И что же в итоге?
Мысленно сопровождая дочь во всех перипетиях ее судьбы, я сама стала лучше. Разумеется, я не понимаю, кто такая эта Богиня-Мать, как не понимаю и безумного стремления Шерин всегда окружать себя какими-то странными людьми и не довольствоваться тем, что достигнуто тяжкими трудами.
Однако в глубине души я очень бы хотела быть такой, как она, хотя, пожалуй, мечтать об этом уже немного поздно.
…Я собиралась было встать и что-нибудь приготовить, но она не разрешила:
– Хочу посидеть вот так, прильнув к тебе. Больше мне ничего не нужно. Виорель, пойди в гостиную, включи телевизор – мне надо поговорить с бабушкой.
Мальчик повиновался.
– Я, наверно, причинила тебе много страданий…
– Вовсе нет. Скорей наоборот: ты и твой сын – источник радости, вы – смысл нашей жизни, свет очей…
– Но я все делала не так…
– И хорошо! Сейчас могу признаться: в иные минуты я тебя просто ненавидела. И горько раскаивалась, что не послушала доброго совета и не усыновила другого ребенка. И спрашивала себя: «Но как же мать может ненавидеть свое дитя?» Принимала транквилизаторы, ходила играть с подругами в бридж, остервенело занималась шоппингом – все ради того, чтобы как-то компенсировать любовь, которую я тебе давала и, как мне казалось, не получала от тебя.
А несколько месяцев назад, когда ты в очередной раз решила бросить работу и денежную, и престижную, я просто впала в отчаянье. Пошла в соседнюю церковь, хотела дать обет, помолиться Пречистой Деве, чтобы ты вернулась к действительности, изменила свою жизнь, использовала возможности, которые так бездумно расточаешь и проматываешь… Я готова была ради этого на все.
Я долго смотрела на образ Приснодевы с младенцем. И потом сказала так: «Ты ведь – тоже мать, знаешь, что происходит. Требуй от меня чего угодно, но только спаси мою дочь, потому что мне кажется – она неуклонно движется к гибели».
Руки Шерин, обнимавшие меня, напряглись. Она снова заплакала, но – по-другому, не так, как раньше. Я изо всех сил старалась овладеть собой.
– И знаешь ли, что я почувствовала в этот миг? Что Она отвечает мне. «Послушай-ка, Самира, – сказала Она, – мне тоже приходилось думать так. Долгие годы я страдала, потому что мой сын не слушал меня. Я беспокоилась за него, я считала, что он не умеет выбирать себе друзей, что не уважает законов, обычаев, веру, старших». Надо ли продолжать?
– Нет, я все поняла. Но все равно мне хочется послушать…
– А под конец Дева сказала: «Но мой сын так и не послушался меня. И сегодня я этому рада».
Бережно и осторожно, поддерживая ее голову, лежавшую у меня на плече, я высвободилась и поднялась.
– Вас надо покормить.
Пошла на кухню, приготовила луковый суп – из пакета, разумеется, – согрела хлеб, испеченный из бездрожжевой муки, накрыла на стол, и мы пообедали вместе. Говорили о пустяках, но в такие минуты милые незначащие слова объединяют семью и как-то по-особенному подчеркивают уют дома, за окнами которого буря выворачивает деревья и сеет разрушение. Конечно, под вечер моя дочь и мой внук уйдут, чтобы опять лицом к лицу встретить ветер, гром, молнии, – но таков был их выбор.
– Мама, ты сказала, что сделала бы для меня все что угодно, да?
Ну разумеется. Если нужно, я пожертвовала бы для нее жизнью.
– Ты не думаешь, что и я должна была бы сделать для Виореля все, что будет нужно?
– Я думаю, это инстинкт. Но не только – это еще и наивысшее выражение нашей любви.
Она продолжала есть. А я подумала-подумала, но все же не смогла сдержаться:
– Можно дать тебе совет? Будет суд, отец готов помочь тебе, если пожелаешь… Но ведь у тебя есть влиятельные друзья. Я имею в виду этого журналиста. Попроси его напечатать твою версию событий. Газеты много пишут о преподобном Баке, и в конце концов последнее слово останется за ним. Люди признают его правоту.
– Значит, ты не только принимаешь то, что я делаю, но и хочешь мне помочь?
– Да, Шерин. Даже если порой я не понимаю тебя, даже если страдаю, как, должно быть, страдала всю свою жизнь Пречистая Дева. Хоть ты и не Иисус Христос, но тоже несешь миру что-то очень важное, а потому я – на твоей стороне и хочу, чтобы ты одержала победу.
Хирон Райан, журналист
Афина появилась в ту минуту, когда я лихорадочно правил то, что в идеале должно было стать репортажем о событиях на Портобелло-роуд и о возрождении Богини. Дело было тонкое – очень, я бы сказал, деликатное.
