Я тут же заткнулся. Неторопливо оглядел помещение на предмет интересностей за исключением непонятного журнала с руническими письменами. И осознал — сейчас опять укол вкатят! Надо пореже реветь, пореже.
А вообще, какого фига, ради простого, и очередного, теста, меня эта мадам, вызвала к себе в кабинет?! Не могла что ли как все нормальные врачи, и в палате осмотреть?!
— Привет пап. — сказал я, спокойно садясь на кушетке и с улыбкой глядя на родителя, вошедшего в помещение.
В больничном халатике, накинутым поверх формы с погонами. Стоп! Форма какая-то не такая! Что-то я не обратил внимания ког…
— Все нормально — вновь улыбнулся я на его суровый вид, и помассировал правую руку, заодно разминая белоснежные пальчики.
Шевелить ими, сплошная морока. Но ради отца — можно и нужно. Вся рука и так выглядит уже как неживая! Синяя, красная, в волдырях, и с восковыми пальцами. Мышцы, сосуды и связки в ней, как в отражение ноги, приняли на себя весь удар, будучи на боевом с самой первой секунды, с улыбкой отдавая свои жизнью ради великой цели.
Как итог — совершенной целый сустав, что должен был раскрошиться в мелкую пыль, почти целая кость — пара трещин не в счет! И каша, из всего остального. Набор гнойников, гнилая кожа, нехватка питания живой плоти пальцев, из-за чего они и побелели, и вопрос ампутации висящий мечом палача.
— Пап… — сказал я, поднимаясь с кровати, видя что мои предыдущие утешения его души не достигли.
Поднялся, но оказался тут же подхваченным на руки.
— Па… ты же понимаешь, что твоя рука давит мне на поврежденное бедро? — усмехнулся коварно, глядя ему в глаза.
— Прости. — поспешил он положить меня на лежанку.
— Не парься! — лег я на спину, задирая ножку — Врачи сильно преувеличивают проблему!
Легки на помине — съехала с моих губ улыбка, когда в палату ввалились люди в белых халатах.
Ввалились, немного опешили от представшей картины — я зевнул, принимая опять сидячее положение, и выцелил из толпы паникующею гордую практикантку.
— Ну, вы закончили? — обратился к ней, вновь натянув улыбающеюся маску на своё лицо.
— Да-да, конечно. — ответила она, на автомате, прибывая явно не здесь.
— Пап? — посмотрел на кинолога в халатике, и тот, поняв мой посыл, помог моему телу перекочевать в кресло на колёсиках.
Какое унижение! Какой позор! Какая досада… — подумал я, наблюдая с кресла-каталки за пейзажем и врачами, и тем, что мы поехали не в мою «родную» палату, а в… куда-то! В очередной кабинет, на очередное… обследование.
Нет! На этот раз не оно! Не очередной обруч на голову и присоски на титьки! На этот раз, мне дырку в жо… то есть в позвоночнике, просверлили!
— Ироды! — выдал я на этот счет, волком глядя на врача бравшего «пункцию», чуть не плача и придерживая руками за «бинт и ватку» на копчике.
Вернее, силком выдавливая слезы, и тихонько думая, чем мне будет грозить взрыв спинномозговой жидкости в колбочке врача.
Да ничем! — пришел к вердикту, в душе растягивая коварную улыбку от уха до уха, и отдавая приказ еще находящейся на связи с телом клеткам открыть шлюз на максимум.
В глазах мгновенно потемнело. Во рту явился солоноватый привкус металла и кажется, треснуло пара зубов. Захотелось изрыгнуть всё съеденное через рот, ибо всё мои кишки, в панике сжавшись, спутались меж собой, завязавшись в единый узел. И я к тому же обоссался — тамошние мышцы напротив, приняли позу предельно расслабленного туриста, только прибывшего на курорт.
Момент взрыва колбы мелкой стеклянной шрапнелью я в чувствах не застал.
Анализы, анализы… ну а что еще с больного взять? И те испорченные — подумал я отстраненно, глядя на целый набор колбочек. И жидкостей в них.
Вон там, моя кровь, из пальца, что еще не въехала, что с её миром что-то случилось — спи спокойно, родная! Ладно хоть брать стали не из пальца больной руки, пусть и со второй попытки — обе ранки я уже удалил, но обидный отпечаток на душе никуда не делся. А вон там, кровь из моей вены, что как собака в клетке, рычит на прутья, и я, блин! Даже отсюда вижу, как она колышется без видимых на то причин.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Без дрожания стола, и жидкости в соседней баночки — мочи моей — кто держит кровь и мочу рядом на одном столе?! Желает сбежать, паникуя, что кислорода внутри не осталось, а надо.
