а Шейн тихо целовал ее, входя в нее ровными, глубокими толчками, и она могла лишь принимать его, качаясь на волнах наслаждения. Когда он почувствовал, что все ее тело стало содрогаться от его прикосновений, он просунул руку между их блестящими от пота, полуголыми телами и нащупал средним пальцем ее клитор. Он гладил ее медленно, но входил сильно – и это было так хорошо, так мощно, что ошеломило ее, заставив замереть.
И когда Шейн последовал за ней несколько секунд спустя, то приложил губы к ее уху и наконец сказал то самое слово.
– Ева, – прохрипел он, срывающимся голосом. – Ева. Ева.
Он произнес это имя как заклинание, как единственное имя, которое когда-либо имело значение, и Ева с сердцем, бьющимся о ребра, прижалась к нему в этой фиолетовой темноте. Одновременно потерянная и обретенная.
* * *
Позже Ева пожалела об этом. Не о сексе. Она пожалела, что оставила Шейна там, одного, в той комнате. Встала, накинула одежду, схватила сумку и сбежала, не попрощавшись. Но, если честно, чего он ожидал?
Ева приучила себя не думать о том, почему Шейн бросил ее. Вместо этого она восприняла это как урок. С того дня пятнадцать лет назад она больше никогда не позволяла себе быть брошенной. Муж, любовник, давно потерянный любовник. Это не имело значения.
Ева всегда уходила первой.
Глава 16. Небезопасный момент
Ева долгие годы пыталась забыть неделю, проведенную с Шейном тогда, давным-давно, еще в школе. И, честно говоря, многие детали действительно стерлись из памяти, потому что тогда она то пила водку, то глотала таблетки и курила травку.
Однако кое-что она помнила.
Она вспомнила, как стояла перед зеркалом в ванной, осторожно прикасаясь к своему потемневшему глазу. Перебирала взлохмаченные волосы. Со скорбным вздохом пыталась собрать их в хвост, но ничего не вышло. И тут в зеркале за ее спиной появился Шейн.
– Я похожа на пуделя, которого ударило током, – вздохнула она. Он сдержал улыбку.
– Давай, смейся, – предложила она. – Я выгляжу смешно.
– Нет, ты вообще смешная, – сказал он. – Слушай, хоть с волосами до пола. Хоть лысой. Даже если бы я был слепым. Ты все равно была бы красивой, Женевьева.
Он сказал это так, словно его мнение было неоспоримым фактом. Ее кожа пылала жаром, а ладони стали влажными.
Шейн отступил на шаг и прислонился к дверному косяку. Женевьева повернулась к нему.
– Ты правильно произнес мое имя, – сказала она.
– Я репетировал.
– Повтори еще раз.
– Джон-ви-ев, – сказал он с улыбкой. – Звучит приятно на вкус.
– Как слово может быть приятным на вкус?
– Синестезия. Это когда ты перевозбужден и чувства путаются. Ты видишь музыку. Слышишь цвета. Чувствуешь вкус слов.
– Ох.
У нее пересохло во рту. Она моргнула, и он оказался перед ней, совсем рядом. Спиной она коснулась раковины и затаила дыхание. Шейн нежно обхватил ее шею здоровой рукой, переводя взгляд с ее глаз на рот. И тогда он впервые поцеловал ее – затяжным, мягким поцелуем. Невинно. Потом поцеловал глубже, провел рукой по ее спине и прижал к себе.
– Ты действительно вкусная, – сказал он, немного отстранившись.
– Огромное… спасибо, – смутившись, пролепетала она.
Глаза Шейна мерцали, и он казался одновременно самодовольным и очарованным. А потом он снова склонился к ней, чтобы поцеловать еще раз.
Она помнила, что мама постоянно звонила ей целых два дня. Она ни разу не взяла трубку, но держала громоздкий телефон Nokia на зарядке, на всякий случай (на случай чего, она точно не знала). На третий день она перенесла его на кухню, чтобы не слышать жужжания.
Она вспомнила свой первый оргазм, полученный не самостоятельно. Они лежали на траве у бассейна в нижнем белье, жарясь в болотной жаре Вашингтона. Шейн слушал ее бредни о том, что «Кэрри» и «Изгоняющий дьявола» олицетворяют мужской страх перед женским половым созреванием.
– Я втайне хочу, чтобы у меня были месячные. Хотя бы раз, – сказал он, бросая в рот таблетку «шлюха» и нежно целуя ее в губы. – А почему ты зациклена на ужастиках?
– Это бегство.
Он провел поцелуями вдоль ее подбородка, вниз по шее. Остановившись у яремной вены, он прошептал ей:
– Говори, не останавливайся.
– Это безопасный способ… почувствовать…
– Что почувствовать?
– Остроту, – вздохнула она. – Острые ощущения без реальной опасности.
Он втянул в рот кожу над ее ключицей. И укусил ее. Горячо, влажно, сильно. Ее будто пронзило током, и она издала дрожащий крик. Глаза Шейна вспыхнули. Он легонько обхватил рукой ее горло. Проведя губами по ее губам, он сказал:
– Не бывает безопасных острых ощущений.
Он сжал ее горло, и она потеряла сознание. Господи. Она и не подозревала, что этого можно желать. Его рот без устали путешествовал по ее телу, вниз, туда, где она намокла. Потом он сосал ее, пока она не рассыпалась на кусочки, вырывая из земли траву.
Она вспомнила, как гуляла в Адамс-Морган на закате. Когда начался дождь, Шейн залез в припаркованный «шевроле» (с помощью той же загадочной банковской карточки), чтобы переждать непогоду. Он сидел за рулем, Женевьева – с ним рядом, и они нюхали порошок для вечеринок с экземпляра книги Пола Бейти White Boy Shuffle[98] в мягкой обложке.
Что-то не давало ей покоя, и она не знала, как об этом заговорить. Она несколько раз пыталась и терпела неудачу. Но теперь, наэлектризовавшись кокаиновой уверенностью, она принялась за дело.
– Я хочу спросить тебя кое о чем, – начала она.
– Да, в чем дело?
– Ты девственник?
– Девственность – это социальная конструкция, – с гордостью сказал он.
– Серьезно, – не отставала она, потирая горящий нос. – Девственник?
– Эм… нет. – Вид у него был смущенный. – А ты?
– Нет, – ответила она.
И значило это вот что: «Нет, Шейн, я не девственница, потому что прошлым летом я закрывала кассу в Marshalls и высокий парень с мертвым взглядом, который никогда не замечал меня на людях, попросил меня расслабиться, и мы выкурили по чашке в подвале его мамы, и я попросила его не вставлять, но он это сделал, а потом дал мне пять за то, что я не плакала. Нет, Шейн, я не девственница. Я из тех девушек, которые возвращаются за добавкой, потому что говорят себе, что их считают особенными. Я не девственница. Я королева заблуждений, и мальчики лгут, а я верю, так что, пожалуйста, о, пожалуйста, будь со мной осторожен…»
– …спросить? – Шейн что-то говорил.
– Прости, что?
– Я спросил, почему ты спрашиваешь?
Вместо ответа она прикусила губу, кокетливо пожав плечами. А потом схватила его за щеки и целовала до тех пор, пока это не переросло в отчаянный бесконечный поцелуй. В окно стучала похожая на Типпер Гор[99] прохожая, крича: «Идите домой!» Женевьева посмотрела на нее через плечо Шейна, щелкнула лезвием перочинного ножа и усмехнулась. Зажав в зубах бретельку лифчика, Шейн показал Типпер палец. Женщина схватилась за сумочку и
