— Да, все-таки несправедливо с нами, не по-людски, — донеслось из динамика.
— Верно, хоть бы пенсию положили на уровне прожиточного минимума.
— А с кем в России по-людски и когда оно было?
— Про царя не говорю, не знаю, а большевики первым делом своих же, лучших, перестреляли. Вождь народов добивал остатки. В Отечественную кто погиб? Лучшие! Хрущев, Брежнев убивали меньше, однако жить нормально не давали.
— Горбачев Союз развалил!
— Сопля ты безмозглая. Какой Союз, когда он был? Держали людей в намордниках и цепях, как у ловчего рука ослабла, так и порвали все и в разные стороны брызнули. Ты Чечню видел! Россия этот народ исстари изничтожала, а хотим, чтобы они нас любили.
— Брось, сержант, что за народ, когда пацаны из автоматов палят?
— А чего они умеют, в каждой семье по нескольку покойников. А этот наш, мать его в душу, Президент, кулак сжимает, кричит: «Россия была и будет неделимой!» Он царь, ему царство нужно, без него царя не бывает. Потому в окопах гнили, в своих стреляли, по случаю живыми вернулись.
— Вон у Игорька роту своим «Градом» накрыли, а по ящику передали, мол, за истекшие сутки пять человек погибло.
— У него ракетку отнять и жирный зад в окоп засунуть!
Хлопнула дверь, разговор прекратился.
— Что примолкли, орлы? Здравствуйте, приятного аппетита. Молодцы, аккуратно гуляете.
Задвигались стулья, кто-то сказал:
— Здравствуйте.
Другой голос произнес:
— Держись, Игорь, буду звонить.
— А чего так поднялись, словно старшина роты пришел? — спросил Фокин удивленно. — Я бы и выпил с вами рюмашку, и разговору не помешал.
— Бывайте!
— Вам наши разговоры неинтересны.
— Может, посуду помыть? — задержался в дверях старший, глядя исподлобья на Фокина.
— Ничего, ничего, мы с Игорьком управимся. А вам спасибо, что друга не забываете. Заходите, всегда рады.
— А ты, Семен Петрович, словно хозяин распоряжаешься, — неожиданно зло сказал Игорь. — Это мой дом, мои кореша. Ты полагаешь, что за харч купил меня?
— Успокойся, заехал случайно, проведать, знал бы, что дружки у тебя, не заезжал, — миролюбиво ответил Фокин.
Игорь опустился на стул, поник.
Фокин вынул из кармана маленькую плоскую коробочку, прошелся по квартире, поглядывая в свою ладонь, поморщился, перешел в другую комнату, вернулся, провел ладонью по спинке кровати, снял крохотный микрофон, наступил на него, спросил:
— У тебя сегодня, кроме этих ребят, кто был?
— Сестра приходила, как обычно, укол делала.
— Одна?
— Одна? — переспросил Игорь, болезненно поморщился. — Нет, с ней мужчина был, с чемоданом…
Нестеренко крутил между пальцев замолчавший передатчик, убежденно сказал:
— Он, падла, обнаружил микрофон и уничтожил его. Фокин знает, что мы его слушаем. Поехали к Гурову, доложим.
А в квартире Игоря Смирнова Фокин смотрел на поникшего парня, достал из кармана замшевую коробочку, вытряхнул из нее маленькую таблетку, плеснув в стакан воды, протянул парню:
— Выпей, полегчает.
Игорь еще не выпил, уже взбодрился, схватил таблетку, бросил в рот, запил, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза.
Фокин расхаживал по комнате и напряженно думал о том, что Гуров вцепился, теперь не отпустит. Почему сыщик заинтересовался связью его, Фокина, с каким-то мальчишкой? Что сыщик знает или подозревает и как от сыщика избавиться? Подполковник очень не хотел идти на ликвидацию Гурова. Во-первых, такая операция отвлечет Фокина от выполнения основного задания. Во-вторых, ликвидацию такого опытного человека достаточно сложно осуществить. И последнее, закамуфлировать убийство под несчастный случай не удастся. В случае смерти Гурова в Фокина вцепятся генерал Орлов и все лучшие сыщики угро, а это не мальчики, на них через верха не надавишь, начнется война, которая Фокину совершенно ни к чему, но другого выхода он не видел. Гурова необходимо срочно ликвидировать. Конечно, делу можно придать чисто криминальный характер, у полковника достаточно врагов в криминальном мире. Но удастся ли сбить Орлова с правильного пути? Черт его, Фокина, дернул уничтожить микрофон. Второй микрофон, опытный сыщик в такую случайность никогда не поверит. Однако, насколько Фокину известно, Гуров любит работать самостоятельно и о своих догадках и предположениях начальству не докладывает, значит, он унесет их с собой. Следует думать о ликвидации. Повезло, сейчас Гуров лежит дома, его надо ликвидировать в первый-второй день, как он выйдет на улицу.
