Что же касается ситуации, когда бывший зэк ухаживает за дочерью своего лагерного надзирателя, то она встречается и в песне А. Галича «Желание славы» (1968): «А сынок мой — по тому ль по снежочку? — / Провожает вертухаеву дочку». И здесь же герой восхищается своим вертухаем, с которым он после лагеря снова встретился в больнице: «Ой, вы, добрые люди, начальнички, / Соль и слава родимой земли! <…> Нет, ребята, такого начальника / Мне, наверно, уже не найти!». Сравним с концовкой стихотворения «Палач»: «Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье / И образ доброго чудного палача».
Надзиратель Максим Григорьевич обращается к Кольке Коллеге: «Ты человек пустой да рисковый… Тюрьма по тебе плачет» (С5Т-5-80). И это также является одной из отличительных черт лирического героя Высоцкого и лирического мы, которые часто рискуют722: «И я спросил, как он рискнул» («Песня Билла Сигера»), «Мы взяли риск и вскрыли вены ей!» («Тюменская нефть»), «И рисковал не только из-за риска я, / Не за почет и званье короля» (там же; черновик — АР-2-79), «Ну а после, конечно, мы рискнем на бега» («Мне ребята сказали про такую “наколку”!»), «…С кем рискнул помереть, / С кем затеял рискнуть» («Побег на рывок»), «Есть примета, вот я и рискую» («Честь шахматной короны»), «Мы вскрыть хотим подвал чумной, / Рискуя даже головой» («Случаи»), «Есть мирная передовая — / Беда и опасность, и риск» («Давно смолкли залпы орудий»), «И только лишь когда грозил / При крайнем риске, / Тогда я с визгом тормозил, / Сжигая диски» («Я груз растряс и растерял…»), «Дело в том, что ходил он не насмерть / По канату, по канату, / А он рисковал, чтобы жить» («Натянутый канат»; черновик — АР-12-52), «Кто здесь не бывал, кто не рисковал, / Тот сам себя не испытал» («Вершина»), «Для кого ж я своей жизнью рисковал?!» («У тебя глаза — как нож»). И — как итог: «Можно, правда, голову тоскливо / Спрятать в плечи и не рисковать, / Только это очень некрасиво — / Втянутою голову держать» («Баллада о короткой шее»).
Да и сам поэт признавался на своих концертах: «…я вообще для песен своих стараюсь выбирать персонажей тех, которые находятся на самой вот грани, ну что ли, в момент риска, рядом со смертью, в момент, когда у них что-то сломалось или они ждут чего-то, ну, короче говоря, доведенных до отчаяния, до предела людей, даже для шуточных песен»[2366] [2367].
Однако в двух случаях лирический герой говорит о том, что он предпочитает не рисковать, — правда, здесь это не имеет отношения к собственно риску, а является лишь фигурой речи: «Я впасть в тенденциозность не рискую» («Песня о нотах»), «Но изменить тональность не рискую» («Песня певца у микрофона»). Бросается в глаза, что, помимо совпадения в стихотворном размере, оба произведения посвящены музыкальной тематике.
Вообще все характеристики, которыми наделен Колька Коллега, встречаются и в песнях Высоцкого применительно к его так называемым ролевым персонажам, большинство из которых при внимательном рассмотрении оказываются авторскими масками: «Входит он, как всегда, медленно и молча в камеру, и встает ему навстречу Николай Святенко, по кличке Коллега, — уголовник и гитарист, наглец и соблазнитель его собственной, хотя и нелюбимой, дочери» /6; 200/, «.. для Николая Коллеги, бывшего голубятника, потом уголовника и фантазера, по которому тюрьма плакала призывно и давно» /6; 175/, «В детстве и отрочестве Николай гонял голубей, подворовывал и был удачлив» /6; 172/. В двух последних цитатах встречается образ голубятника, о котором шла речь в начале предыдущей главы (с. 60).
О Кольке Коллеге сказано также: «Когда Тамара с ним познакомилась, вернее — он с ней, она-то про него давно знала и видела часто, и снился он ей, сильный и бесстрашный…». Подобными же характеристиками часто наделяются лирический герой и люди, близкие ему по духу: «Он меня не испугает шахом» (АР-9-169), «Кто без страха и упрека — / То всегда не при деньгах» /5; 12/, «Но рыцарь был, как говорят, / Без страха и упрека» /5; 10/, «Чтоб список вещей не достался врагам, / Его проглотил я без страха» /2; 172/, «Честный я — чего бояться! — / Я и не боюсь» /1; 45/, «Не та раскладка, по я не трус» /1; 141/, «Я не вспыльчивый, и не трусливый я» /2; 15/, «Я не бо-юсь Авось, свинья не съест!» /2; 472/, «Не боялся ни слова, ни пули» /4; 7/, «Да! Я не трус, но я боюсь, / Что обо мне вы слышать не могли» /4; 108/.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Многие образы из «Романа о девочках» повторятся в «Зарисовке из детства» (1979), также посвященной лагерной теме: «И тогда начинал подвывать, пену пускал, рвал от ворота рубаху и кричал с натугой, как бы страх свой отпугивая: “Нате, волки позорные, берите всех!”, - и совал шпанцырей и монахов опешившим врагам своим. Еще он успевал вставить, обиженно хныкая: “Сами ток что взяли по сто двадцать у Шурика с Малюшенки”. Мал был еще Колька Коллега, а удал уже, и хитер, и сме-калист»724 /6; 173/ = «С Малюшенки — богатые, / Там шпанцыри подснятые, / Там и червонцы мятые, / Там Клещ меня пырнул. / А у Толяна рваного / Братень пришел с “Желанного” / И жить задумал наново, / А был хитер и смел. / Да хоть и в этом возрасте / А были позанозистей, / Помыкался он в гордости, / А снова загремел» (АР-7-12, 14) («шпанцырей» = «шпанцыри»; «с Малюшенки» = «С Малюшенки»; «был… и удал уже, и хитер» = «был хитер и смел»; «мал был» = «в этом возрасте»).
