Ночью она ушла.
5
Когда ее хватились, Стилла уже была далеко от стойбища.
Она шла на лыжах, подклеенных мехом, почти всю ночь, изредка останавливаясь и прислушиваясь, нет ли за ней погони. На рассвете, выбрав в зарослях глухое место, села на барсучью шкурку, прислонившись спиной к дереву. Ей было жарко, хотелось пить. Расстегнула кухлянку, съела несколько горстей снега. Стало клонить ко сну, но она пересилила себя. Долго задерживаться здесь она боялась. Чего доброго, шаман пошлет людей искать ее.
«Еще дальше уйду, замерзну в тайге, но не вернусь обратно», — решила она.
Стилла поднялась, раздвинула мерзлые кусты и увидала зарю. Длинная огненная полоса протянулась по горизонту. Осмотревшись, она подумала, что дальше надо идти вдоль какой-нибудь речки. Речка обычно ведет к жилому месту. Но все лесные реки в эту пору скованы льдом, и невозможно узнать, какая из них куда бежит. Постояв несколько минут в раздумье, Стилла пошла сквозь заросли куда глаза глядят, лишь бы уйти еще дальше.
Она вспомнила срой разговор с Ноко, и прежнее чувство неприязни к брату сменилось жалостью к нему. Теперь шаман всю свою злобу выместит на Ноко, с него ответ потребует. Волей-неволей Ноко придется отправиться на поиски сестры. Ведь он старший брат и, значит, хозяин над ней.
Потом она вспомнила, как дедушка привел ее на место стойбища Каундига, как она бродила от дерева к дереву, искала на них зарубки сородичей и как она, Стилла, припала к обгоревшему пню и плакала. «Может быть, снова пойти туда, поставить крохотный шалашик и начать новую жизнь на родном берегу? Но где тот берег? Кто скажет, как зимой добраться туда?»
Вскоре ей попался охотничий шалаш. Он стоял в распадке, прилепившись к каменистому склону горы, до половины заметенный снегом. Стилла протоптала к нему тропинку, выбила жердь, подпиравшую дверь из кедровой коры, и вошла внутрь. Она не удивилась, увидав на земляном полу погасший очаг, а у стены топчан, покрытый старенькой, вытертой оленьей шкуркой. А в углу на полочке стояли два берестяных кондюго; в одном было несколько горстей риса, в другом — соль. Значит, шалаш недавно служил пристанищем соболевщикам. О том, что люди скоро могли вернуться сюда, Стилла не думала. Она так устала от долгой ходьбы и волнений, что нуждалась хотя бы в коротком отдыхе.
Девушка сняла ружье и кожаную сумку, положила их на топчан и принялась разогревать очаг. Когда огонь разгорелся, со стен потекла вода. Но девушка твердо решила приспособить шалаш себе для жилья. Уходить дальше не было смысла, в пути могла застигнуть пурга, а здесь она выспится, отдохнет, подкрепит свои силы. А если лыжня приведет сюда Ноко, она примет брата. Если же сам Копинка явится, так просто в руки не дастся ему: его застрелит и себе пустит в сердце пулю…
Она достала из мешка котелок, вышла и набрала в него снега, потом повесила котелок над огнем. Когда вода закипела, села завтракать. Она съела две пресные лепешки с куском юколы, запила крутым кипятком и тут же у огня легла и проспала весь день.
Она проснулась на закате, когда в очаге не осталось ни уголька. Пока не наступили сумерки, Стилла вышла собирать валежник.
Через распадок переходило стадо диких кабанов. Впереди шел, потупив морду с острыми клыками, старый кабан — секач. Шерсть на нем была длинная, обвисшая с боков. За ним вразброд двигалось все стадо. А позади, повизгивая, то и дело проваливаясь по брюхо в снег, брел молодой кабанчик. Когда стадо миновало распадок, Стилла кинулась к кабанчику, быстро набросила ему на шею ремень, чтобы не визжал сильно, и унесла в шалаш.
Ночью разыгралась пурга. Ветер с диким воем обрушивался на деревья, слышно было, как где-то поблизости, переламываясь, трещали стволы. Но шалашик стоял у самого подножия каменной сопки, как за щитом, и пурга почти не коснулась его.
Хворосту она натаскала впрок, спички были, мяса тоже надолго хватит. Так что пока ни о чем беспокоиться не надо.
Ну, а как же потом? Не жить же всю зиму в одиночестве! Надо же пробиться к настоящему жилью, к людям… К утру пурга стихла.
Стилла быстро собралась, закинула за спину ружье, встала на лыжи. Лес после пурги выглядел ужасно: голые деревья, раскинув черные ветки, стояли притихшие, ободранные, словно просили помощи. Особенно поразила Стиллу молодая сосна с переломленным тонким стволом. Зеленая вершина склонилась, но еще не упала на землю, еще держалась на весу, но стоит сильно подуть ветру, как она упадет, погибнет…
«Вот так же и моя судьба», — печально подумала девушка.
