минуту вся превратилась в сплошную двусмысленность.
Антон закинул мою легкую сумку на заднее сиденье, покосился на то, как я задираю нос морковкой, стоя возле пассажирской двери, усмехнулся и обошел машину, чтобы открыть ее.
Скользнув внутрь, я опустила глаза, задумавшись, как бы ненавязчиво затрепетать ресницами. То есть как осуществить это технически? Быстро-быстро моргать? Не будет ли похоже на нервный тик?
– Ты хорошо выглядишь, – одобрил Антон.
Еще бы. Ежедневные оладушки любую женщину украсят на пару-тройку кило.
– Мерси, мон шер, – протянула я томно, неожиданно вообразив себя кем-то вроде мордовской Софи Марсо.
Зимой, когда на тебе пуховик, вязаная шапка и теплые колготки, сложно выглядеть соблазнительной. К тому же мне и в голову не пришло хотя бы накраситься.
Но я не унывала.
– Соскучился, милый? – с удобством устроившись на теплом сиденье, безмятежно спросила я, затеяв игру в женатую пару. – Как ты тут без меня? Что у нас на ужин?
Антон, как раз пристегивавшийся, только глаза закатил. Кажется, он все-таки малость попривык к моим закидонам и уже не сильно им удивлялся. Спросил коротко:
– Куда?
– Домой.
Не стала уточнять, что имела в виду – мою развалюшку на окраине или квартиру Алеши в центре. Мне было интересно, как интерпретирует это слово Антон.
Он молча тронулся с места. Вырулил с парковки, открыл свое окно, чтобы приложить талон к терминалу, – стоянка здесь была платной.
Шлагбаум медленно поднялся, а я подобрала небрежно брошенный в подстаканник смятый талончик. Разгладила его.
– Ого! Ты простоял здесь целых тридцать минут. Почему так долго? Поезда вроде ходят по расписанию.
– Мне было по дороге, – уклончиво ответил Антон. – Так ты голодная? Хочешь, заедем куда-нибудь поужинать?
Ну да, конечно.
В стареньком свитере Анны Викторовны и ее же вязаных рейтузах я была просто создана для самых шикарных ресторанов. Прежде я довольно равнодушно относилась к деньгам, жила, разумеется, не на широкую ногу, однако без сомнений заказывала себе дорогие туфли или сумочки, но после того, как Алеша внезапно заболел, во мне включился режим экономии. Кто знает, что еще может случиться, а я без кубышки. Поэтому в Москве я старалась не тратить деньги налево-направо.
– В другой раз, – пообещала с улыбкой и погладила рукав его пальто. – Не будь таким нетерпеливым.
Антон промолчал, внимательно глядя на дорогу.
Улицы моей деревеньки совсем замело, и тяжелый джип, как трактор, прокладывал себе дорогу через сугробы.
– Ты же понимаешь, – проворковала я, – что придется как следует поработать лопатой, иначе к дому будет не подойти?
– Лопатой? Да это же мой рабочий инструмент, – не моргнув глазом объявил Антон.
Я склонилась вниз, разглядывая его обувь. Слава богу, он предпочитал не франтоватые ботиночки, как Алеша, а носил вполне себе тяжелые мартинсы с толстой подошвой.
Что за прелесть эти мужчины, отягощенные здравым смыслом.
За лопатой пришлось бежать к соседке – мой инвентарь мирно зимовал в сарае, до которого еще тоже следовало добраться. Заодно от тети Нади мне досталась двухлитровая банка рассольника, половина буханки черного хлеба и десяток вопросов о маминой свадьбе.
Пообещав рассказать все подробности завтра, я вернулась к Антону с трофеями.
– Спорим, ты даже не знаешь своих соседей. – И похвасталась, помахав перед ним банкой с супом.
– А что бы ты делала, если бы я не встретил тебя на вокзале? – озадачился Антон, забирая у меня лопату.
– Откапывалась бы сама, как и каждую зиму до этого. Держи варежки, а то заработаешь мозоли.
– Ты можешь подождать в машине.
– И пропустить такое зрелище?
Снег продолжал валить, уже совсем стемнело, и свет уличных фонарей едва дотягивался до моего двора. Я притаптывала за Антоном, наблюдая, как размеренно он машет лопатой. Работа на кладбище давала свои плоды – он действительно довольно ловко управлялся с инструментом.
В строгом сером пальто Антон выглядел феерично, конечно. Дворник с замашками щеголя.
– К утру снова все завалит, – крикнул он, прокопав тоннель до крыльца.
– Ну и что? Я снова все почищу. Вся жизнь такая: тебя заваливает, а ты раскапываешься.
Я поднялась по ступенькам, проваливаясь едва не по колено и не дожидаясь, пока Антон все дочистит. Вход находился под навесом, снега тут было меньше, получилось утрамбовать его сапогами. Повернула ключ и потянула дверь на себя.
Уф. Дом, милый дом. Щелчок выключателем – свет на крыльце, еще щелчок – в коридоре. Бабушка называла его «сенями».
Внутри было холодно – я оставила отопление на минимуме, просто чтобы дом совсем не вымерз, а техника не полетела.
Добралась до котельной, повысила температуру и вернулась на улицу.
Антон аккуратно чистил ступеньки.
– Все-таки ты очень полезный человек, – похвалила его, – надо было сразу выходить за тебя. Впрочем, это было бы сложно – я ведь не блондинка. Как ты думаешь, а не поменяются ли твои предпочтения? Вдруг тебя заинтересуют жгучие брюнетки? Можно, конечно, просто перекрасить волосы, но это уже попахивает мошенничеством.
Подняв голову, Антон оперся на лопату и оценивающе посмотрел на меня.
– Кажется, Москва пошла тебе на пользу, – хмыкнул он, – ты опять жизнерадостно несешь всякую чушь. На дне рождения Олега ты больше походила на призрака, чем на себя саму.
Я спустилась на одну ступеньку и принялась отряхивать его от снега хвостами шарфа.
– Тебе нравится моя жизнерадостная чушь, – заверила я ласково.
Он засмеялся.
Это случалось так редко, что у меня всякий раз начинало тянуть под ложечкой.
Смех менял это скучное лицо, как… ну, не знаю. Как диско-шар – казенное учреждение. Разноцветные яркие огоньки, от которых становится радостно и весело.
Залипнув от восторга, я провела пальцами по его заснеженным ресницам.
– Красивый, – выдохнула еле слышно.
– Я? – Он так искренне удивился, что захотелось заплакать.
И тут, безо всякого предупреждения, на меня нахлынуло такое острое смущение, что стало горячо и неловко, и впору сбежать – слишком близко, слишком интимно, флажки! Флажки!
– Возьму пока вещи из машины, – выпалила я, скатившись с крылечка.
– Мирослава.
Ах ты ж боже мой!
Как могла мама дать мне такое неприличное имя?
– А?
– Ключ возьми.
А.
Ничего такого.
Не глядя Антону в лицо, я схватила брелок и по выкопанному тоннелю побрела на улицу.
Снежинки на ресницах.
Тепло во взгляде.
Смех.
Голос.
Даже лопата казалась частью затянувшейся, невыносимо прекрасной прелюдии.
Мне хотелось замедлить эту игру, никогда не переступать невидимых границ, волноваться сердцем лишь от взглядов, слов, недомолвок.
Но хотелось и большего тоже.
Всего сразу.
Так много. Так непосильно.
Я оставила Антона на кухне заваривать чай и греть суп, а сама, так и не сняв куртку, бросилась в глубину дома переодеваться
