714 Счастливцева Я. Зиновий Шершер-Туманов — человек-история // Вне закона. СПб., 2006. 3 июля. № 27. С. 20.
715 Источником этой строки послужила реплика Михаила Горховера: «Один раз прихожу к Акимову, там были Высоцкий, сам Акимов <…> Я пришел и сказал, что водка обязательно скоро подорожает. Высоцкий спрашивает: “А кто тебе сказал?” — “Я совершенно точно знаю, мне об этом сказал один алкаш в нашей бакалее”» (Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. М.: Моек, рабочий, 1988. С. 38).
В целом же ситуация из «Антисемитов» повторится в «Дельфинах и психах»: «Но друг и учитель — алкаш в бакалее — / Сказал, что семиты — простые евреи» = «Доктор! Я не могу спать, а ведь Вы приказали, Вы и лекарства-то мне колете эти самые, чтобы я спал, а от них импотенция, да-да, не убеждайте меня, мне сказал алкоголик. а он-то знает, и сам я, в конце концов, читал в медсправочнике» /6; 32/. Обратим внимание и на перекличку «Антисемитов» с песней Галича «То-то радости пустомелям…» (1968), где поэт не прикрывается никакими масками: «Но друг и учитель — алкаш в бакалее» = «Потолкавшись в отделе винном, / Подойду к друзьям-алкашам».
Кроме того, и в «Антисемитах», и в песне «Я женщин не бил до семнадцати лет…» (обе — 1963) присутствует похожая рефлексия героя: «Но как же случилось, что интеллигент, / Противник насилия в быте, / Так низко упал я и в этот момент, / Ну, если хотите, / Себя осквернил мордобитьем?» ~ «Решил я, и значит — кому-то быть битым, / Но надо ж узнать, кто такие семиты…». И обе песни заканчиваются одинаково — герой окончательно деградирует, превращаясь из интеллигента в воинствующего пролетария, и, таким образом, проделывает путь от alter ego автора до объекта авторской сатиры: «Бью больно и долго…» ~ «И бью я жидов, и спасаю Россию», — так же как и в «Палаче»: «Я орал: “Кто посмел / Обижать палача?!”».
Что же касается песни «Про речку Вачу», то ее сюжет — герой богатеет, а потом лишается богатства: «Но четыре тыщи дали / Под расчет — вот это да! <.. > Шлите денег — отбатрачу, — / Я их все прохохотал», — уже встречался в некоторых ранних текстах, где поэт говорил о себе как в третьем лице, так и от первого лица: «Смех, веселье, радость — / У него всё было. / Но, как говориться, жадность / Фраера сгубила… / У него — и то, и се, / А ему — все мало! / Ну, так и накрылось всё, / Ничего не стало» /1; 153/, «…Крупными купюрами, займом золотым. / Но однажды всыпались, и, сколько мы ни рыпались, — / Всё прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым» /1; 26/. Кроме того, описание героем песни «Про речку Вачу» своих друзей: «Кореша приходят с рейса / И гуляют от рубля», — напоминает «Штрафные батальоны»: «Гуляй, рванина, от рубля и выше!», — что, в свою очередь, заставляет вспомнить обращение самого Высоцкого к Кириллу Ласкари в Париже 13 июля 1975 года: «Ни в чем себе не отказывай. На шмотки не трать. Ешь, пей, ходи в кино. Гуляй, рванина!»[2359] [2360] [2361].
А через три года после «.Антисемитов» появилась песня «Про черта» (1966), где черт во многих отношениях является прообразом палача717
Оба появляются внезапно: «Слышу вдруг — зовут меня по отчеству» = «Вдруг сзади тихое шептанье раздалось»; и кривляются: «Черт мне корчил рожи и моргал» = «Я ненавижу вас, паяцы, душегубы!» (АР-16-188) (а характеристика душегубы уже была реализована в «Серебряных струнах»: «Загубили душу мне, отобрали волю»).
Но, несмотря на это, герой проникается симпатией к черту и любовью к палачу: «Слушай, черт, чертяка, чертик, чертушка, / Сядь со мной — я очень буду рад!» = «Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу, / Я крикну весело: “Остановись, мгновенье!”» (между тем здесь можно обнаружить формальное различие между песней «Про черта» и ранней редакцией «Палача»: «Сядь со мной — я очень буду рад» — «И прогундосил, что знакомству я не рад»; АР-16-188718).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В обоих случаях герой выпивает с чертом и с палачом: «Кончился коньяк — не пропадем» = «Накричали речей — / Спиртик наш, чай ничей» (АР-16-192).