— Благодать. — Игорь потянулся и встал. — Семен Петрович, дай мне несколько таблеточек, я буду изредка принимать, жизнь становится цветной, веселой.
— Не могу, Игорек, ты примешь чаще, чем следует, или больше, заснешь и не проснешься. Это американский препарат, успокаивающее, но обращаться с ним следует очень аккуратно. Я у тебя бываю почти ежедневно, при необходимости дам тебе сам.
Фокин обманывал парня, в замшевом футлярчике находилось не лекарство, а очень сильный наркотик, который блокировал в человеке чувство страха, придавал необыкновенную силу, но действовал всего несколько часов, затем наступала реакция, сходная с самочувствием сильного похмелья. Человек попадал в зависимость от «благостных» таблеток, становился обыкновенным наркоманом. У Фокина было и сильнодействующее снотворное, и, уходя, он давал Игорю одну таблетку, говорил, мол, почувствуешь себя плохо, прими, заснешь. После такой таблетки Игорь спал по двенадцать-четырнадцать часов, поднимался вялый, но чувствовал себя прилично. Фокин не собирался делать из Игоря наркомана, выдерживал дозировку, держал в зависимости, ждал своего часа. У подполковника были на парня далеко идущие виды. Он берег Игоря, как убийца бережет последний патрон, стрелять можно единожды и только наверняка.
— Ну, о чем вы беседовали, друзья-однополчане? — спросил Фокин, наливая себе рюмку водки. — Вспоминали дни золотые?
— Не надо смеяться, — огрызнулся Игорь. — Ты хоть и отличный мужик и большой начальник, но там не был, тебе наша боль неведома.
— Миллионы людей вернулись с множества войн. О людях написаны десятки талантливых книг, совершенно необязательно учиться на собственном опыте. Я не знаю о вас все, но знаю очень многое. Вы недовольны, возмущены, ищете виновных.
— Ты офицер, знаешь, в армии виноват всегда старший. Есть министр обороны и Главнокомандующий. Они развязали несправедливую войну, бойню. А сами в стороне, подбирают куски. Шакалы. Это тоже в книжках написано?
— Написано. — Фокин кивнул. — А ты знаешь, что львы не охотятся? Добычу добывают львицы. Человек еще более циничен, он посылает в бой своих детенышей. Сколько погибнет — никого не интересует, важен результат.
— Но в Чечне никакого результата нет и не будет.
— Мы с тобой этого не знаем, нам неизвестна цель, которую поставили перед собой львы.
— Я сказал, они не львы! Шакалы! Ты спрашивал, о чем мы говорили? Скажу. В России повелось, какой бы ужас ни свершился, виновных нет. Так мы хотим громко сказать, что виновный есть, и он ответит.
— Министр обороны?
— Лакей в фуражке с галунами. Виноват Сам, Главнокомандующий.
— Допустим. Вы возьмете плакаты, пойдете на улицу, и далеко вы уйдете? Отвечу. До ближайшей психушки. Человек не может бороться с государством, человек сделан из костей, крови, мозга, а государство — из стальных колес и шестеренок. Вас переедут и не заметят, лужу подотрут.
— Ты, Семен Петрович, нас за дураков не держи, мы на дзот грудью ложиться не собираемся. Главный виноват, он и ответит…
— Стоп! — Фокин поднял руку. — Ты, сынок, думай, кому и что говоришь. Меня возьмут раньше, чем вас. Вы пацаны увечные, травмированные, а Фокин — старший офицер контрразведки, о заговоре знал, мер не принял, тюрьма на долгие годы.
— Так я только тебе, Семен Петрович.
— А дружки? Четверо — хоть один, да сболтнет.
— Я о тебе слова ребятам не скажу.
— Ты лучше с ними контакты порви, плохо себя чувствуешь и прочее. А тебе я, как профессионал, скажу. Вы к Самому близко не подойдете, а чтобы снайперский выстрел организовать, американцы в Далласе десятки профессионалов задействовали, до сегодняшнего дня не разберутся, был Освальд один или нет, да и самого Освальда, как известно, мгновенно убрали, так что выброси из головы, считай, у нас с тобой никакого разговора не было.
— Хорошо, разговора не было, а от задуманного я не откажусь. Так что ты ко мне не ходи, сгоришь.
— Ты старших не учи, живи, гуляй больше, болтай меньше. И не думай, что ты в России один обиженный и памятливый. Ты меня понял?
— Понял, — произнес Игорь, внимательно глядя на Фокина.
Только Нестеренко и Карцев, закрывшись в ванной, доложили о результатах своей работы, Гуров не успел еще переварить и обдумать полученную информацию, как раздался телефонный звонок:
