— Вряд ли Островский будет в восторге.
— Аврора, — Галина тянется за сумкой, — сколько я должна вам за обед?
Она приводит меня в состояние крайнего замешательства, а Лесю — в состояние легкого смущения. Мы с ней их мира, где никто не отдает свою часть за обед, а платит тот, у кого в нужный момент под рукой оказалась карта. Галина живет заметно проще. Она очень долго работала в каком-то небольшом цветочном киоске и совершенно случайно попала к Лесе на собеседование.
Хоть я и теперь ближе к ней, чем к Лесе, мне удается убедить ее не отдавать никаких денег.
— Это просто угощение.
— Ага, вот выйдет Аврорка замуж второй раз, и кончится счастье.
Леся с тоской смотрит на вкусняшки, которые даже в ее бездонный живот уже не помещаются. Я со смехом начинаю собирать ее часть с собой. Близится вечер, Леся вернется домой, а мы с Галиной останемся в салоне, собирать заказы и учить меня непростому искусству. Вечерний бум уже прошел, все свидания обеспечены цветами, и в основном прилетают заказы на доставку.
— Аврора, нужно собрать тот дорогой заказ на утро. Хотя бы прикинуть и отложить для него цветы. Вы говорили, что можете с ним помочь. Это постоянный клиент?
— А, тот, для капризной девицы? Да, пожалуй, ей хочется пионов. Розовых пионов и голубых гортензий, вы сегодня собирали нечто подобное. А вторую половину корзины выложим макарунами в цвет. Будет красиво. И вкусно. Она будет в восторге.
Заинтересовавшаяся разговором Леся пробегается глазами по списку заказов и фыркает.
— Ага, вот об этом я и говорю. И сколько ты так продержишься?
— За каждый следующий подкол я буду убирать из пакета по одной вкусняшке! — предупреждаю я.
Леся, изображая крайнюю степень возмущения, прижимает к себе пакет с едой.
— Ладно, коллеги, удачи и постарайтесь не продать никому кактус с моего стола!
— И я ни в кого не втрескалась! — кричу ей вслед.
Ну, разве что в брускетту…
В отличие от Альбины, Галина не собирается давать мне поспать. Мы вместе составляем букеты, изучаем сочетания цветов и даже делаем несколько фото для инстаграма. В середине ночи нас изрядно веселит заказ на сто одну розы с запиской «Любимая, прости, я больше не буду называть твою маму сукой», а еще мы делаем корзину для Островского.
Божественную корзину. При взгляде на нее у меня перехватывает дыхание.
Это белоснежная корзинка, разделенная на две половины. В правой — нежно-розовые еще не распустившиеся пионы и ярко-голубые гортензии. А в левой коробочки с макарунсами и меренгой в тон цветам. Я не могу налюбоваться на получившуюся нежнятину. И, к собственному стыду, думаю, что если корзина не для меня — смертельно обижусь и вместо пасты с морепродуктами приготовлю макарошки с сосисками.
Под утро, когда до конца смены остается четыре часа, мы ложимся немного вздремнуть. А в семь тридцать, минута в минуту, в зале появляется Виктор.
— Здравствуйте, вам что-нибудь подсказать? — спрашиваю я.
Он усмехается.
— Да, я слышал, у вас работают неплохие флористы.
— Немного сонные, но в целом ничего.
— Мне бы что-нибудь для бывшей жены.
— М-м-м… понимаю. Желаете извиниться за ее лучшие годы, потраченные на вас?
— Нет, рассчитываю на какую-нибудь особую благодарность. Напрасно, судя по всему, не зря я написал в комментарии, что она жутко капризная девица.
— Что ж, думаю, ей понравится букет. Но насчет благодарности… я бы не рассчитывала на многое.
— Пра-а-вда?
Он делает вид, будто ужасно заинтригован, и наклоняется к стойке, чтобы оказаться как можно ближе ко мне.
— Да, девушка ведь может и обидеться.
— На цветы?
— Они стоят, как ее оклад.
— Думаете, если бы я отдал деньгами, она бы обиделась меньше?
— О, сильно сомневаюсь. Может, стоило выбрать букет попроще?
— И в чем тогда интерес?
Его невозможно переиграть! Даже пытаться нет смысла, этот мужчина съел собаку на переговорах и обменах колкостями. Я сдаюсь. Вытаскиваю из холодильника корзину и ставлю на прилавок.
— Ваш заказ.
— А благодарность?