У бывшего зернового склада я увидел женщину, которая говорила: «Вы – можете! Лишь делайте то, чему учит Великая Мать, – верьте в любовь, и начнутся чудеса!» И толпа соглашалась с ней. Однако все это не могло продолжаться слишком долго, ибо нам выпало жить в такое время, когда рабство сделалось единственным способом обрести счастье. Свобода суждений требует немыслимой ответственности, за-ставляет,работать и приносит с собой страдание, сомнение, тоску.
– Нужно, чтобы ты что-нибудь написал обо мне, – сказала она.
Я отвечал, что нам следует немножко подождать, потому что уже через неделю дело умрет само собой, но что на всякий случай я уже приготовил вопросы о сути Женской Энергии.
– Сейчас стычки и скандалы интересуют лишь жителей квартала и таблоиды: ни одна серьезная газета не напечатала об этом ни строчки. В Лондоне нечто подобное происходит на каждом углу, и привлекать к этому внимание крупных изданий было бы неразумно. Самое лучшее – недельки две-три вам не собираться.
Но я считаю, что дело с Богиней – если отнестись к Ней с должной серьезностью, которой Она вполне заслуживает, – способно побудить очень многих людей задать очень важные вопросы.
– Тогда, за ужином, ты сказал, что любишь меня. А сейчас, как я понимаю, не только отказываешься помочь, но и просишь меня отречься от того, во что я верю?
Как мне было толковать эти ее слова? Может быть, она наконец приняла то, что я предложил ей в тот вечер, то, что преследовало меня ежеминутно и неотступно? Ливанский поэт сказал, что давать важнее, чем получать. Что ж, это мудро, но я-то считал себя частью так называемого «человечества», и у меня есть слабости, и бывали минуты нерешительности, и меня охватывало желание стать рабом собственных чувств, предаться им, ни о чем не спрашивая, не желая даже знать, взаимна ли эта любовь. Пусть лишь позволят любить себя – ничего другого не требуется. Уверен, что Айя-София согласилась бы со мной целиком и полностью. Афина возникла в моей жизни уже года два назад, но я боялся, что она продолжит движение и скроется за горизонтом, не дав мне возможности пройти с нею вместе хотя бы часть пути.
– Ты говоришь о любви?
– Я прошу тебя о помощи.
Что делать? Обуздывать порывы, сохранять хладнокровие, не торопить события, чтобы в конце концов те просто перестали бы существовать? Или сделать давно назревший шаг – обнять ее, защитить от всех опасностей?
– Я хочу тебе помочь, – ответил я, хотя в голове моей настойчиво звучали слова: «Не заботься ни о чем, я думаю, что люблю тебя». – Прошу тебя, доверься мне, я сделаю ради тебя абсолютно все. Я даже скажу тебе «нет», когда сочту это нужным, рискуя при этом, что ты не поймешь.
И рассказал, что редактор предложил опубликовать серию материалов о пробуждении Богини и среди прочего – интервью с ней. Поначалу это казалось мне очень удачной идеей, но сейчас я понимаю, что лучше немного выждать.
– Ты либо хочешь выполнять свое предназначение и дальше, либо защищаться. Знаю, ты уверена, что твое дело – важнее того, как оно выглядит в глазах других. Ты согласна со мной?
– Я думаю о своем сыне. Каждый день у него неприятности в школе.
– Это пройдет. Через неделю никто больше не будет говорить об этом. И тогда придет наше время действовать – не для того, чтобы отбивать идиотские атаки, а чтобы мудро и уверенно придать твоим трудам новое измерение.
А если ты сомневаешься в моих чувствах, я пойду с тобой на следующее собрание. Посмотрим, что будет.
* * *
И в ближайший понедельник я сопровождал ее. Теперь я не был уже «персонажем из толпы», но видел все ее глазами.
У входа была толчея, звучали рукоплескания, летели под ноги цветы, девушки восклицали «жрица Богини!», две-три хорошо одетые дамы умоляли принять их наедине, ссылаясь на то, что их родные тяжело больны. Толпа напирала, не давала войти – нам и в голову раньше не приходило подумать о системе безопасности – и мне стало не по себе. Схватил Афину за руку, подхватил Виореля – и мы все же прорвались внутрь.
А там, в переполненном зале, нас встретила Андреа. Она была в ярости:
– Считаю, что ты должна сказать, что сегодня никакого чуда не будет! – крикнула она Афине. – Ты позволила тщеславию увлечь себя! Почему Айя-София не скажет всем этим людям, чтобы шли прочь?!
– Потому что она определяет болезни, – с вызовом отвечала Афина. – И чем больше людей она облагодетельствует, тем лучше.
