под руку с сыном.
Я говорил вам, что мистер Блессингтон в это время суток обычно прогуливался. Вскоре он вернулся и поднялся на второй этаж. Но почти сразу я услышал, как он бегом спускается вниз. Охваченный, судя по всему, безумным страхом, он ворвался в мой кабинет.
«Кто входил в мою комнату?» – крикнул он.
«Никто», – ответил я.
«Ложь! – взревел Блессингтон. – Поднимитесь и сами посмотрите!»
Я не стал отвечать на его грубость, так как видел, что он вне себя от ужаса. Когда мы поднялись в его комнату, он указал на отпечатки обуви на светлом ковре.
«По-вашему, это мои?» – выкрикнул он.
Отпечатки в самом деле были много большего размера, чем его нога, и явно совсем свежие. Днем, как вы знаете, прошел сильный дождь, а посетителей, кроме моих пациентов, в доме не было. Получалось так, что молодой человек, ждавший в приемной, почему-то воспользовался тем, что я был занят пациентом, и поднялся в комнату мистера Блессингтона. Ничто не пропало, ни одна вещь не была сдвинута с места, но следы неопровержимо доказывали, что чужой здесь все же побывал.
Мистер Блессингтон был чрезмерно взволнован происшедшим, хотя, конечно, этот случай обеспокоил бы кого угодно. Опустившись в кресло, он залился самыми настоящими слезами, и я едва вытянул из него несколько внятных слов. Именно он предложил мне обратиться к вам, и я, разумеется, признал его правоту: случай и в самом деле очень странный, хотя мистер Блессингтон явно переоценивает его значение. Если бы вы согласились отправиться в моем бруме к нам домой, он бы, по крайней мере, немного успокоился, хотя у меня мало надежды, что вы сумеете объяснить это поразительное происшествие.
Шерлок Холмс выслушал это длинное повествование очень внимательно, из чего я заключил, что оно пробудило в нем острое любопытство. На его лице, как обычно, не дрогнул ни один мускул, но глаза совсем спрятались за тяжелыми веками, и клубы дыма из трубки густели всякий раз, когда доктор излагал очередной необычный эпизод. Когда посетитель умолк, Холмс, не говоря ни слова, вскочил на ноги, сунул мне в руки мою шляпу, схватил со стола свою и вслед за доктором Тревельяном направился к двери. Через четверть часа мы уже были на Брук-стрит, у дома врача – одного из тех мрачных и скучных обиталищ, какие выбирают для себя практикующие в Вест-Энде врачи. Мальчик открыл нам дверь, и мы двинулись вверх по широкой, застеленной толстым ковром лестнице.
Но тут случилось нечто странное, и мы застыли на месте. Свет на верхней площадке внезапно потух, и во мраке раздался голос, слабый и дрожащий:
– У меня пистолет! Клянусь, еще шаг – и я стреляю.
– Ну знаете, мистер Блессингтон, это уже слишком! – крикнул доктор Тревельян.
– А, так это вы, доктор. – Из темноты послышался вздох облегчения. – Но другие джентльмены – те ли они, за кого себя выдают?
Мы чувствовали, что Блессингтон долго изучает нас в потемках.
– Да, да, все хорошо, – услышали мы наконец. – Можете подниматься. Простите, что побеспокоил вас своими предосторожностями.
Свет на лестнице опять зажегся, и мы увидели мужчину с очень необычной внешностью, которая, как и голос, свидетельствовала о расстроенных нервах. Он был очень толст и, судя по всему, в недавнем времени был еще толще; висящие мешками щеки походили на брылы у бладхаунда; кожа имела нездоровый оттенок. Жидкие рыжеватые волосы, казалось, топорщились тем сильнее, чем более сильные его обуревали чувства. В руке он держал пистолет, но, когда мы приблизились, спрятал его в карман.
– Добрый вечер, мистер Холмс, – произнес толстяк. – Не знаю, как и благодарить вас за приезд. Мне, как никому и никогда, нужен ваш совет. Доктор Тревельян, наверное, уже рассказал вам о безобразном вторжении в мою комнату.
– Именно так, – подтвердил Холмс. – Кто были эти двое, мистер Блессингтон, и почему они вздумали вам докучать?
– Ну, – неуверенно проговорил домашний пациент, – трудно сказать. Вряд ли вы ждете, что я вам отвечу, мистер Холмс.
– Вы хотите сказать, что не знаете?
– Заходите сюда, прошу вас. Будьте так любезны.
Блессингтон провел нас в свою спальню – просторную и уютно обставленную.
– Вот, посмотрите. – Он указал на черный сундучок в ногах кровати. – Я никогда не был богачом, мистер Холмс. За всю жизнь я сделал всего одно вложение – доктор Тревельян подтвердит. Но я не доверяю банкирам. Не доверяю – и точка, мистер Холмс. Между нами, вся та малость, которой я располагаю, хранится в этом сундучке, а потому вам должно быть понятно, как я отношусь к тому, что какие-то неизвестные вторгаются в мое жилище.
Холмс измерил Блессингтона своим обычным пристальным взглядом и покачал головой.
– Если вы станете меня обманывать, я не смогу вам помочь.
– Но я рассказал все, что знаю.
Недовольно махнув рукой, Холмс отвернулся.
– Доброй ночи, доктор Тревельян, – попрощался он.
– Так вы не дадите мне совет? – срывающимся голосом взмолился Блессингтон.
– Сказать правду – вот мой вам совет, сэр.
Выйдя на улицу, мы направились домой. Мы пересекли Оксфорд-стрит и прошагали половину Харли-стрит, и только тут мой спутник прервал молчание:
– Простите, Ватсон, что вовлек вас в такую дурацкую вылазку. Впрочем, за этим стоит какая-то небезынтересная история.
– Я мало что понял, – признался я.
– Что ж, совершенно очевидно, что имеются двое (то есть как минимум двое – их может быть больше), кому по той или иной причине понадобился этот Блессингтон. Ничуть не сомневаюсь, что в обоих случаях молодой человек забирался в комнату Блессингтона, в то время как его сообщник искусно отвлекал доктора.
– А каталепсия?
– Симуляция, Ватсон, хотя я, пожалуй, не решусь смутить таким намеком нашего специалиста. Сымитировать эти симптомы ничего не стоит. Я и сам это проделывал.
– Что дальше?
– По чистой случайности Блессингтон оба раза отсутствовал. Необычный час для консультации был выбран, очевидно, с тем расчетом, чтобы не застать в приемной других пациентов. Однако получилось так, что он совпал с моционом Блессингтона, – значит, злоумышленники были плохо знакомы с его ежедневным расписанием. Если бы их целью было ограбление, они бы, по крайней мере, попытались найти ценности. Кроме того, по взгляду этого человека я понял, что он боится не за что-нибудь, а за свою шкуру. Трудно себе представить, чтобы он приобрел себе двух, судя по всему, смертельных врагов и сам этого не заметил. Не сомневаюсь, он прекрасно знает, кто эти люди, но имеет причины это скрывать. Возможно, завтра мы застанем его в более общительном настроении.
– А если существует другое объяснение, – предположил я, – в высшей степени неправдоподобное, но все же возможное? Что, если история с русским каталептиком и его сыном – выдумка доктора Тревельяна, который ради каких-то собственных целей побывал в комнатах Блессингтона?
В свете газового фонаря я заметил, как развеселила Холмса моя блестящая гипотеза.
– Дружище, – сказал он, –
