Лейтенант несчастно посмотрел на него.
— Это не может подождать? — вяло спросил он, — Мне сейчас что‑то нехорошо.
— Это важный вопрос, товарищ лейтенант, — сказал Кефалин, — полагаю, его надо решить немедленно!
— Опять что‑то немедленно решить! — расстроился лейтенант, — Кефалин, ведь я всего лишь человек! Войдите в моё положение! Я никогда никого не обидел, ни на кого зла не держу! Дайте мне вздохнуть. Мне ни от кого ничего не надо, только минутку покоя!
— Товарищ лейтенант, — стоял на своём Кефалин, — сегодня я два часа работал сверхурочно…
— Это ваша обязанность, Кефалин, — выпалил лейтенант, — Вы военнослужащий трудового подразделения, поэтому трудитесь! Подобные жалобы я не принимаю! Идите вон, и оставьте меня в покое!
— Это ещё не всё! — защищался Кефалин, — Главное пока впереди. Когда я возвращался назад, я встретил генерал Манделя, и у меня с ним произошёл конфликт.
— Что? — застонал Грубец, — У вас был конфликт с генералом? И вы думаете, я это поправлю? Кефалин, я всего лишь лейтенант, и не могу лезть в такие дела! И не хочу! Не знаю, что там произошло, и мне это не интересно! Безусловно, я должен вас наказать, и я вас наказываю! Назначаю вам семь дней строгого ареста! Довольны?
— Вовсе нет, — ответил Кефалин, — потому что товарищ генерал сказал мне, что я стройбатовская тварь, реакционная свинья, эсэсовская свинья и еще целый ряд всяких оскорблений.
— Ну, вот видите, — произнёс лейтенант, — как о нас думают наверху. Тут уж, молодой человек, ничего не сделаешь.
— А я хочу кое‑что сделать! — решительно заявил Кефалин, — Я буду на генерала Манделя жаловаться, и поэтому пришёл к вам. Нас учили, что при подаче жалобы надо действовать служебным порядком. Прошу вас, товарищ лейтенант, чтобы моя жалоба была направлена министру народной обороны Алексею Чепичке.
— Чего? — схватился за голову лейтенант, — Вы с ума сошли? С дуба рухнули, товарищ? Вы, обычный рядовой, к тому же служащий трудового подразделения, собираетесь жаловаться на генерала?
— Не только хочу, — твердо произнёс Кефалин, — но и буду! Воинский устав даёт мне полное право!
Лейтенант закрыл лицо руками и долго молчал.
— Кефалин, — вздохнул он, наконец, — просите от меня чего угодно, но только не этого! Вы вообще знаете, кто такой генерал Мандель? Он нас обоих раздавит, как червяков! Против него вы ничего не сделаете, поймите!
— Честь у меня всего одна, — патетически произнёс Кефалин, — и её не позволено топтать даже генералу! Я не грязный мерзавец, не паразит армии, и не драный холуй! Я своими руками строю социалистическое завтра и не заслужил того, что меня кто‑либо обзывал ворюгой, мерзавцем, паразитом и засранцем! Товарищ министр наверняка согласится…
— Не согласится! — закричал лейтенант, — Ваши представления ничего общего не имеют с действительностью! Рядовой не может жаловаться на генерала, потому что генерал так высоко, что его поступки снизу вряд ли, а то и вообще невозможно судить! Давайте договоримся с вами так: я отменяю семь дней строгого ареста, которые я вам только что назначил, а вы за это забудете, про всё, что вам наговорил товарищ генерал!
Кефалин завертел головой.
— Я, товарищ лейтенант, не согласен! — сказал он спокойно, но твёрдо, — Устав у нас один и для рядовых и для генералов! Если же товарищ генерал ведёт себя не как товарищ…
— Какой вы для него товарищ? — зарыдал лейтенант, — Для генерала товарищ — только другой генерал! Такова жизнь, Кефалин, и вам её не изменить! Смиритесь с этим, и вам будет легче жить!
— К сожалению, я должен настоять на своём, — сказал Кефалин, — и повторно вас, товарищ лейтенант, прошу, чтобы вы в кратчайшие сроки передали мою жалобу на генерала Манделя в вышестоящие инстанции.
Лейтенант Грубец замахал руками и принялся с небывалой скоростью ходить взад–вперед по кабинету. Было видно, что в нём зреет какое‑то трудное решение. Когда оно дозрело, он остановился, стиснул руками спинку стула и сказал:
— Кефалин, у вас нервы ни к чёрту! Вам надо отдохнуть! Я вам выпишу три дня отпуска и в Праге, и вы этот злосчастный конфликт с генералом наверняка забудете! Лучше всего ехать утренним автобусом. Отправляется…
— Я знаю, — удовлетворённо кивнул Кефалин, — отправляется без пятнадцати четыре из Кашперских Гор.
