В ранней редакции «Палача» говорится о «шутовском маскараде» палача, и здесь можно провести ряд параллелей с «Горизонтом» (1971): «Я жив! Снимите траурные маски» (АР-3-118). А основная редакция этой строки: «Я жив! Снимите черные повязки», — вновь содержит отсылку к «Палачу», где этот палач явился весь в черном, поэтому герой ему говорит: «Противен мне безвкусный черный ваш наряд. / Всё шутовской и не зловещий маскарад. / Я ненавижу вас, паяцы, душегубы!» (АР-16-188). Этот же маскарад упоминается в песне «Ошибка вышла»: «И, словно в пошлом попурри..»/5; 77/, «Я жалок был и уязвим, / Как в зеркале кривом»7ю. А «кривое зеркало» отсылает к «Маскам» (1970), где лирический герой и в самом деле оказался на маскараде: «Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал». По этой же причине и главврач «хмыкал и кривился» /5; 380/, то есть оказался тем же «паяцем».
Остановимся более подробно на сходствах между «Масками» и медицинской трилогией: «Я в хоровод вступаю, хохоча, / И все-таки мне неспокойно с ними» = «Вокруг полно веселых лиц, / Мне неспокойно стало, / Перед глазами прыгал шприц — / Кругом всё хохотало»1 п; «Но я боюсь — не по себе мне с ними» (АР-9-83) = «По телу ужас плелся»; «Так-так, мое нормальное лицо / Все, вероятно, приняли за маску» = «.Дорогие! Я нормален» (АР-11-52); «Их равнодушно-серенькие лица» /2; 547/ = «Но равнодушная спина / Ответила бесстрастно…» (АР-11-40); «Вот кто-то в яркорыжем парике…» (АР-9-86) = «Все рыжую чертовку ждут…»; «Я начал сомневаться и беситься» (АР-9-87) = «Ох, боюсь в сомненье впасть я…» (АР-11-52); «Смеются злые маски надо мной» /2; 548/ = «Смеялся медицинский брат — / Тот, что в дверях стоял» /5; 388/; «Что делать мне? Бежать да поскорей?» (АР-9-86) = «А я прикидывал хитро: / “Сейчас не дать ли тягу?!”» /5; 376/.
Теперь мы можем вернуться к сопоставлению «Горизонта» и «Палача», в которых власть описывается двояко — с атрибутами черного и белого цветов: «То черный кот, то кто-то в чем-то черном» = «Он сбросил черное, я взвыл и лег ничком» (АР-16188); «И черные коты, и люди в белом» (АР-3-116) = «И этот странный человек, весь в снежно-белом...» (АР-16-190).
Также в обоих случаях встречается мотив «аккуратности» представителей власти: «Чтоб не было следов — повсюду подмели» = «Да у плахи сперва / Хорошо б подмели <.. > “А грязи нет — у нас ковровые дорожки”».
Лирический герой опасается того, что власть будет его душить: «Не то поднимут трос, как раз где шея» = «Если будешь душить / Или, там, удушать, / Не забудь пошутить / И начни отвлекать» (АР-16-192), — и прервет его стремительный бег: «Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут» = «…Что завтра — пытка, завтра — казнь, и кончен бег» /5; 475/.
Однако и в «Горизонте», и в черновиках «Палача» герой намерен сопротивляться своим врагам: «И пулю в скат влепить себе не дам» = «Я кричу: “Я совсем не желаю петлю!”» /5; 474/.
***
Как ни странно, но источником «Палача» является даже песня «Антисемиты» (1963), так как в обоих случаях герой сначала сопротивляется тому, чтобы стать антисемитом и помощником палача: «Я долго крепился, ведь благоговейно / Всегда относился к Альберту Эйнштейну. / Народ мне простит, но спрошу я невольно: / Куда отнести мне Абрама Линкольна? / Средь них пострадавший от Сталина Каплер, / Средь них уважаемый мной Чарли Чаплин, / Мой друг Рабинович и жертвы фашизма, / И даже основоположник марксизма» ~ «Чем черт не шутит, что ж, хлебну, пожалуй, чаю, / Раз дело приняло приятный оборот, / Но ненавижу я весь ваш палачий род — / Я в рот не брал вина за вас, и не желаю!». И заканчиваются оба произведения тем, что один герой становится антисемитом, а другой — лучшим другом палача, то есть оба они окончательно превращаются в объекты авторской сатиры.
