Все это впечатляет, но повсюду видны следы предательского разрушения и отсутствия должного ухода. Вот так, вечером, когда сентябрьская луна, катясь по обширному водному зеркалу, освещает напоминающее замок сооружение, не заметны щели в штукатурке, отслаивающаяся краска на арках окон, деревянные ставни на окнах мансарды, запущенный сад и высохшие фонтаны. Колеблется пламя факелов у парадной лестницы, одетый в ливрею слуга в белых перчатках открывает дверь, и горничная принимает пальто и накидки.
В большой, хорошо натопленной зале горят свечи, милосердно скрывая изъяны обоев, царапины на паркете, дыры в коврах и уродливое старение мебели. Гостей из настоятельской усадьбы сердечно, если не сказать, бурно приветствуют директор Нурденсон и его жена Элин. Остальные гости — как того и следует ожидать: провинциальный врач Альготсон с супругой Петрой и управляющий заводом Херманн Нагель.
Сам Нурденсон похож на взъерошенную хищную птицу. Высокий, худощавый, с большим носом и жидкими волосами, он бросает быстрые взгляды на мир из-под кустистых бровей. Уши заросли волосами, лоб бледный, широкий рот с тонкими губами. Длинные узкие руки покрыты темно-коричневыми старческими пятнами. Тощая фигура сгорблена, голова выдвинута вперед, голос глубокий и приятный.
Фру Элин, как и ее супруг, безупречно элегантна, но так, что это не бросается в глаза (надо ведь учитывать более низкий социальный статус уважаемых гостей). Элин Нурденсон вряд ли можно назвать красивой, но у нее торжествующая улыбка, черные теплые глаза и плавные, рассчитанные движения. Она излучает чувственность и мягкую меланхолию.
Состарившийся, тяжело ступающий доктор и его цветущая болтушка жена относятся к тем статистам первого класса, которые, не проявляя в жизни слишком истинных чувств и чересчур активного участия, наблюдают за нашими тягучими трагедиями и беспокойными комедиями. На управляющего я не стану тратить слов, он уже на следующей неделе умрет от инфаркта, и он же с неподкупной лояльностью и некомпетентностью помог Нурденсону довести завод до финансового краха.
Поскольку фрёкен Магда и фру Элин — дамы светские, можно вполне предположить, что завязывается сердечный и непринужденный разговор. Обед сервируется в маленькой столовой, восьмиугольной комнате, оклеенной обоями ручной росписи, с хрустальной люстрой и бра, густавианской мебелью, тускло сверкающими серебряными канделябрами, осенними цветами и подогретыми тарелками. Поднимаются тосты за нового пастора и его будущую жену, за энциклопедические труды настоятеля и за докторскую супругу, которая только что стала прабабушкой, хотя ей всего семьдесят.
И вдруг через комнату словно пробежал призрак, разбив хрупкое настроение праздника и уверенности. Это управляющий на вопрос доктора сообщает, что домны, прокатный стан, паровой молот и заводская кузня с обеда бездействуют. Рабочие сперва собрались в портовом складе, потому что шел проливной дождь, но сторожа их оттуда выгнали. Тогда они ворвались в один из предназначенных к сносу домов у перекатов. Находившиеся в доме управляющий и два конторских служащих пригрозили полицией, но заводчик сказал, что если они отошлют агитатора и приступят к работе в третью смену, то могут оставаться там.
«Что происходит?» — интересуется Хенрик. Директор с удивленным видом поворачивается к пастору. «Ничего, практически ничего, — говорит он с вежливой улыбкой. — Если бы вы, пастор, лучше разбирались в сегодняшней политической ситуации, вы бы знали, что со времени всеобщей стачки у нас не было ни одной спокойной недели. Уже больше ста лет на нашем заводе существуют умелые, приличные рабочие кадры, которые понимают наши проблемы и хотят помочь и нам, и себе выбраться из затруднений. Но есть и новое поколение: крикуны, агитаторы, уголовные элементы, вбивающие клин между нами и рабочими. Они живут классовой ненавистью и лживой пропагандой. Они несут страх и неуверенность».
Хенрик. Не понимаю, как они могут заставить людей слушать себя, если то, что они проповедуют, неправда.
На минуту воцаряется тишина. Инженер Нурденсон поворачивается к настоятелю, улыбка его стала еще шире.