В студенческом общежитии в Градебной улице, куда Кефалин, как и всегда при своих визитах в Прагу, на минутку заскочил, произошли заметные перемены. Сочинений Юлиуса Фучика на ночных столиках у студенток поубавилось, зато появились лозунги типа»Человек — это звучит круто»или слова вольноопределяющегося Марека из»Похождений бравого солдата Швейка» — «Человек думает, что, он гигант, а он — говно, дружище!»
Иржи Сегнал написал несколько совершенно новых картин маслом, например:«Стирание туч, проведённое так называемой тучестиралкой в 1906 году в окрестностях Гулина», а Отакар Жебрак ответил ему не менее ценным произведением»Вытаскивание колышков близ Жилины», но в целом настроение было куда ниже обычного. Что‑то висело в воздухе.
Когда Кефалин с Сегналом прогуливались по набережной возле строящегося памятника Сталину, Иржи обречённо сказал
— Дружище, мне осталось недолго, скоро я сменю тебя в стройбате. В институте меня выперли с военной кафедры.
— Только тебя? — удивился Кефалин.
Сегнал кивнул.
— Даже Отакар Жебрак и Яно Рогач станут офицерами! В общем, это судьба. Яно еле–еле выкрутился.
Я он принялся рассказывать об одном важном экзамене, который сдавал подающий надежды студент–режиссёр Рогач перед комиссией военных специалистов.
Суровые лица офицеров давали понять, что дело идёт о жизни и смерти.
— Внимание, товарищ! — строго сказал возглавляющий комиссию полковник, — Вы — командир пехотной роты! В четырёхстах метрах перед вами в окопах сидит сильно измотанная рота неприятеля. Что вы, как командир, предпримете в данной ситуации?
Яно довольно улыбнулся, потому что весьма образно представил себе описанную ситуацию. Его режиссёрская фантазия заработала на полную мощность.
— Самолёты бросали бы бомбы, — начал он вдохновенный рассказ, — пушки бы стреляли, танки бы ехали, а если бы были броненосцы и подлодки…
— Минуточку, товарищ, — прервал его полковник, — у вас нет самолётов, нет пушек, нет танков. Тем более броненосцев и подлодок! Вы — командир пехотной роты! Ну, что бы вы сделали?
Яно Рогач вмиг погрустнел и задумался, и через несколько секунд усиленных размышлений беспомощно развёл руками:
— В таком случае, я бы ничего ничего не смог сделать! — объявил он со всей решительностью.
Офицерская комиссия, несколько потрясённая, проголосовала незначительным большинством голосов»за». Очевидно, часть присутствующих сознавала, что решение Рогача в данной ситуации было, в принципе, весьма разумно.
Когда Кефалин вернулся в Сушице, его удивлению не было предела. Генерал Мандель дал приказ начать кампанию протии стройбата, и офицеры старались ему угодить. В ответ солдаты с чёрными погонами изготовились к контратаке, которую трудно было недооценить. Всего несколько дней оставалось до парламентских выборов, и в сушицком округе выдвигался в депутаты старший лейтенант пограничных войск.
Уже нельзя сказать, кому пришла в голову эта блестящая мысль, которая взбаламутила тихую гладь Сушице. Однако все военнослужащие вспомогательного технического батальона решили в воскресенье на выборах демонстративно не голосовать.
— Парни, имейте голову, — уговаривал их лейтенант Грубец, которого обстоятельства опять застали врасплох, — вам через две недели уже домой, избавьте нас от неуместных провокаций! Всё равно результаты выборов не изменить, к чему трепать нервы?
Но солдаты держались иного мнения. Им казалось, что скорое увольнение им очень на руку, и поэтому незачем опасаться ответных мер. О кадровой характеристике никто не переживал, потому что лишнее пятно уже никакой роли не играло. Всё равно все как один снова возьмутся за лопаты или пойдут под землю в шахты. Так зачем себе отказывать из‑за послужного списка лейтенанта?!
План, разумеется, недолго оставался тайной и вскоре о нём узнал и генерал Мандель. После ожидаемого взрыва ярости он неожиданно успокоился и впал в тихий ужас. Мысль о том, что в его части не все сто процентов радостно проголосуют»за»приводила его в отчаяние. Тем более, что кандидат — офицер.
Некоторое время он прикидывал, нельзя ли на эту судную неделю перевести стройбат из Сушице в другое место. Пусть голосуют, где хотят и как хотят, только не пятнают при этом доброе имя сушицкого гарнизона! На него трудовой народ может положиться, и не найдется ни одного солдата или офицера, который не знал бы своей обязанности на выборах. Солдаты уже разучивают торжественные песни, которые будут исполнять, шагая к урнам!
Потом генерал решился. Он отменил все предыдущие санкции против стройбата, и наоборот, приказал офицерам по мере возможностей смотреть сквозь пальцы на их антиобщественные и прочие выходки. По тактическим соображениям будет лучше их, по крайней мере до воскресенья, не задевать.
