— Ты по-прежнему винишь себя?
— Каждый несет свой крест.
Он сказал это без малейшего намека на жалость к самому себе, и Лейн захотелось прикоснуться к нему.
— Пусть тебе послужит утешением, что Ханна растет чудесным ребенком. — Она ободряюще улыбнулась ему. — Где бы мы были без нее?
— А ты еще удивляешься, что я тебя люблю. Послушай, я не могу предложить тебе общепринятый брак, Лейн…
Она знала, что лицо ее мучительно исказилось, но ничего с этим не могла поделать.
— …но мне нужны серьезные отношения. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала настоящей матерью Ханне. Понимаю, проблем много, но, если ты отказываешь мне, сделай это убедительно… без этих глупостей о твоей карьере, моей карьере или о моем прошлом и коллегах женского пола.
— Для меня они звучат вполне убедительно. — Лейн удалось сказать это мягко.
— Они не убедительны, — просто ответил Фергюс. — Я хочу, чтобы в оставшееся время на Скае ты хорошенько обдумала мое предложение.
— Фергюс, я приехала сюда, чтобы писать… чтобы уйти от душевной сумятицы.
— Чтобы спрятать голову в песок, а от жизни не спрячешься.
— Не считай меня неблагодарной. Я признательна тебе…
Фергюс отодвинул тарелку и встал.
— При чем тут благодарность и за что? Разберись, ты любишь или нет. Все должно быть просто.
— Тогда, может быть, я не люблю, — сказала она с несчастным видом.
— Может, ты боишься взглянуть правде в глаза?
Она кинула на него сердитый взгляд.
— Интересно, тебе когда-нибудь доводилось слышать в ответ «нет»?
— Серьезный довод, Лейн, вот все, о чем я тебя прошу. Иначе с каждым днем тебе будет труднее жить, спрятав голову в песок.
Лейн начала убирать тарелки.
— Ты еще не рассказала мне о нем.
— О ком?
— О твоем любовнике.
— Ха! — удивилась Лейн.
— Скорее всего, он был не очень хорошим, — последовал вывод.
Лейн криво усмехнулась.
— Если честно, дело не только в нем.
— Как, он был не единственным?
— Ты очень хорошо понимаешь, что я хочу сказать. Нехорошим был не он один.
— Ты меня пугаешь!
— Не надо, Фергюс, в этом нет ничего смешного.
— Ну, это уже стыдно. Немножко юмора частенько выручает, когда терпишь фиаско в постели.
— Ты явно более опытен в таких делах, чем я, — обвинила она его.
— Интересно! Сама рассказывает…
Лейн грохнула тарелки на стол.
— Если уж тебе так хочется знать… я сохраняла девственность до такого солидного возраста, как двадцать два года. Она тяготила меня, как мельничный жернов на шее. В то время мне казалось просто необходимым от нее избавиться и… я предложила сделать это близкому другу. Затея вышла глупая. Он был готов, но настоящего сексуального влечения между нами не было. — Она тяжело вздохнула. — Мы выпили. Потом он, ну, забрался на меня и выполнил это как обязанность, грубо, болезненно, без намека на чувство.
— Какая ужасная потеря!
— После его ухода меня стошнило.
— Значит, он не был другом. Ты была практически изнасилована.
— Дружба на этом кончилась. Претензий не предъявляла, ведь я была соучастницей. — Она горько улыбнулась. — Я скинула свой мельничный жернов, а потом пошла и купила пояс целомудрия!
— И как давно это было?
— Шесть лет назад.
— Если бы я встретил тебя тогда…
Она усмехнулась.
— То сегодня я имела бы уже пятерых детей…
— Слишком много при наличии пояса целомудрия!
Он обошел стол и взял ее за талию.
— Ты представляешь, что такое иметь дело с секс-бомбой замедленного действия, которая может взорваться в любой момент! Ты тикаешь вот уже шесть лет. Я просто жажду разрешения произвести контрольный взрыв. — Он приложил губы к ее уху. — Я с нетерпением жду.
У Лейн задрожали руки.
— Веди себя прилично, Фергюс!
Он отодвинулся и сказал:
— А щеки-то у тебя зарумянились.
Глаза Лейн весело блеснули.
— Имея столь живое воображение, надо писать самому. Послушай, кто будет мыть посуду, ты или я?
Фергюс тут же пропустил ее вперед.
— Разумеется, ты. По-моему, это подходящая работа для ограниченных женщин.
Лейн понимала, что он шутит, тем не менее медленно обернулась и угрожающе уставилась на него.
Фергюс покачал головой.
— Ничего не выйдет, ты дала обещание не наносить Фергюсу телесных оскорблений. Помнишь?
— А как же — не пинать тебя ногами, но в моем арсенале есть и другие болезненные средства.
Он ухмыльнулся.
— Давай, мой посуду, ведьма!
Покончив с кухонными делами, Лейн присоединилась к Фергюсу, который лежал на полу возле телевизора и держал в руке одну из видеокассет, которые она привезла с собой. Сердце Лейн ёкнуло.
— Понимаешь, у нас проблема, — сообщил он, — тут все фильмы с моим участием.
Она небрежно пожала плечом.
— Ну, что поделаешь, если ты вездесущий.
Он собрал все кассеты, встал и медленно пошел на нее, качая головой.
— Нет, извини, любимая, я не хотел бы приобщать тебя к мелкодраматическому любовному обществу с помощью этих кассет.
Он прошел мимо нее.
— Куда ты?
— Пойду запру их в машине. Они конфискованы.
— Это мои кассеты, верни на место.
— Ладно.
Он повернул к окну и поднял одну из кассет. Его фотография была на супере. Он показал ей.
— Видишь? Это не я. — Фергюс выбросил кассету в окно и показал следующую. — Это тоже не я. И это не я, и это!..
Одну за другой Фергюс выбросил все видеокассеты, а Лейн смотрела, открыв рот, как они падают в траву. Он подошел и встал перед ней, тыча себя в грудь.
— А вот это я, Лейн. Я не Джозеф Леннокс или кто другой из придуманных тобой героев. Работой актера я зарабатываю себе на жизнь точно так же, как это делает водопроводчик. В моей работе нет ничего романтического.
От смущения и ярости Лейн в ту же секунду ударила его по щеке. Ей так понравилось его удивленное выражение, что она нацелилась на вторую щеку. Он успел перехватить ее руку.
— Вы исключены из профсоюза, нянюшка. Я играю не по правилам и бью ниже пояса. Я просто говорю, что ты постоянно смотришь плохие фильмы.
Лейн трясло, она едва владела собой.
— Не надо обольщаться, полагая, что я целыми днями здесь на Скае только и делала, что крутила фильмы с ликом великого лицедея! Я привезла их на случай дождливых дней, которых пока не было. А покупала их давно… задолго до того, как познакомилась с тобой…
— Ты или не слышишь меня, или отказываешься слышать, — перебил он ее.
Словно в подтверждение его слов, Лейн продолжила свой монолог:
