— Vite! Vite![21] Запихивайся в свое шмотье!
— Про что это ты треплешься? — удивленно спросила Лючана.
— Скорей! Да скорей же! Одевайся, тебе говорят!
— Stupido! — огрызнулась она. — Vite — это по-французски. А по-итальянски — subito. Понимаешь?
— Si, si. Понимаю. Subito! Скорей!
— Si, si, — послушно откликнулась она и побежала надевать сережки и сапожки.
Обжора Джо прекратил свои бешеные атаки и принялся снимать их сквозь дверь — Йоссариан явственно слышал щелканье фотозатвора. Когда они оба оделись, он подождал нового натиска и резко распахнул дверь. Обжора Джо стремительно ввалился в комнату и плюхнулся на пол, будто лягушка. Йоссариан торопливо проскользнул мимо него к выходу и, ведя за собой Лючану, поспешно выбрался из квартиры на лестницу. С дробным стуком и громким хохотом устремились они по ступеням вниз, изнеможенно склоняя друг к другу головы, когда у них перехватывало от смеха дыхание и они на секунду приостанавливались, чтобы прийти в себя. Внизу им встретился Нетли, и они мигом перестали смеяться. Он был осунувшийся, чумазый и несчастный. Галстук у него съехал набок, мятая рубаха неопрятно топорщилась, а руки он засунул в карманы. Его, казалось, унизили и довели до отчаяния.
— В чем дело, парень? — сочувственно спросил Йоссариан.
— Да опять я, понимаешь, промотался, — со смущенной и горестной улыбкой ответил Нетли. — Просто не знаю, что мне теперь делать.
Йоссариан тоже не знал. Нетли провел последние тридцать два часа — по двадцать долларов за час — со своей любимой бесчувственной шлюхой, истратив до последнего гроша и собственное офицерское жалованье, и все деньги, которые присылал ему ежемесячно его богатый щедрый отец. А это значило, что он не сможет проводить с ней время. Она запрещала ему идти рядом, когда подыскивала на улицах других клиентов-военных, и впадала в ярость, заметив, что он тащится за ней поодаль. Он, конечно, мог дежурить возле ее жилья, но у него не было уверенности, что она туда вернется. Да она и не разрешила бы ему к ней зайти, если б он не заплатил. Секс без оплаты ее не интересовал. Нетли, впрочем, хотел просто увериться, что она не подцепила какого-нибудь его знакомого или совсем уж грязного поганца. Капитан Гнус, например, всегда покупал ее, оказавшись в Риме, чтобы травить потом Нетли рассказами о том, как он с ней спал и какие унизительные непотребства заставлял ее совершать.
Лючану растрогал несчастный Нетли, но на улице она снова жизнерадостно расхохоталась, потому что с неба ласково светило ясное солнышко, а вывесившийся из окошка Обжора Джо потешно зазывал их вернуться и раздеться, утверждая, что он фотограф из журнала «Лайф». Лючана весело топала по асфальту каблучками и тащила за собой Йоссариана с той же безудержно простодушной радостью, какую она излучала на танцевальной площадке, а потом каждую минуту, пока они были вместе. Йоссариан прибавил шагу и, поравнявшись с ней, обнял ее за талию, но, когда они подошли к оживленной улице, она решительно отстранилась и, вынув из сумки зеркальце, пригладила волосы и подкрасила губы.
— Почему ты не попросишь у меня мой адрес и фамилию, чтоб записать их на листке бумаги и встретиться со мной, когда снова будешь в Риме? — спросила она.
— А и правда, почему б тебе не дать мне свой адрес и фамилию, чтоб я их записал? — согласился Йоссариан.
— Почему? — воинственно воскликнула она, сверкнув глазами и презрительно усмехнувшись. — Да потому что ты ведь небось разорвешь листок и выбросишь, как только я уйду!
— С чего бы это мне его выбрасывать? — озадаченно запротестовал Йоссариан. — Про что ты, собственно, толкуешь?
— Обязательно выбросишь! — упрямо повторила Лючана. — Разорвешь на мелкие клочки да и выбросишь, как только я уйду, а сам будешь потом чваниться, будто важная шишка, что вот, мол, молодая красивая девушка вроде меня спала с тобой без всяких денег.
— А сколько ты хочешь денег? — спросил Йоссариан.
— Stupido! — с искренним негодованием вскричала она. — Да не нужно мне от тебя никаких денег! — Она топнула ногой и гневно взмахнула рукой, так что у Йоссариана мелькнуло опасение, не собирается ли она снова треснуть его по физиономии сумкой. Но она вместо этого написала на листке бумаги свой адрес и сунула ему в руку. — Вот, — с горькой язвительностью сказала она и закусила чуть дрожащую нижнюю губу. — Значит, не забудь. Не забудь разорвать его, как только я уйду.
