мастерство, неоспоримо продемонстрировать действенность своих методов расследования, сама история оказывалась зачастую столь незначительной и банальной, что я не считал себя вправе предлагать ее вниманию публики. С другой стороны, случаи наиболее примечательные и яркие нередко не устраивали меня как биографа, поскольку заслуга Холмса в их расследовании была не слишком значительна. Примерами таких Сциллы и Харибды, вечно грозящих хроникеру, могут послужить небольшое расследование, описанное мною под заголовком «Этюд в багровых тонах», и другое, связанное с исчезновением «Глории Скотт». В истории, которую я сейчас берусь описать, мой друг, возможно, не сыграл решающей роли, однако цепь событий, ее составляющих, настолько примечательна, что исключить ее из своих записок я никак не могу.
Стоял душный и дождливый октябрьский день.
– Нездоровая погода, – заметил мой друг, – но вечер принес прохладу. А не пройтись ли нам по Лондону?
Мне наскучила наша тесная гостиная, и я с радостью согласился. Три часа мы гуляли по улицам, наблюдали за изменчивым калейдоскопом толп, снующих по Флит-стрит и Стрэнду. Я увлеченно внимал речам Холмса, свидетельствовавшим, как обычно, о тонкой наблюдательности и изощренной логике моего друга.
На Бейкер-стрит мы вернулись уже в одиннадцатом часу. У наших дверей стоял брум.
– Хм! Врач… терапевт, как я понимаю, – проговорил Холмс. – Практикует не так давно, однако завален работой. Наверное, явился за консультацией! Вовремя мы вернулись!
Я был достаточно хорошо знаком с методами Холмса, чтобы проследить ход его рассуждений и понять, что к этим молниеносным выводам он пришел, рассмотрев при свете фонаря плетеную корзинку с медицинскими принадлежностями, оставшуюся в бруме, и оценив их подбор и степень изношенности. Свет в нашем окне указывал на то, что поздний визитер приехал именно к нам. Любопытствуя, что привело в этот поздний час моего собрата по медицине, я последовал за Холмсом в нашу святая святых.
При нашем появлении из кресла у огня поднялся бледный мужчина с заостренным книзу лицом и рыжеватыми бакенбардами. Вряд ли он был старше тридцати трех – тридцати четырех лет, но, судя по его изможденному виду и нездоровому оттенку кожи, жизнь нашему посетителю выпала нелегкая и беспечной молодостью насладиться не пришлось. Держался он робко, нервозно, что говорило о тонкой, ранимой натуре; худая белая кисть руки, которой он, встав, оперся о каминную полку, могла бы принадлежать скорее художнику, чем хирургу. Одет он был неприметно, в темные тона: черный сюртук, темные брюки. Единственным ярким пятном выглядел галстук.
– Добрый вечер, доктор, – весело приветствовал посетителя Холмс. – Рад видеть, что ваше ожидание не затянулось дольше нескольких минут.
– Вы, вероятно, говорили с моим кучером?
– Нет, мне хватило свечи, что на приставном столике. Пожалуйста, возвращайтесь в кресло и рассказывайте, чем я могу быть вам полезен.
– Я доктор Перси Тревельян, – представился посетитель, – живу на Брук-стрит в доме четыреста три.
– Не вы ли автор монографии о поражениях нервов неясной этиологии? – спросил я.
Узнав, что я слышал о его работе, посетитель зарделся от удовольствия.
– Эту работу так редко упоминают, что я думал, она никому не нужна. Отчет издателя о продажах не внушает надежд. Вы, наверное, сами имеете отношение к медицине?
– Я военный хирург в отставке.
– Нервные болезни – мое давнее увлечение. Хорошо бы сделать их своей специальностью, но на первых порах у человека не всегда есть выбор. Впрочем, это не относится к целям моего прихода, и я понимаю, мистер Шерлок Холмс, насколько драгоценно ваше время. Дело в том, что недавно в моем доме на Брук-стрит случился ряд очень странных происшествий, а нынче вечером события приняли такой оборот, что мне безотлагательно потребовались ваши совет и помощь.
Шерлок Холмс сел и закурил трубку.
– И в том и в другом вам не будет отказа, – заверил он. – Пожалуйста, расскажите подробно, что вас так встревожило.
– Иные происшествия настолько незначительны, что мне даже неловко их упоминать, – сказал доктор Тревельян. – Однако вся история представляется загадкой, а недавний ее поворот и вовсе непостижим уму, поэтому я лучше изложу вам все как есть, а вы уж судите, что тут важно, а что нет.
Для начала я должен рассказать, как и где обучался. У меня за плечами, знаете ли, Лондонский университет, и, наверное, вы не сочтете это нескромным, если я скажу, что профессора называли меня весьма многообещающим студентом. Закончив университет, я занял скромную должность в больнице Кингз-колледжа, где продолжил заниматься наукой. Мне посчастливилось привлечь немалое внимание к моим исследованиям каталепсии и удостоиться наконец премии и медали Брюса-Пинкертона за монографию о повреждении нервов, которую упомянул ваш друг. Не будет преувеличением сказать: в ту пору никто не сомневался, что мне уготована самая блестящая будущность.
Беда в том, что у меня не хватало денег. Вы, конечно, меня поймете, если я скажу, что карьеру известного специалиста следует начинать на одной из дюжины улиц в квартале Кавендиш-сквер, а это требует больших затрат на съем жилья и обзаведение. Помимо этого, нужно быть готовым к тому, что первые несколько лет придется жить за счет накоплений; понадобится также нанять приличный экипаж с лошадью. Такие расходы далеко превосходили мои возможности; оставалось надеяться, что после десяти лет строгой экономии я смогу завести себе кабинет и вывеску. Но внезапно передо мной открылись иные перспективы.
Мне нанес визит совершенно незнакомый джентльмен – некто Блессингтон. Он явился ко мне домой однажды утром и сразу приступил к делу.
«Вы тот самый Перси Тревельян, который так блестяще начал карьеру и недавно получил крупную премию?» – спросил он.
Я поклонился.
«Отвечайте мне честно, – продолжил он, – это, как вы убедитесь, в ваших интересах. Ум, потребный для успеха, у вас есть. А как насчет такта?»
Неожиданный вопрос ошеломил меня, и я не удержался от улыбки.
«Думаю, известная доля имеется».
«А дурные привычки? К бутылке приложиться любите?»
«Ну, знаете, сэр!» – вскричал я.
«Ладно-ладно, успокойтесь! Просто я обязан был спросить. И, обладая всеми этими достоинствами, почему вы не имеете частной практики?»
Я пожал плечами.
«Ну-ну! – проговорил он все так же суматошно. – Старая история. В голове густо, в карманах пусто – так ведь? А что вы скажете, если я помогу вам завести практику на Брук-стрит?»
Я удивленно на него уставился.
«О, я это предлагаю ради себя, не ради вас! – воскликнул посетитель. – Буду с вами совершенно откровенен, и если сделка вас устроит, меня она устроит тоже. У меня есть несколько тысяч, которые я хочу вложить в дело, и я подумываю вложить их в вас».
«Но почему?» – вырвалось у меня.
«Обычная сделка, причем надежней многих».
«И что от меня требуется?»
«Я вам скажу. Я нанимаю дом, обставляю, оплачиваю горничных, организую все хозяйственные дела. Вам нужно только просиживать кресло во врачебном кабинете. Я снабжаю вас карманными деньгами и всем прочим. Далее вы отдаете мне три четверти
