Холодно. Это пытка холодом, догадалась Катя. К холоду не привыкают, как к голоду или жаре. Палач может, не тратя сил, не сделав ни единого замаха плетью, не раскалив ни единой пары щипцов, привести на грань покорности и предательства то́лпы жертв. А уж одну-то жертву, запертую в обледенелой клетке на немыслимой высоте, и подавно. Почему я бессильна против неведомого палача, почему я — его любимая жертва? Потому что ты позволила, пришел ответ. Нет других причин. Только эта. Не он с тобой так обращается — ты сама так обращаешься с собой. Долгие, долгие годы. Всю свою жизнь.
Например, кто сказал, будто сын — неотъемлемая часть тебя? Уничижительно или ласково, гордо или смущенно, а сказала это ты. Вопреки правде. Виктор давно не ребенок, он мужчина. Мужчина, который опекал тебя и освобождал от забот много недель подряд. Мужчина, который принял на плечи ваш маленький мирок, когда тот рухнул. Разве этот большой, сильный мужчина может выскользнуть из тебя маленьким комком окровавленной плоти, чтобы стать гордостью твоей и… обузой? Нет. Не будет родов в железной клетке на верхотуре высотки. Зря надеется богиня безумия, мы ее перехитрим. Перехитрим, правда, Витенька?
Клюв, загнутый, словно рыболовный крючок, впился в сгиб Катиного локтя, рассадив мышцу до кости. Замерзшая плоть отозвалась вялой вспышкой боли. Если бы не багровая дыра, медленно, точно нехотя, заполнившаяся черной кровью, Катя и руки бы не отдернула. Огромная птица уставилась на Катерину бессмысленно-яростным желтым глазом. Сапсан, подумала Катя. Обычный московский сапсан. Гнездо свое защищает. Где-то рядом в сплетениях проводов и балок лежит бесформенная куча веток — сапсанье гнездо. В нем, среди вечных ветров и скрипа ржавых конструкций, подрастают птенцы, жестокие владыки городского неба, убийцы толстых сизарей и самонадеянных ворон.
— Пошел вон, — безнадежно прошептала Катерина, не зная, как отвадить злую птицу.
— А-а-а-ай! — взвился вопль позади. То ли от крика, то ли сама по себе клетка затряслась с бешеной силой. Катерине даже показалось, будто звезда, монументальная с земли и опасно хрупкая вблизи, пошла трещинами и вот-вот осыплется дождем осколков. — А-а-а-а, что это?!
Катя осторожно обернулась. За ее спиной светилась нечистой белизной окоченелая земля. Венка у звезды больше не было. И Апрель не было.
Упала, равнодушно подумала Катерина. Сорвалась. Что-то огромное, золотое и колючее, скрипя чешуей, пронеслось мимо клетки, сапсана закрутило в турбулентном потоке и зашвырнуло в синеву. Катя на четвереньках перебралась на другую сторону луча, выглянула в пролом — туда, где еще недавно торчали конусы листьев высотой в человеческий рост. Сейчас там не было ничего. Как если бы на смену зиме пришла не весна, а осень и листья облетели. Вместе с ветками.
Навстречу Кате в пролом сунулась собачья морда размером с диван и добродушно гавкнула:
— Ма-ам! Ты как?
— Витя? — глуповато хихикнула Катерина, зажимая рану на руке. — Что это с тобой?
— Я большой! — похвастался Витька, волнообразно изгибая змеиное тело в золотистых ромбиках чешуи — каждая чешуйка посередке украшена огромным грубым болтом. — Я летаю. Ну что ты сидишь? Иди ко мне, я тебя отнесу!
Катя, зажмурившись от ужаса, ощупала его морду — не собачью, драконью, жесткую, как сталь. Хотя почему «как»? Новое тело сына было стальным. Облицованным золочеными пластинками на болтах. Венок звезды. Свернувшийся дракон.
Кто-то схватил ее, вздернул, словно кутенка, и посадил прямо на Витькин загривок. Крепкой, неестественно сильной, но вполне человеческой рукой. И голос Апрель произнес:
— Ну ты даешь, подруга!
Не сорвалась, вздохнула Катерина — и сама не поняла, с облегчением или с сожалением.
Лететь на спине дракона было и удобнее, и неудобнее, чем на собственных вороньих крыльях. Спина у змея оказалась ледяная, а шляпки болтов впивались в ноги и в ягодицы. Зато и воздушные ямы Витьке были нипочем, он проходил сквозь воздушные потоки, не замечая их. Ветер расчесал Катины волосы — нетронутые ожогом, длинные, точно в юности. И лицо у нее стало таким же, как до пожара — щека ожила и глаз видел прекрасно. Может, и Кэт исчезла, и Китти? — то ли обрадовалась, то ли забеспокоилась Катерина. В этом мире чувства вообще не имели четкой окраски — они переходили друг в друга, ужас оборачивался блаженством, а раздраженное ожидание превращалось в радостное. Одно нипочем не хотело меняться — тревога. Катя беспокоилась. Она беспокоилась за себя и за сына, за несносную Апрель и за недотепу Анджея. А ведь были еще Наама и Тайгерм, то есть Мореход, двое непредсказуемых засранцев, которых так легко поймать и засунуть в проклятый заговоренный котел с могильной землей и гниющими останками…
— Она красивая, правда? — пробасил Витька и мотнул головой. Да так, что Катерина едва удержалась на его всколыхнувшейся спине.
— Он говорит о реке! — прокричала сзади богиня безумия. — Это его река!
Катя бросила взгляд на Москву-реку. Длинная, унылая, воняющая бензином, несущая на своих волнах мириады пластиковых бутылок, сейчас она зазывно изгибалась, точно кокетливая барышня на танцполе. И сверкала, ловя отражение Витькиного золотистого тела, щедро рассыпая янтарные блики по черной глади. Всплыл в памяти кадр из мультфильма: длинный узкий глаз, развевающиеся азиатские усы и колючий гребень. Бескрылый летающий дракон реки, его мать и его девушка. Сюжет, достойный мифа. Или, на худой конец, манга.
— Мой сын — дракон Москвы-реки, — пробормотала Катерина. — Убиться веником.
Конечно, Виктор всегда любил набережную — попробуй ее не полюби, если это самое зеленое место в городе и тебя постоянно водят сюда кататься на роликах. К тому же в конце набережной имеется парк с аттракционами и мороженым, колесо обзора, с которого виден Кремль. Он, впрочем, и с земли виден, и все-таки поглядеть на красные башни с высоты — совсем другое дело!
— Витя! — снова завопила Апрель. — Они не отстанут!
— Знаю! — ухнул дракон и резко пошел на снижение. Катя, себя не помня, стиснула коленями его бока. Волосы ее встали дыбом, будто наэлектризованные.
Справа и слева близился хищный клекот. Катерина, преодолевая сопротивление ветра, бьющего в лицо, обернулась и увидела сапсанов, падающих с небес, точно пара военных истребителей.
— Дай! — резко выкрикнула богиня безумия и, схватив за предплечье, оторвала Катину руку от Витькиной спины. Цепкие пальцы едва не вывернули сустав из плеча. Кровь выплеснулась из раны, взвилась в воздух бесчисленным множеством рубиновых капель, кровавый хлыст ударил сапсана прямо поперек брюха. Птицу отшвырнуло, словно от удара настоящей плетью. Второй сапсан вышел из пике, заложил широкий вираж и будто растворился в воздухе. Катерина прижала ноющую руку к груди, пачкая себя и все вокруг кровью. С изумлением отметив: там, где багровые капли пятнали золотистую чешую, она вспыхивала яркими, почти электрическими огнями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