Чуть раньше основной редакции «Палача» появилась песня «Про речку Вачу и попутчицу Валю» (июнь 1976), которая, казалось бы, никакого отношения к нашей теме не имеет, однако и она содержит параллели с «Антисемитами».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но для начала приведем свидетельства двух бывший лагерников — Вадима Туманова и Павла Палея — об истории ее написания: «На участке в Барчике Высоцкому рассказали про Вачу — это река, где старатели моют золото, и про незадачливого бульдозериста Володю Мокрогузова. Прекрасный специалист, он, как и все, хорошо зарабатывал, но деньги постоянно проматывал то с какой-нибудь официанткой, то с про-
711 РРГАЛ1. Ф. 3300. On. 1. Ед. хх. 33. Л. 11об. водницей. Да и обманывали его часто. Именно тогда кто-то вспомнил популярную у старателей присказку: “Я на Вачу еду — плачу, с Вачи еду — хохочу”. Мне казалось, Володя пропустил ее мимо ушей. Но когда мы перелетали с Барчика на Хомолхо, я увидел, как он что-то пишет в тетрадь. Это были будущие стихи “Про речку Вачу и попутчицу Валю”»71-2; «Она создавалась при мне, и я ее первый слушатель. Называется она “Вача”. Это речка такая в Сибири, в Иркутской области. Дело было так. Володя давно мечтал побывать на золотых приисках, поглядеть на Байкал, поглядеть, как золото моют, как живут старатели. Я же работал в старательской артели и обещал обязательно свозить его туда. И тут мы решили: “Едем!”. Мы прилетели в Иркутск, а оттуда поездами поехали по приисковым участкам. Там Высоцкого старатели принимали так, что и нужных слов не подберешь, чтобы передать это. Он ходил с ними в рудники, обедал в их столовой, слушал их байки, а вечером пел. Мы объездили два прииска, и на обоих старатели приняли его в члены своих артелей. Потом возвратились в Иркутск и остановились в тамошней гостинице на ночь в одном двухкомнатном номере. Я занялся своими делами, а Володя присел к столу и стал что-то записывать. И писал так часа два-три. Я и не догадался, что он такое записывает. Думал — может быть, письмо или дневник. А потом он взял гитару и говорит: “Послушай, я тут песню написал”. И начал петь эту самую “Вачу”»713. А о том, что рассказы Палея послужили источником некоторых песен Высоцкого, говорит и музыкант Зиновий Шершер-Туманов, в 1980 году эмигрировавший в США: «Мы виделись довольно часто, но я был в постоянных поездках, гастролях. Он же бывал больше в Москве. Друзьями Высоцкого я считаю таких, как Павел Палей, которого я хорошо знаю. Он пытал Пашу: “Рассказывай о лагерях, больше рассказывай!”. Он хотел знать и слышать как можно больше, из этого рождались новые песни»714.
А теперь сопоставим песню «Про речку Вачу» с «Антисемитами».
В обоих случаях дается сниженный образ лирического героя, выступающего в маске дворового парня или бомжа: «Третий месяц я бичую» = «Зачем мне считаться шпаной и бандитом?»; и в обоих присутствует еврейская тематика: «Ну, а так как я бичую, / Беспартийный нееврей…» = «Но надо ж узнать, кто такие семиты».
Герой обращается за советом к «бичу» и «алкашу в бакалее»: «Что такое эта Вача — / Разузнал я у бича» = «Но надо ж узнать, кто такие семиты». И оба дают ему разъяснения: «Вача — это речка с мелью..» = «.. семиты — простые евреи».
После этого герой уважительно отзывается о своих советчиках: «Выпью — там такая чача! — / За советчика бича» = «Но друг и учитель — алкаш в бакалее..»715 («выпью» = «в бакалее»; «советчика» = «учитель»; «бича» = «алкаш»).
В обоих случаях герой счастлив: «Но четыре тыщи дали / Под расчет — вот это да!» = «Да это ж такое везение, братцы!».
А его решимость в «Антисемитах» (хотя и высказанная с самоиронией): «Решил я — и, значит, кому-то быть битым», — напоминает более позднюю «Песню про джинна»: «Если я чего решил — выпью обязательно».
712 «Я на Вачу еду — плачу, еду с Вачи — хохочу…»: Владимиру Высоцкому золото было неинтересно / С Вадимом Тумановым беседовал Сергей Пустовойтов // Собеседник. М., 2014. 9- 15 июля. № 26. С. 15.
713 Цит. по фонограмме передачи Юлиана Панича из цикла «Памяти Владимира Высоцкого» на радио «Свобода», 31.07.1982. С Павлом Палеем беседует корреспондент «Свободы» в Нью-Йорке Наталья Дубравина.
