Прежде чем он начал говорить, она уже поняла это и облегченно вздохнула.
Но отпускать ее так просто он не хотел. Близость Мэг произвела свое действие, и ярость Доминика сменилась возбуждением.
– Давай заключим сделку, – хрипло предложил он. – Что ты мне дашь, если я позволю тебе приготовить твое колдовское зелье?
– Что я могу предложить вам? – спросила Мэг, чувствуя, как голос ее предательски дрогнул, и пытаясь скрыть это. – Все, что вы хотите, это сын. Вне моей власти дать вам его.
В глазах Доминика мелькнули одновременно раздражение и лукавство.
– Отношения между мужчиной и женщиной не сводятся только к продолжению рода.
– Да неужели? От вас я не ожидала такой истины. Вы говорили другое.
– Я был не прав, – серьезно заявил он, – и я признаю это.
Его суровые глаза все явственнее искрились от смеха.
– Мой господин… – начала было Мэг.
– Меня зовут Доминик, – перебил он. – Скажи – Доминик.
– Доминик…
Она как будто пробовала его имя на вкус.
– Как сладко это звучит в твоих устах, моя колдунья.
Медленно и неохотно Доминик освободил Мэг от объятий.
– Если я попрошу тебя о чем-нибудь менее эпохальном, чем наследник, сделка состоится?
– Да, – озабоченно сказала Мэг.
– И тебя даже не беспокоит, что мне взбредет на ум?
– Нет. – Мэг смотрела на стол, где вода неумолимо переливалась из чаши в сосуд. – Сейчас меня беспокоит только то, что если я вовремя не закончу все приготовления, мой труд пропадет даром.
– Только один поцелуй в залог твоего согласия, и я оставлю тебя в покое.
– Сейчас? – смутилась Мэг.
– Почему бы и нет?
Мэг торопливо заговорила, не зная точно, сколько времени у нее осталось:
– Если я начну, то ты ведь продолжишь? И тогда я никак не успею. Кроме того, голова моя должна быть ясной, а я не смогу уже думать только о травах. И руки у меня будут дрожать. Твои поцелуи надолго выбивают меня из колеи.
Когда Доминик осмыслил сказанное ею, он удовлетворенно улыбнулся.
– Только мои? – тихо спросил он. – А Дункана?
– Дункана? – Мэг часто заморгала от удивления. – При чем здесь Дункан?
– Он же целовал свою невесту.
– Он рыцарь! У него все мысли о боях. Что он может знать о поцелуях?
– Я тоже рыцарь, но это же мне не мешает, – улыбаясь, возразил Доминик. – Наверное, разбирается в них и он.
Мэг задумалась.
– Было несколько раз, – вспомнила она наконец. Мы прощались. В комнате был отец. То есть лорд Джон. Это совсем не то, что твои поцелуи.
– Они волнуют тебя?
– Ты же знаешь, что да, – ответила она, начиная раздражаться. – Я тебе только что сказала. И если ты не перестанешь трогать мои губы, я тебя укушу.
– Куда? Сюда?
Говоря это, Доминик взял руку Мэг, приблизил ее ладонь к своему рту и очень осторожно и нежно укусил ее за большой палец. Наградой ему было взволнованное, прерывистое дыхание Мэг.
– Пожалуйста, не надо, – запротестовала она. – Я и так уже разволновалась. Когда готовишь лекарство, этого нельзя допускать.
Доминик старался не показывать, насколько ему приятно ее возбуждение. Но это оказалось невозможно. Он отпустил Мэг и засмеялся:
– Заканчивай свою работу, моя колдунья. А потом мы пойдем в твои покои и закончим этот разговор.
Не успел Доминик замолчать, как в дверном проеме показался Саймон.
– Она здесь? – выдохнул он.
– Да, – произнес Доминик, все еще продолжая посмеиваться. – Пошли, мы подождем снаружи. А то, не дай Бог, здесь все сгорит от твоего факела.
Когда они вышли, Саймон с любопытством посмотрел на брата.
– По-моему, она и в самом деле колдунья.
Доминик издал какой-то звук, похожий на удовлетворенное мурлыканье.
– Когда я тебя покинул, ты был так зол, что готов был убить ее без разговоров, – продолжал Саймон. – А сейчас ты смеешься, как ребенок.
Улыбка, которой Доминик одарил Саймона, заставила последнего еще сильнее обеспокоиться.
– Слушай, мне это не нравится, – сказал он. – Оборона замка требует…
– Разве я не могу посмеяться, как другие?
Глава 15
Мэг двумя руками несла плотно закупоренную бутылочку по коридорам замка в свои комнаты. Обычно она ставила яд, чтобы дошел, в нишу в комнате для растений, но сейчас побоялась оставлять его без присмотра.
Со смешанным чувством раздражения и любопытства Доминик смотрел, как Мэг открыла тайник в деревянной стене, отделявшей ее покои от спальни и гостиной. Поставив туда бутылочку, она задвинула панель и облегченно вздохнула. Тайник исчез без следа.
– Вы никому не скажете про яд? – спросила она с тревогой, повернувшись к мужу, который молча следил за ней.
Доминик пожал плечами и закрыл за собой дверь.
– Это так важно?
– Если с этим пузырьком что-нибудь случится, я не смогу приготовить новую порцию еще по крайней мере две недели. А тогда может быть уже поздно.
– Почему? Почему будет поздно?
Мэг лихорадочно думала, что сказать Доминику, не нарушая обещания, данного Старой Гвин. Наконец она заговорила, тщательно подбирая слова; она не хотела лгать.
– Некоторые мои лекарства очень сильные. Если их давать не правильно, они могут убить. Это, – Мэг показала в сторону спрятанной бутылочки, – противоядие для одного из самых сильных настоев, снимающих боль. После смерти лорда Джона я сделала новую порцию этого лекарства, а теперь для предосторожности надо сделать и противоядие.
– Для кого?
– Я не понимаю.
– Джон умер. Для кого ты приготовила такое опасное лекарство?
Прямой вопрос заставил Мэг вздрогнуть. Как избегнуть лжи, не говоря правды?
– Я видела, что ваши рыцари усердно тренируются. Рано или поздно они могут поранить друг друга. И я приготовила настой, чтобы помочь им.
Несколько мгновений Доминик смотрел в зеленые глаза. Весь род Глендруидов, казалось, изучал его через них с плохо скрытой тревогой. Он понимал, что не может проверить достоверность этих слов.
– Я не скажу никому, – медленно проговорил Доминик. – Но Саймон уже знает, что вы взяли настой в свою комнату.
– Постарайтесь, чтобы он хранил тайну.
Доминик кивнул:
– Но вы будете у меня в долгу.
В улыбке Доминика была смесь триумфа и чувственности, и щеки Мэг покраснели.
– Да.
Явно нервничая, Мэг повернулась, чтобы помешать угли в очаге. Доминик смотрел, как она нагнулась к огню. Чем дольше он был рядом со своей женой, тем больше его охватывало нетерпение, тем сильнее он хотел посеять семя будущей династии в ее тело.
Ловкость, с которой двигались ее руки, говорила о том, что разжигать огонь для нее привычное занятие.
– Эдит не отрабатывает свой хлеб, – сказал он негодующе.