Она подошла к дереву, прижалась щекой к холодному, покрытому крупной изморозью стволу и, впервые за время скитаний по лесу, залилась слезами.
Когда успокоилась и пошла дальше, зарубки на деревьях привели ее к горному перевалу. Здесь она увидела свежую лыжню и, не задумываясь, двинулась по ней. Вдруг она почуяла запах дыма. Ветер принес этот запах так неожиданно, что Стилла замерла от удивления. Но она не побежала назад, а смело пошла навстречу людям…
У костра сидели три охотника. Один был пожилой, лет пятидесяти, с узкой бородкой, склеенной изморозью. Он ворошил тростинкой розовую золу, — видимо, выбирал уголек, чтобы разжечь трубку. Второй — помоложе — держал на ладони кружку и медленно отхлебывал горячий чай. А третий — совсем юноша — сидел на пенечке и чинил лыжу.
— Сородэ! — тихо поздоровалась она.
— Сородэ! — разом ответили все трое, а пожилой добавил: — Как раз к чаю пришел.
На Стилле были штаны, заправленные в торбаза, меховая кухлянка, шапка-ушанка, и охотники не сразу угадали, что перед ними девушка.
— Куда твоя лесная дорога идет? — спросил пожилой ороч. — Много добыл соболей?
— Не стреляла, — смущенно ответила она, снимая шапку. Длинные черные волосы рассыпались по плечам.
— Гляди, ты девушка есть! Наверное, в твоем стойбище охотников не осталось, что соболевать послали тебя?
— Никто не посылал, сама пошла.
— Ладно, садись, чаю попей, потом расскажешь. — И, показав рукой на юношу, объяснил: — Это Петр будет, сын. А это — Тимофей — брата моего тоже сын.
Стилла закивала головой.
Тимофей поднялся, освободил место у костра. Она села, достала из мешка кусок юколы, лепешку.
— Кто будете вы, из какого стойбища? — робко спросила Стилла, когда ее глаза встретились с глазами Петра.
— На реке Ма стойбище наше. Пунадинки мы. Слышала?
Стилла не знала, где находится речка Ма, но о роде Пунадинка слышала от дедушки Серафима. Она и сказала об этом.
— Так ты Копинка? Серафима дочь? — спросил Пунадинка-старший.
Она промолчала.
— Ладно, покушай, после расскажешь.
И она поняла, что ей придется обо всем рассказать.
— Дальше опять сама пойдешь или с нами? — спросил Петр, когда Стилла закончила рассказ.
— А можно с вами?
— Почему нет? — ответил Петр и посмотрел на отца, как бы прося его подтвердить, что девушке можно пойти с ними.
— Конечно, чего там.
Пунадинка-старший взял у Стиллы с колен ружье, внимательно осмотрел.
— Это ружье мапача мне оставил, — сказала Стилла.
— Помню его. Два раза, наверно, на охоте встречались. А один раз у костра ночь провели. Добрый был человек. — И погодя спросил: — Говоришь, всю дорогу никто за тобой не гнался?
— Никто!
— Может, гнался, да пурга лыжню смешала. В другую сторону повела…
Петр насторожился. — Все равно не пошла бы обратно, — перехватив тревожный взгляд юноши, решительно заявила Стилла.
— Твое дело, конечно, — сказал Пунадинка-старший — Однако, Копинки все равно не забудут, что ушла от них.
— Я — Каундига! — твердо заявила она. И охотник сказал примирительно:
— Вижу, ты смелая девушка есть. Сама думай, как тебе лучше.
Петр подхватил:
— А что, ама, думать ей! С нами пойдет!
Отец промолчал. И его молчание восприняли как согласие.
Через час они тронулись в путь.
С этого дня для Стиллы Каундиги началась новая жизнь, полная тревог и забот, однако не лишенная счастья.
Войдя в семью Пунадинки, она полюбила Петра и дала согласие стать его женой.
В конце весны, когда таежные реки очистились ото льда, старый Пунадинка отправился на оморочке в стойбище Копинка к Ноко, просил его приехать помириться с сестрой и, как положено по орочскому обычаю, вынести ее на руках из юрты и передать в руки Петру.
Ноко все еще помнил обиду, нанесенную ему Стиллой, и долго отказывался ехать. Но потом уступил. Взял с собой жену и двух детей, отправился на далекую реку Ма. Отказался от выкупа, выдал сестру за Петра и остался жить на новом месте, в стойбище рода Пунадинка.
А спустя три зимы, когда Пунадинки перебрались на морское побережье, Ноко тоже поехал с ними.