Нурденсон. Можно лишь пожалеть, что молодые священники не получают никакого политического образования перед выходом на рынок труда. Я считаю, что сознательный священник мог бы играть определенную роль для создания общественного мнения, во всяком случае среди женщин, и тем самым…
Настоятель Граншё. Дорогой брат, причинять неудобства — одна из наших задач, «…не мир пришел Я принести, но меч», — сказал однажды Учитель, раздраженный ссорами своих учеников.
Нурденсон (спокойно). Пожалуйста, давайте начистоту: чернь и сброд! Надо называть вещи своими именами, это упрощает понятия, делает их яснее. Чернь и сброд. И давайте будем откровенны: они хотят отнять у меня наследное поместье. Хотят выставить меня на улицу. Давайте говорить прямо: они хотят убить меня и мою семью. Я принимаю их ненависть. На меня даже производит некоторое впечатление сила их лживых утверждений и их энтузиазма. И не питайте иллюзий: их отвращение не безответно! Я вполне способен снять ружье со стены и пристрелить их как бешеных собак. Давайте поглядим правде в глаза, господин пастор! Время согласия миновало, начинается борьба. Можно было бы, конечно, пожелать себе врага, использующего более чистые методы, но требовать этого от черни с гнилой кровью, безусловно, излишне. Я был бы благодарен, если бы мы не касались этого вопроса. Нашим дамам наверняка неприятно. Моя дражайшая супруга на сон грядущий осыплет меня упреками за то, что я потребовал политической сознательности от духовного лица.
Хенрик. Я и не подозревал, что ситуация настолько воспаленная.
Нурденсон (со смехом). «Воспаленная» — замечательное слово, заимствованное из благородного искусства врачевания! Словно бы речь идет о какой-то болезни этих вечно несчастных и невинных! Но это не так! Это революция, господин пастор! И мы все, сидящие за этим столом, побежденные. Полетят наши с вами головы.
Элин (смеется). Мой супруг определенно решил вас хорошенько попугать! Предлагаю закончить этот бессмысленный разговор и встать из-за стола. Кофе будет подан в зеленой гостиной.
Настоятель Граншё. Разрешите мне сначала обратиться к хозяйке и от себя лично и от имени остальных гостей поблагодарить за изысканное, как всегда, угощение. Хотя мы и живем во времена потрясений и грозящих бед… что это я хотел сказать… хороший обед всегда остается хорошим обедом… я хотел сказать что-то другое, получше… осмелюсь утверждать, что хороший обед, которым наслаждаются должным образом, это кирпич в той баррикаде, каковую мы призваны возвести, дабы противостоять… да, вот именно… противостоять насилию, хаосу и беспорядку… я вообще-то собирался сказать что-то более умное, но мысль испарилась, хоть и вертелась уже на кончике языка. Ну ладно, и так сойдет. Твое здоровье, Элин, и спасибо.
Нурденсон (с внезапным добродушием). Браво, дорогой брат, браво. Ты всегда в конце концов находишь нужное слово. Ваше здоровье, пастор, ваше здоровье, очаровательная юная невеста! Простите старого косматого волка, которого только что укусили за хвост на один раз больше, чем нужно. Молодость и красота — вот чего мы жаждем здесь в нашей глуши. А потом пусть на телеге приезжает ум.
Все чокаются с хозяйкой и обрученными и, встав из-за стола, направляются в зеленую гостиную. Хенрик быстро наклоняется к Анне и, целуя ее в ухо, одновременно вытаскивает из нагрудного кармана письмо (с нарисованным на конверте сердцем) и сует ей в руку. С заговорщической улыбкой она незаметно прячет письмо в сумочку. «Прочитай сегодня перед сном». «Какие-нибудь неприятности?» — шепчет Анна. «Скорее, пожалуй, любовь», — отвечает Хенрик.
Элин. А завтра вы, пастор, со своей невестой будете осматривать часовню и пасторскую усадьбу?
Анна. Да, в соответствии с программой.
Элин. Мне очень жаль, что я не смогу сопровождать вас. Уезжаю в Стокгольм навестить заболевшего старого друга.
Магда. Я покажу молодым людям все что нужно.
Элин. Там многое необходимо отремонтировать и привести в порядок. Только не пугайтесь. Часовня пустует уже два года, а пасторская усадьба еще дольше.
Анна. Нас подготовили и предупредили.
Элин. Если с вами будет Магда, я спокойна. (К Магде.) Магда ведь позаботится о наших детках, проследит, чтобы они в страхе не сбежали? Пасторская усадьба воистину находится в жалком состоянии.
Магда. Церковный совет же сообщил нам, что будет проведен капитальный ремонт. И тогда появится возможность высказать свои пожелания. Правда, Элин?