— Не вздумай — тихо шепнул, глядя на неё исподлобья.
На жидкость темную, и на кровь непохожею, где спряталась тактическая группа быстрого реагирования! Что попала в засаду, возвращаясь с задания — зачистки местности в ныне уже бывшей ране. Не повезло ребятам! Не повезло. Так глупо… вляпаться. Так…
И тут я понял, что это всё — моя фантазия. Нет, кровь реально колышется! И реально могла бы выползти из колбы самоходным слизняком, но — только следуя моей воле. Её трепыхание — отражения моего недовольства. Моего раздражения, и даже можно сказать — холодного гнева. Сколько уже из меня её выкачали?! И им явно мало.
Отдыхай — мысленно приказал я, расслабляясь, и жидкость в закрытой ваткой пробирке тут же затихла, даже сменив свой оттенок красного — с темного бордового, даже почти бурого, на более светлый, ближе к малине и переспелому томату.
После того, как я вчера потерял сознание, пусть всего на пару минут, но потерял, что не осталось незамеченным даже несмотря на миниатюрный взрыв, списанный на брак в стекле пробирки, и немало попорченной одежды — люди, как ни странно совсем не пострадали, как я и рассчитывал, всё кажется, началось сначала.
Всё, что уже как мне казалось, было пройдено, пошло по второму кругу. Вновь моча, кал, кровь на сахар, соль и помидоры. Лабораторные анализы того и этого, и ладно хоть батька сумел отговорить не делать повторный анализ моих мозгов — ну нафиг надо, в самом деле?! Ну и различные виды шоковой терапии.
А еще родители, похоже, завязать решили со своими работами. Дежурят подле меня чуть ли не круглосуточно и почти посменно! Ведь мне строго настрого запретили ходить, и как-либо нагружать ногу под угрозой повторного пристегивания к койке и закатки в бетон! В гипс то есть. Так что я впечатлялся, пусть и когда никто не видит, все же пробую совершать тайные вылазки. Или когда думаю, что никто не видит — бабки…
А родителей, как следствие моей временной недееспособности, обязали меня катать на каталке чуть ли не по всему больничному комплексу! На каталке, что им никто не выдал, но батя в первый же день её где-то раздобыл. Не новую, к счастью, так что не купил — не успел бы он так быстро найти и привести! Но вполне рабочею — на мой век хватит.
Инвалидное кресло! Похоже, я всё же переиграл в свою игру раненой дитятки. И мне даже страшно думать, что об моих несчастных родителях думают на их работах. Какие кары им за прогулы-отгулы сулят-готовят, какие штрафы выписывают, и наказания назначают. Какие, санкции…
— Не думай! — высказался на сей счет папаня — Не детское это дело, думать о проблемах взрослых. Наслаждайся юностью, пока можешь — и с думой я тут же завязал.
Вернее — попытался, но все равно не смог. Привык я к ним, привязался. Избаловал меня этот мир! Избаловал. Заставил думать не о рационализме, а об не подозрительности. Заставил думать о других как о себе, а о себе как о других. Позволил почувствовать себя обычным, что навеяло дурные воспоминания.
Воспоминания моей самой первой из жизни! Когда я не был бессмертным и в помине. Зато был болезным мальчиком… мальчиком. Что умер, едва дожив до двадцати от заражения крови. Что имел на тот момент семью, жену, и пятилетнею дочь.
О звезды! Я до сих пор помню их лица! Сколько времени утекло?! Сколько миров я повидал… Сколько жизней на моих глазах родилось и оборвалось! А я их помню, как будто это было вчера. Заботу, любовь… каким же я был тогда дураком! ДА и сейчас дебил не лучше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Тогда — умер как придурок на охоте. Хотел все сделать как лучше, добыть трофеев, и поесть семье, а в итоге… оставил их без кормильца, и средств к существованию. Я не питаю иллюзий, и прекрасно знаю чем кончают подобные неполные семьи в том моем исконном мире. Я видел это сам! Своими глазами. А потому знаю — смерть моих горячо любимых родных была долгой и мучительно, несравнимой с моей, от жалкого заражения крови.
