставил к виску воображаемый пистолет и спустил курок, размозжив себе череп. Хьюпл, чавкая жевательной резинкой, допивал остатки спиртного, которое нашлось в квартире, и на лице у него застыла невинная обида обманутого в лучших надеждах пятнадцатилетнего юнца. А наслаждающийся всеобщим волнением Аафрей самодовольно расхаживал по комнате и неторопливо выбивал о ладонь чубук своей трубки.
— Так ты что — не пошел к ней домой? — спросил его Йоссариан.
— Как это не пошел? — отозвался тот. — Уж не думаешь ли ты, что я отпустил ее блуждать по улицам одну?
— И она тебя выставила?
— Как это выставила? — Аафрей с достоинством хмыкнул. — Она меня просила остаться, будь спокоен. Да только старина Аафрей не так воспитан, чтоб набрасываться на приличных девушек, когда они немного перепьют. Уж не думаешь ли ты, что я насильник?
— Насильник?! — изумленно взревел Йоссариан. — Да ей же до смерти хотелось с кем-нибудь переспать! Она только об этом весь вечер и трепалась!
— Потому что немного перепила, — объяснил ему Аафрей. — А я ей кое-что растолковал, и она пришла в себя.
— Ну, выродок! — воскликнул Йоссариан, обессиленно плюхнувшись рядом с Крохой Сэмпсоном на диван. — Почему ж ты, поганец, кому-нибудь из нас-то ее не оставил, раз она тебе не нужна?
— Вот-вот, — подхватил Обжора Джо. — Что-то с ним неладно, верно?
Йоссариан кивнул и окинул Аафрея любопытным взглядом.
— Послушай-ка, Аафрей, — сказал он. — А ты вообще-то с ними когда-нибудь спал?