Если в песне герой говорит: «Черта я хотел опохмелять», — то в стихотворении они наливают друг другу чай: «Друг другу льем — беседа льется — благодать!» /5; 475/.
Совпадает даже концовка обоих произведений: «Всё кончилось, светлее стало в комнате» = «Уже светало — наше время истекло».
А герой тем временем соскучился по черту и с нетерпением ждет, когда палач будет его пытать: «Но растворился черт, как будто в омуте, / Я всё жду — когда придет опять» = «Не ночь пред казнью, а души отдохновенье! / А я уже дождаться утра не могу».
Как видим, в песне «Про черта» мотив авторского самобичевания представлен уже в полной мере, хотя и в шутливых тонах, а в «Палаче» сатира станет более жесткой, поскольку шутливые интонации исчезнут. Между тем и в ранней песне они служили лишь прикрытием трагизма ситуации. Это видно из следующего комментария Высоцкого: «“Про черта”. Ведется она от первого лица, естественно, о каком я говорил вначале. Песня грустная очень. Я очень переживаю»[2362] [2363].
***
Чаепитие лирического героя со своим палачом напоминает и ситуацию из «Романа о девочках» (1977), где Колька Коллега выпивает со своим бывшим лагерным надзирателем Максимом Григорьевичем Полуэктовым720:
1) «Но ненавижу я весь ваш палачий род» = «А я вашего брата недолюбливал, — извинился Колька…» /6; 201/.
2) «Я орал: “Кто посмел / Обижать палача”?!» = «…теперь люблю больше себя, а тогда дурной был — не понимал еще, что власть надо любить, и бить ее — очень даже глупо» /6; 201/.
3) «Мы пили чай, лоснились мы, как на открытке, / Друг другу льем — беседа льется — благодать!» /5; 475/ = «Пьет с ним, Максимом Григорьевичем, да перекидывается не значащими ничего фразами и напевает» /6; 205/. Заметим, что слова «Друг другу льем» также были реализованы в романе: «.. Колька уже протягивал ему полный стаканчик.
— Со свиданьицем, Максим Григорьевич, поправляйтесь на здоровье, драгоценный наш» /6; 198/.
Подобные же эпитеты находим и в «Палаче»: «Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье / И образ доброго чудного палача» /5; 143/.
Интересно, что выпивает Максим Григорьевич и с другим авторским двойником — Александром Кулешовым: «Со многими пил, особенно с этим артистом, что с Томкой путался. Нехорошо это, конечно, — женатый все же человек, с дитем. Знаменитый, в кино снимается. <…> Так вот, стало быть, артист этот — Сашка Кулешов, Александр Петрович, правду сказать, потому что лет ему тридцать пять уже, расчувствовался на орден, тост за него, Максима Григорьевича, сказан…» /6; 193/. Точно так же «расчувствовался» и поднял тост лирический герой: «Накричали речей / Мы за клан палачей. / Мы за всех палачей / Пили чай — чай ничей».
Кстати говоря, и сам Высоцкий нередко выпивал с чиновниками, за что потом бичевал себя в стихах (помимо «Палача», можно вспомнить «Смотрины», где его лирический герой принимает приглашение богатого соседа: «И думал я: “А с кем я завтра выпью / Из тех, с которыми я пью сейчас?”»; и песню «Прошла пора вступлений и прелюдий…», где он поет для «большого человека»). Об этом рассказывал Иван Ды-ховичный: «Высоцкий, в общем, дружил и с чиновниками. И он умел с ними дружить — умел с ними хихикать, он умел с ними пить водку (во всяком случае, делать вид, что с ними пьет), умел дарить им пластинки, общаться, спрашивать “как дела?”, заботиться. <…> При этом, правда, Володя уровень их прекрасно понимал и довольно часто не шел туда, где, ему казалось, собираются уж совсем злодеи. Даже из этих людей он пытался выбрать каких-то относительно более достойных. Но все-таки он с чиновничеством заискивал, потому что очень сильно от них зависел»[2364] [2365].
