– И что еще у тебя есть теперь?
– Радость от того, что я живу. Знаю, что я – здесь, что все есть чудо и откровение.
Виорель упал и разбил коленку. Афина кинулась к нему, подняла, промокнула ссадину, подула на нее, приговаривая «ничего-ничего, сейчас пройдет». И мальчик вскоре уже снова прыгал и носился под деревьями. Я решила использовать это маленькое происшествие как знак.
– То, что случилось с твоим сыном, когда-то было и со мной. А сейчас происходит с тобой тоже. Разве не так?
– Так. Только я не считаю, будто споткнулась и упала. Больше похоже, что я еще раз прохожу какое-то испытание, которое научит меня следующему шагу.
В такие мгновенья наставник ничего не должен говорить – ему остается лишь благословить своего ученика. Ибо, как бы ни хотел он избавить его от страданий, пути ему предначертаны и ноги его исполнены охоты идти по ним. Я предложила вечером вернуться в рощу – вдвоем. Она спросила, с кем же оставить мальчика, но я уже подумала об этом. У меня есть соседка, многим мне обязанная, – она с большим удовольствием присмотрит за Виорелем.
* * *
В конце дня мы снова пришли на это место, а по дороге говорили о том, что не имело никакого отношения к предстоящему нам ритуалу. Афина видела, что я сделала эпиляцию, и спрашивала, в чем преимущества нового средства. Оживленно обсуждали моды, прически, распродажи, движение феминисток, поведение женщин. В какую-то минуту она произнесла что-то вроде «у души нет возраста, и я не понимаю, почему нас так заботит бег времени», но тотчас спохватилась и вновь заговорила о сущих пустяках.
И ей это было совсем нетрудно: подобные беседы играют важнейшую роль в жизни женщины (мужчины, кстати, делают то же самое, но по-иному и никогда в этом не признаются).
Но чем ближе оказывались мы к тому месту, которое я выбрала, – верней сказать, которое лес выбрал для нас, – тем явственнее делалось присутствие Матери. У меня оно проявлялось в какой-то непреложной, таинственной радости, всегда волновавшей меня чуть не до слез. Пришла пора остановиться и заняться делом.
– Собери немного валежника, – попросила я.
– Уже темно…
– Полная луна хоть и прячется в тучах, но света дает достаточно. Обучай глаза – они даны тебе, чтобы видеть дальше и больше, чем ты думаешь.
Она принялась собирать сухие ветки, то и дело чертыхаясь, когда укалывалась об острые шипы. Прошло полчаса, и мы не обменялись ни единым словом: я по-прежнему ощущала присутствие Матери и ликующее чувство от того, что нахожусь здесь с этой женщиной, кажущейся иногда совсем девочкой, которая доверяет мне и согласна сопровождать меня в этом поиске, непостижном порою человеческому разуму.
Афина была еще в состоянии отвечать на вопросы. Так было и со мной до тех пор, пока я полностью не перенеслась в царство тайны, где можно лишь созерцать, славословить, поклоняться, благодарить и давать возможность своему дару проявиться.
Глядя, как Афина собирает валежник, я видела ту девочку, какой и сама была когда-то, когда пустилась на поиски скрытого могущества, сокровенных тайн. Жизнь научила меня совсем иному – могущество не бывает скрыто, а тайное стало явным давным– Давно. …Увидев, что хворосту достаточно, я сделала ей знак остановиться.
Потом своими руками выбрала самые крупные ветки, положила их на кучу валежника. Как это похоже на жизнь – прежде чем разгорится огонь, хворост должен быть истреблен. Прежде чем высвободится энергия сильного, нужно, чтобы слабый получил возможность проявиться.
Прежде чем понять могущество, которое носим в себе, и уже открытые тайны, нужно сначала сделать так, чтобы все поверхностное – ожидания, страхи, видимости и мнимости – сгорело дотла. Лишь тогда наступит то умиротворение, которым был сейчас объят лес: ветер чуть шумел в кронах деревьев, сквозь пелену туч проникал свет луны, слышались шорохи – это вышли на ночную охоту звери, исполняющие цикл рождения и смерти Матери и никем никогда не порицаемые за то, что следуют своим инстинктам, своей природе.
Я разожгла костер.
Ни ей, ни мне не хотелось говорить. Мы просто неотрывно смотрели, как пляшет пламя, смотрели, казалось, целую вечность, и знали, что в этот миг сотни женщин в разных уголках мира стоят у своих очагов – и не важно, если это никакой не очаг, а наисовременнейшая система отопления. Это – символ.
Понадобилось усилие, чтобы выйти из транса, который пока еще не успел сказать мне ничего особенного, не позволил увидеть богов, ауры, призраков. Он просто осенил меня благодатью, в которой я так нуждалась. Я вновь сосредоточилась на происходящем в эту минуту, на юной женщине рядом, на ритуале, ожидавшем свершения.