Потом она ясно улыбнулась, на мгновение прижалась к нему, с сожалением шепнула: «Addio»[22] — и ушла.
Как только она скрылась из глаз — преисполненная неосознанного достоинства и естественной грации юная великанша, — Йоссариан разорвал ее листок на мелкие клочки и отправился в другую сторону, ощущая себя до изумления важной шишкой, потому что красивая молодая девушка вроде нее спала с ним без всяких денег. Он был доволен собой, пока не осознал, безотчетно оглядевшись, что сидит за завтраком в столовой Красного Креста среди нескольких дюжин военных из самых разных стран, а Лючаны с ним нет, и неожиданно их утренняя встреча заслонила для него весь мир. Он даже подавился, сообразив, что бесповоротно потерял ее гибкое, статное, юное нагое тело вместе с обрывками записки, которую она дала ему при прощании, а он в чудовищном самодовольстве разорвал на мелкие клочки и преступно выбросил в сточную канаву. Его уже мучила острая тоска по ней. Ему хотелось остаться с нею наедине, а вокруг сидело множество безликих военных со скрипучими голосами, и, порывисто вскочив, он побежал обратно к офицерской квартире в надежде найти обрывки выброшенной записки, но их уже смыл из брандспойта поливавший улицу дворник.
Ему не удалось отыскать ее тем вечером ни в ночном клубе союзнических войск, ни в шикарном душном притоне с весело щебечущими красотками и плывущими, словно по волнам, над головами посетителей деревянными подносами, на которых громоздились изысканные блюда из продуктов прямо с черного рынка. Ему даже этого притона не удалось отыскать. А ночью, когда он лежал один в своей кровати и его мучили кошмары, ему приснилось, что он снова уходит над Болоньей из-под зенитного обстрела, а за плечами у него в бомбардирской кабине устрашающе торчит гнусно ухмыльчивый Аафрей. Наутро он бросился разыскивать Лючану по всем французским конторам, которые сумел обнаружить в Риме, потому что, обещая прийти к нему перед работой, она упомянула про французскую контору, но никто не понимал там, о чем он толкует, и тогда, задерганный полубезумными самообвинениями до такой степени, что ему было страшно остановиться, он помчался, убегая от собственного страха, в солдатскую квартиру, где его утешила приземистая служанка в буром свитере, темной юбке и желтовато-зеленых трусиках, на которую он наткнулся, а вернее, упал в комнате Снегги на пятом этаже. Снегги был еще жив, и Йоссариан понял, что попал именно в его комнату, по фамилии на голубом парусиновом саквояже, об который он запнулся, рванувшись в творческом озарении бешеной муки к приземистой служанке с пыльной тряпкой в руках. Он едва не упал, и она радушно приняла его на себя и, отступая под его тяжестью, повалилась на кровать, а пыльная тряпка у нее в руке вознеслась над ними, как знамя…
Когда все было кончено, он сунул ей в руку сколько-то денег, и она благодарно его обняла, и они упали на кровать, а когда все было кончено снова, он опять сунул ей в руку сколько-то денег и торопливо отступил к двери, чтобы на этот раз она уже не успела его обнять. Добравшись до офицерской квартиры, он быстро собрал свои отпускные пожитки, оставил Нетли все не истраченные во время отпуска деньги и вернулся с транспортным самолетом на Пьяносу, чтобы извиниться перед Обжорой Джо за утреннюю сцену, когда он не дал ему сфотографировать Лючану. Однако извиняться Йоссариану не пришлось, потому что Обжора Джо был в лучезарнейшем настроении без всяких извинений. Его широченная, от уха до уха, ухмылка могла значить только одно, и Йоссариану сразу стало худо.
— Сорок боевых вылетов, — не дожидаясь вопроса Йоссариана, радостно объявил тот. — Полковник опять издал новый приказ.
Йоссариану показалось, что его треснули пыльным вещмешком по голове.
— Так у меня-то уже тридцать два, чтоб оно все провалилось, — простонал он. — Еще три вылета, и я бы свое отлетал.
— Полковник требует сорок боевых вылетов, — равнодушно пожав плечами, сказал Обжора Джо.
Йоссариан смел его, будто пушинку, с дороги и ринулся в госпиталь.
Глава семнадцатая
СОЛДАТ В БЕЛОМ
Йоссариан ринулся в госпиталь с твердым намерением лучше проваляться там всю жизнь, чем совершить хотя бы один боевой вылет сверх своих тридцати двух. Через десять дней, когда он передумал и вернулся в эскадрилью, полковник повысил число боевых вылетов до сорока пяти, и Йоссариан ринулся обратно в госпиталь с твердым намерением лучше проваляться там всю жизнь, чем совершить хотя бы еще один вылет сверх тех шести, которые он налетал, вернувшись.
