— Что скажешь, есть у вас шансы на благополучное возвращение?
— Никаких. — Катерина выпалила это раньше, чем в выстроила в уме длинную, гладкую фразу, по которой, как по трамплину, все скатилось бы именно к этому слову. — Нет у нас шансов. Оттуда не возвращаются.
— Мам, ну ты-то откуда знаешь? — разволновался Виктор.
— Оттуда. Пару раз я уже, кажется, совершила это путешествие. — Катя вспомнила себя прошлую. Даже несколько прошлых себя. — Когда ты родился. Когда с твоим отцом развелись. Можно сказать, вернулась я совсем другим человеком.
— А-а, если в этом смысле, то ладно, — немедленно согласился Витька. Возвращаться другим человеком он еще не отвык.
Дети отовсюду возвращаются другими, прям хоть не отпускай никуда.
Глава 9
Змей и звезда
Определенно им — а может, мне? — не хватает красивых ритуалов, думала Катя. Спецэффектов при перемещении из реальности в нереальность. Чтобы знать, где ужасаться, где восторгаться, где замирать — и не от ужаса или восторга, а замирать насовсем, окончательно замирать. Потому что когда вот так, буднично, всего на секундочку закрываешь глаза и приходишь в себя уже в мечте… Это неправильно. Будничность принижает мечту. И обижает ее владельца.
Нет, Катерина, ты несправедлива, сказала она себе. Твои мечты всегда были будничными и простыми, как мякина и дерюга, как ты сама, как зимнее утро за окном. Почему ты не рада этому утру? Ты ведь получила что хотела?
С детства ей хотелось жить в такой квартире: чтобы из окна далеко-далеко было видно, и чтобы балкон огромный, и странные, вроде обветшалых химер, изваяния внизу, а вдали сверкает излучина Москвы-реки, и морем листвы расстилаются Воробьевы горы. Высотка на Котельнической набережной была чем-то вроде заколдованного замка, в который надо проникнуть Золушкой, очаровать снулого и капризного принца, женить его на себе и зажить по-королевски. Когда они с мужем мотались по коммуналкам, подвалам, наемным квартирам с вечно протекающими кранами, Игорь был уверен в своем фарте, судьбе, карме, да как ни назови. Наверное, тоже воображал, как лезет к спящей красавице, выпятив губы рукомойником, и получает вожделенные полцарства. Или удовольствуется женитьбой на пучегубой Гаянэ.
Надо было почаще представлять себе Игоря юношей резвым, кудрявым, влюбленным, мрачно подумала Катя. Тогда сейчас он вошел бы в дверь и наша молодость вошла бы следом. А так стою я одна у окошка и никто мне чашку чая не нальет.
Катерина вздохнула и отошла от окна, собираясь действительно налить себе чаю. Зима… Все серое, хмурое, окоченевшее. Ледяная каша по колено, сугробы грязные — снег с мусором пополам, деревья торчат мертвыми остовами. Так только в городах бывает: зима здесь — не сон природы, а мучительная смерть после долгой болезни. Вместо морозов — гниль и промозглый ветер, вместо кружевного безмолвия лесов, искристого великолепия рек — скелеты кустов, словно щетина, вокруг заплеванных скамеек, ржавые крыши и небо, затянутое вечным смогом. И кажется, не будет больше весны, никогда. И лучше бы ее действительно не было. Не зря же лучший праздник — это все-таки ожидание праздника.
А будь ты похрабрее, голосом Кэт произнес кто-то не то в соседней комнате, не то у Кати в голове, кругом была бы весна. Да какая — невиданная! Все бы цвело одновременно и безумно: вскипал сбежавшим молоком жасмин, реяла в небесах сирень, яблони и березы красовались друг перед другом сережками и ожерельями, липы, черемуха и акация окутывали прохожих облаками бесплатных ароматов… Молчи уж, ответила Катя. Ты бы еще туберозы вспомнила. Будет тебе весна, любовь и май, только молчи.
— Привет! — раскатилось из кухни радостное, бодрое, раздражающее. Все правильно. По утрам мужчины ее жизни — что Игорь, что Яша, что Витька — просыпались в каком-то нелепом, младенческом восторге, пели в ванной, подпрыгивали от избытка энергии, что-то рассказывали с набитым ртом…
В то время как сама Катерина по утрам чувствовала себя полноправной Кассандрой. По небу вальяжно проплывали стаи ворон, стряхивая с крыльев на город серую, будто вулканический пепел, тоску. Диктор с красными, словно у кролика, глазами, рассказывая по телевизору о строительстве дома, оговорился, назвал строящийся многоквартирный дом — домовиной и замолчал на целых три секунды, остекленев от ужаса. В соседней башне, похожей на бастион хорошо укрепленного замка, завыла собака, точно ржавым гвоздем проткнув глухой уличный шум, после чего с достоинством виртуоза замолкла на самой драматичной ноте.
Мир изо всех сил старался намекнуть Кате: он — не то, чем кажется. Впрочем, Катя и без намеков сознавала простую истину: утро добрым не бывает. Но мужчинам этого не понять.
— Как живете-как животик? — гремела на всю квартиру ненавистная скороговорка, которой Игорь донимал жену всю беременность. Катерина привычно отмела вспыхнувшее желание подкрасться к мужу и стукнуть его табуреткой по голове. К тому же табуреток в квартире ее мечты не было, а были стулья. Венские, отполированные множеством почтительных задов, восседавших на ценной антикварной мебели. Поднимать стулья в своем положении Катя не реша…
— А-а-а!!! — Катерина, визжа дисковой пилой, тискала и мяла круглый, твердый, будто мяч, живот, внутри которого в амниотической жидкости, в соленых и плотных водах головой вниз висел ее двадцатилетний сын. — Нет-нет-нет-нет-нет-нет!
— Что, болит? — сочувственно спросил мужчина, которого Катя никогда не знала, входя в комнату, в которой никогда не жила — идеальный муж в идеальном доме, воплощение скромной, бедной, но чистой грезы, на которую только и хватило Катиного скромного, бедного, но чистого воображения.
— Почему я беременна? Почему я опять… все еще беременна? — обратилась к нему Катерина, не зная, к кому еще нести свой ужас, свое стремление выбраться из удушливых объятий мечты.
— Потому что тебе так привиделось! — развел руками мужчина — тот самый, что привел ее сюда, когда сказал просто закрыть глаза и посидеть тихо, сосредоточившись на шуме крови в ушах и далеких вздохах своего сердца. — Чем ты недовольна? Именно этого тебе всегда и хотелось: здоровья, комфорта и чтобы все, кого ты действительно любишь, были рядом и в безопасности. Ты ведь умная женщина, — Мореход улыбнулся так снисходительно, что у Кати кулаки зачесались его прибить, — знаешь, какие штуки откалывает подсознание — вместо того, чтобы провести прямую из пункта А в пункт Б.
— Вот оно прямую и провело, — захныкала Катерина. — И двадцать лет моей жизни ею зачеркнуло! Мореход, что мне делать? Это… — она впервые в жизни упомянула о Витьке в третьем роде, — …навсегда со мной, что ли?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