Если Колька — уголовник, то «братень» (на фонограмме — «братан») «Толяна рваного» вернулся с прииска на Колыме «Желанный», где отбывал срок.
Причем строки «Помыкался он в гордости / И снова загремел» напоминают другую лагерную песню — «Побег на рывок», — где то же самое говорилось от первого лица: «Я гордость под исподнее упрятал».
Кроме того, строка «Там Клещ меня пырнул» заставляет вспомнить стихотворение «Не однажды встречал на пути подлецов…» (1975), тоже формальное посвященное уголовной тематике: «Он коварно швырнул горсть махорки в лицо, / Нож — в живот, и пропал».
А характеристика Кольки Коллеги «рвал от ворота рубаху» восходит к «Затяжному прыжку», где лирический герой говорил: «Но рванул я кольцо на одном вдохновенье, / Как рубаху от ворота или чеку».
Прослеживаются также параллели между «Романом о девочках» и лагерной песней «Бодайбо» (1961): «Там, под Карагандой, где добывал он с бригадой уголь для страны…» /6; 202/ = «Ну а мне плевать — я здесь добывать / Буду золото для страны» /1; 33/; «Ты меня не жди! Не на фронт иду!» /6; 175/ = «Ты не жди меня. Ладно, бог с тобой!»/1; 33/.
Приведем еще одну цитату из романа: «Забрали Николая за пьяную какую-то драку с поножовщиной да оскорблением власти» /6; 200/.
По пьяни «оскорбляет власть» и лирический герой Высоцкого, который при этом также прикрывался ролевыми масками: «Я кого-то ругал, оплакивал» («Про попутчика»), «Но если я кого ругал — карайте строго!» («Милицейский протокол»).
Кроме того, он часто попадает в пьяную драку (в том числе с поножовщиной): «Для того ль он душу, как рубаху залатал, / Чтоб его убила в пьяной драке сволота?!» («Несостоявшаяся свадьба»), «Всё равно, чтоб подраться, / Кто-нибудь находился» («Сколько я ни старался…»), «Со мною — нож, решил я: “Что ж, / Меня так просто не возьмешь”» («Тот, кто раньше с нею был»), «Теперь чуть что чего — за нож хватаюсь» («Летела жизнь») и др.
Как видим, во всех этих произведениях прослеживается единая авторская личность, скрывающаяся за множеством ролевых персонажей, которые на поверку оказываются формально-ролевыми.
Еще один персонаж «Романа о девочках», в котором угадываются авторские черты, — это Шурик Внакидку:
И совсем уже некстати вспомнилось вдруг просыпавшемуся инвалиду, как несколько лет назад в Бутырке измывались над ним заключенные. Вот входит он в камеру, предварительно, конечно, заглянув в глазок и опытным глазом заметив сразу, что играли в карты. Однако, пока он отпирал да входил, карты исчезали, а к нему бросался баламут и шкодник Бутырский Шурик по кличке «В накидку» и начинал его, Максима Григорьевича, обнимать и похлопывать со всякими ужимками и прибаутками ласковыми. Максим Григорьевич и знал, конечно, что неспроста это, что есть в этом какой-то тайный смысл и издевка, отталкивал, конечно, Шурика «В накидку» и медленно подходил к койке, где только что играли <.. > Но, как терпеливо и скрупулезно ни искал Максим Григорьевич, никогда он колоду не находил и топал обратно ни с чем. А Шурик «В накидку» снова его обнимал и похлопывал, прощаясь, — Золотой, дескать, ты человек, койку вот перестелил заново, поаккуратней. Не нашел ничего, гражданин начальник? Жалко! А чего искал-то? Карты? Ай-ай-ай, да неужто карты у кого есть? А я и не выёбываюсь! Это Вы напрасно! Ну, ладно, начальник, обшмонал и канай отсюда, а то я, гляди-ка, в одной майке, бушлатик помыли или проиграл — не помню уже. Отыгрывать надо! Так что не мешай, мил человек, будь друг.
