— Уходи сейчас же... Нечего тебе тут делать, — прошипела я, буксуя ногами по ламинату, пыхтя и тужась.
И все без толку. Его с места нельзя было сдвинуть. Стоял стеной и смотрел на мои тщетные попытки защитить свою семью от его пагубного воздействия.
— Не так сразу, — аккуратно подхватил мои руки, сместил меня в сторону.
— Да что ты?
— Можно я на него хотя бы посмотрю? — сменил он вдруг тему, настырно закрывая входную дверь.
— На кого? — кольнуло что-то в груди.
— На Глеба, — ответил он низким голосом, и уже без улыбки, тем самым убивая меня наповал.
Неожиданный визит Макара нанес мне раны на сердце. В последние дни оно и так ныло не переставая, а теперь так вообще — кровью обливалось, бедное.
Неудивительно, что я оцепенела, на краткий миг превратившись в соляной столп. И проблемы с дыханием стали проявляться гораздо ощутимее.
— Прости, что ты сказал? — задирая голову на него, переспросила на всякий случай, чтобы исключить вариант слуховых галлюцинаций.
А то может, на фоне сильнейшего стресса, у меня уже крыша поехала. И такой вариант я допускала.
— Аль, я знаю о Глебе, — выдал он уверенно, случайно или нарочно зажимая меня между собой и прихожкой. — Вчера узнал.
Его близость была слишком тесной. В буквальном смысле. Но это не помешало мне осмыслить сказанное им.
Шестеренки в голове активно заработали. Перед глазами предстал изумленный образ Клима.
Все ясно. Ну конечно. Как я могла забыть о Климе?
Шумаков разболтал Макару, а тому не составило труда сложить два и два. Сложил, и вот он здесь.
Пришел отчитывать меня за лишнюю полоску на тесте? Или качать свои права? Зачем он хочет посмотреть на Глеба? Чтобы удостовериться, что он похож на него? А что потом? Попросит установить отцовство по ДНК?
Одно точно — у меня проблемы. Причем огромные.
— Ты выбрал не самое удачное время.
— Не самое удачное для чего? Для того, чтобы взглянуть на своего ребенка, о котором я совершенно случайно узнал. И узнал не от тебя, а от постороннего человека.
— С чего ты вообще взял, что имеешь отношение к моему сыну? — прошипела я, метнув в него озлобленный взгляд.
Ни один мускул на его лице не дрогнул. Он словно готовился к нечто подобному.
— Понял, я же не дурак, — как ни в чем не бывало ответил, касаясь своим дыханием моего лица. — Я имею к нему прямое отношение. Глеб настолько же мой сын, насколько и твой. И ты знаешь, что не сможешь меня в этом переубедить.
Каждое его слово... каждая буква была пронизана несокрушимой уверенностью.
И все бы ничего, но меня задели его слова. Задела сама мысль, что он даже не подумал, что Глеб может быть не от него. Еще не видя его, он все для себя понял.
Я превратилась в оголенный провод под высоким напряжением. Дотронься до меня — и не факт, что выживешь.
Я была готова рвать и метать, пытаясь стоять на своем.
— Знаешь, что, Громов, — оскалилась я, а Макар ближе склонился к моему лицу. Прищурился. — Ты можешь сколько угодно доказывать свое отношение к Глебу... Можешь сколько угодно приходить сюда и качать свои права.. Тебе все равно никогда не стать...
Мой безудержный словесный поток прервал раздавшийся смех. Я резко захлопнула рот. Ощутив, как заполыхали мои уши, я забыла все то, что хотела ему сказать.
Глеб отчего-то рассмеялся и снова начал выразительно улюлюкать. А Макар точно услышал песнь Сирены. Он замер, развернув голову к источнику звука и затаив дыхание. Он внимательно прислушивался к голосу Глеба. Приближающемуся голосу.
Мама показалась в коридоре, держа на руках своего внука и осуждающе смотря на меня.
Вмиг возникло ощущение неловкости. Оно витало в воздухе, коромыслом нависая надо мной.
— Алён, ты давай-ка, не выдумывай всякую чепуху, — строжайшим тоном обратилась она ко мне.
— Мама, — буркнула я, отпрянув от поплывшего Макара подальше.