— А я еще ничего не получила, чтобы благодарить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— То есть мне тебе нужно ее торжественно вручить?
— Необязательно торжественно. Но я должна собрать себе букет, вынести себе букет — это что за ухаживания с самообслуживанием?
Виктор щурится.
— Опасный лед, котенок. Ты ступаешь по очень тонкому льду.
Я чувствую какой-то эротический подтекст, но не могу уловить, какой именно. Но на всякий случай все равно краснею.
Под моим удивленным взглядом Островский берет корзину с прилавка и… убирает за спину.
— Только не говори, что тебе, после суточной смены, не хочется попробовать печенье. Ты же собирала букет уже с мыслью, как попробуешь десерт. Положила свой самый любимый. И сейчас ты голодная, а печенье свежее и прохладное, наверняка с лавандовой начинкой. Я готов отдать тебе букет всего лишь за поцелуй. Почти даром, котенок!
Хочется кинуть в него туфлей! Или подарочной коробкой, чтобы наделась ему на голову и не видеть наглой рожи и самодовольной усмешки! Откуда он вообще знает, что я люблю макарунсы с лавандой?!
Последняя попытка победить маньяка его же оружием:
— Как будто если я откажусь, ты выбросишь букет в ближайшую помойку!
— Нет, просто подарю его твоей подружке Олесе, которая обычно приезжает утром.
Не знаю, шутит он или нет, но так ужасно бесит! Я вылетаю из-за прилавка и вцепляюсь в ручку корзинки мертвой хваткой. И плевать, что теперь я слишком близко к Виктору, настолько близко, что даже чувствую удары его сердца.
— Нет! Отдай мои цветы, я старалась! Не хочешь дарить мне, подари кому-нибудь важному!
— Поцелуй меня, котенок… — тихо говорит Островский.
Я сдаюсь. Не потому что жалко букет и не потому что очень хочется печенья, хотя все это правда. Просто сдаюсь, встаю на цыпочки и целую. Даже не буду врать, что не умею или не хочу, просто так дико хочется еще раз почувствовать, как все внутри сжимается в приятном напряжении.
Из ослабевших пальцев выскальзывает корзинка и с глухим стуком падает на пол, а я растворяюсь в поцелуе, чувствуя, как рука бывшего мужа находит мою, переплетает пальцы и осторожно гладит запястье. Невинная и простая ласка отзывается мелкой дрожью. Как-то так в моем представлении должен был выглядеть первый поцелуй — чувственный, горячий, властный. Он был, увы, не таким, но все можно наверстать.
Нас приводит в чувство осторожное покашливание. Галина переоделась, собралась уходить — и явно не ожидала застать интересную сценку.
— Вот видите, на этот раз я даже без машины, — хмыкает Виктор.
— Аврора, идите домой, — говорит покрасневшая Галина. — Я дождусь Олесю и новую смену.
— Хорошо. Спасибо.
Я подхватываю корзину (какое счастье, что она уцелела!) и Галина хмурится.
— А…
— Это его заказ. Не хотела вам говорить.
Начальница неуверенно улыбается.
— Надеюсь, капризная девушка довольна.
— Вроде ничего, — хмыкает Островский. — Если не отравит меня за ужином, напишу вам хороший отзыв.
— Да идем уже! — не выдерживаю я. — Ты что, решил флиртовать со всем моим начальством?
— Котенок, не ревнуй. Эта твоя Галина вроде бы милее прошлой сисястой.
— Вот с нее и требуй в следующий раз поцелуй!
Я кое-как устраиваю букет на заднем сидении так, чтобы не переживать за цветы. Прошлый, между прочим, еще стоит в вазе в спальне. Теперь букетов будет два, и пора заканчивать с дополнительными сменами.
— Ты теперь после каждого рабочего дня будешь приходить за букетом?
— Конечно, — совершенно серьезно отвечает Виктор. — Вдруг ты решишь, что я тебя встречаю и зазнаешься?
Нет, он невыносим! Как с ним разговаривать?
— Спасибо, — серьезно говорю я. — Красивый. Тебе необязательно выбирать самые дорогие букеты.
— Зачем вообще зарабатывать деньги, если не тратить их на ерунду, которая тебя радует?
Снова дождливо, но мне почему-то весело и уютно. Я страшно хочу спать, в отличие от первой смены, на этой я большую часть времени провела на ногах. В салоне приятно пахнет пионами и миндалем. Может, у меня и хватит сил на чашечку кофе и ма-а-аленькую печеньку… Или нет.