– Как твоя ученица?
– Трудно с ней. Но если бы было легко, я не смогла бы научиться тому, что требуется мне.
– Какие же дарования она развивает?
– Разговаривает с существами из параллельного мира.
– Подобно тому, как ты разговариваешь с Айя-Софией?
– Нет. Ты же знаешь, что Айя-София – это Мать, обнаружившая во мне свое присутствие. А Андреа разговаривает с невидимыми существами.
Я уже поняла, но хотела все же удостовериться. Афина была сегодня молчаливей, чем обычно. Я поднялась, открыла сумку, достала оттуда пучок специально отобранных трав, бросила его в тлеющий костер.
– Дерево заговорило, – сказала Афина как о чем-то само собой разумеющемся: и это было хорошо – значит, чудеса стали неотъемлемой частью ее жизни.
– И что же оно говорит?
– Сейчас ни о чем… Просто шумит.
Спустя минуту она уловила песню, звучащую в костре.
– Какая прелесть!
Передо мной была девочка – не жена и не мать.
– Стой так! Не старайся сосредоточиться или следовать за мной или понять мои слова. Расслабься, почувствуй, что тебе хорошо. Иногда нам больше и нечего ждать от жизни.
Опустившись на колени, сунула в огонь ветку, очертила ею круг, оставив маленький зазор, чтобы Афина могла войти. Теперь я слышала ту же музыку, что и она, и танцевала вокруг нее, славя соитие мужского огня и земли, раскинувшейся, чтобы принять его, – соитие, которое очищало все и обращало в энергию, скрытую внутри этих веток, стволов, людей и незримых существ. Танцевала, пока слышна была песня огня, и движениями рук оберегала ту, которая с улыбкой стояла в центре круга.
Когда пламя угасло, я взяла немного пепла и посыпала им голову Афины, а затем затерла черту, замыкавшую кольцо.
– Спасибо, – сказала она. – Я почувствовала себя любимой, защищенной, дорогой для кого-то.
– Не забывай об этом, когда будет трудно.
– Трудно не будет – ведь я обрела свою стезю. Думаю, у меня есть предназначение. Это так?
– Так. Оно есть у каждого из нас. Она вдруг утратила свою уверенность.
– Ты не ответила насчет того, будет ли трудно…
– Это – неразумный вопрос. Помни, как только что сказала: «Я – любима, защищена, дорога кому-то».
– Постараюсь помнить.
В глазах у нее стояли слезы. Афина поняла мой ответ.
Самира Р. Халиль, домохозяйка
– Мой внук! Он-то здесь при чем?! Неужто вернулись времена средневековья и продолжается охота на ведьм?!
Я подбежала к нему. У мальчика был разбит нос, но моего отчаянья он вовсе не разделял и тотчас оттолкнул меня:
– Я дал им сдачи!
Я никогда не носила ребенка в своем чреве, но понимаю его душу: это одна из многих драк, которые предстоят ему в жизни, и потому его подбитые глаза не переставали светиться гордостью:
– Мальчишки в школе обозвали маму сатанисткой!
Следом появилась Шерин: она увидела окровавленного сына и хотела немедленно идти в школу, устроить директору скандал. Я обняла ее и удержала. Дала ей выплакаться, излить в слезах всю горечь обиды и разочарования. С этой минуты мне оставалось только молчать, не облекая свою любовь в никчемные и пустые слова.
Когда она немного успокоилась, я как можно осторожнее предложила ей перебраться к нам – мы с отцом об всем позаботимся: прочитав в газете о вчиненном ей иске, он уже успел переговорить с несколькими адвокатами. Мы из кожи вон вылезем, но разрешим ситуацию, не обращая внимания на реплики соседей, иронические взгляды знакомых и фальшивое сочувствие друзей.
Для меня ничего на свете нет важнее счастья моей дочери, хотя я никогда не могла понять, почему она всегда выбирает такие трудные пути, такие нехоженые тропы. Но матери и не надо понимать: ее дело – любить и оберегать.
И гордиться. Зная, что мы можем дать ей едва ли не все, она так рано ушла на поиски независимости. На этом пути она спотыкалась и падала, но считала делом чести в одиночку справляться со всем, что выпадало на ее долю. Сознавая, как это рискованно, она все же разыскала свою биологическую мать, и это лишь крепче привязало нас друг к другу. Я понимала, конечно, что все мои советы и увещевания – защитить диплом, выйти замуж, принимать как должное и не жалуясь все трудности совместной жизни, не пытаться выйти за рамки того, что разрешает общество, – она пропускает мимо ушей.