— Что мама опять? — она подошла ко мне и на ухо прошептала сердито: — Не мамкай, потом еще спасибо скажешь, — а затем обратилась уже к Макару, который, кажется, забыл как моргать: — Даже не думай, я не на твоей стороне. В данной ситуации я на стороне своего внука, — чмокнула она розоватую щечку Глеба, пригладила его волосики, торчащие на макушке. — Я за то, чтобы у него был отец. Ты понимаешь, к чему я веду?
Громов с трудом смог оторвать взгляд с Глеба и перевести на мою маму. Так или иначе он все равно периодически возвращался на сына.
— Макар, ты должен принять для себя важное решение. Сейчас или чуть позже, но ты просто обязан сделать его.
Взгляд Макара наполнился редчайшей теплотой. Он вновь заметался по улыбчивому личику Глеба. Совершенно точно он был очарован им. Магия какая-то.
В груди у меня поселилось необычайное тепло. Зародился трепет, способный наделить меня крыльями. Красивыми. С широким размахом. Хотелось взмыть ввысь вольной птицей. И я взмыла бы, если бы между мной и Макаром не было бы пропасти, которую ни мне, ни ему никогда уже не преодолеть.
Если бы не та пропасть, я бы смогла разделить с ним всю радость здесь и сейчас. Я бы не побоялась показать свои слезы счастья, вызванные трогательным моментом их первой встречи. Однако мне приходилось держать в себе все те эмоции, которые едва ли не разрывали меня на куски.
Я не знала, как можно было расценивать нынешнее состояние Макара.
Я совершенно потерялась в своих мыслях. В этом буйстве различных чувств, среди которых было место и противоречивым эмоциям. Доминирующими над всеми другими светлыми эмоциями. Они не давали мне насладиться этим причудливым моментом сполна. Они отравляли собой все. Они отнимали у меня крылья.
— Да, я понимаю, — охрипши ответил Макар, по-прежнему разглядывая Глеба завороженным взглядом. Будто малыш представлял собой редчайший музейный экспонат. Они оба уставились друг на друга так, словно устанавливали связь, понятную только им двоим. — Я хочу принимать участие в жизни своего сына. Я хочу видеть, как он будет расти.
— Хотеть мало, — подметила мама. — Ты должен понимать, что с этим решением тебе придется идти всю свою жизнь. Даже, когда у тебя появится семья и другие дети, ты не должен забывать о своем решении.
Невольно всхлипнув, я спиной откинулась на стену и в отчаянии сомкнула веки.
Семья... Другие дети... Боже, об этом я вообще не задумывалась.
А мама одной фразой вскрыла воспаленный нарыв.
— Подумай, справишься ли ты? — продолжила мама. — Сможешь ли ты стать отцом своему сыну? Потому что, если ты не уверен в себе, не стоит и начинать. Ребенок — это не забава, Макар. Отцовство — не игра. Попытка у тебя будет всего одна.
— Мария Владимировна, я никогда не был настолько уверен в себе, как сегодня. Если у меня в запасе имеется одна попытка, я ни за что ее не провалю. Я сделаю все, что от меня требуется. Даю слово, — заверил он, растопив ее сердечко, и перевел на меня проникновенный взгляд. От него прожилки завибрировали. — Аль, могу пообещать, что Глеб не разочаруется во мне. Мне дан последний шанс на обретение смысла жизни. Глупо его упускать. Да, я понимаю, назад ничего не вернуть, ошибки не исправить. Вряд ли я заслуживаю твоего прощения, и...
— Ты прав, не заслуживаешь ты прощения, — оборвала я Макара, но это нисколько не сбило его с мысли, он был словно запрограммирован.
— Я это осознаю, и не пытаюсь как-то оспорить, — отчеканил он и тотчас нахмурился. Огонь в его глазах погас, словно невидимая волна потушила разгорающееся пламя, — Но не лишай меня возможности видеться с Глебом. Не лишай меня последнего шанса. Я имею право стать частью его жизни вне зависимости от того, насколько сильно ты меня презираешь.
Мне тошно.
Очевидно, он думает, что после всех этих слов я должна оттаять и душой, и сердцем.
— Макар, — прочистила я горло от хрипоты, а мама воспользовалась возникшей заминкой:
— Ну вот и славно! — отозвалась она припеваючи и встала между мной и Макаром. — Подержать сына хочешь?
