Хотя Островскому пока не стоит об этом знать. Он хочет детей, и, если это лишь совпадение, только расстроится.
— Там позвонил мой приятель из питомника. У них есть щенок. Берем?
Я едва не падаю в воду от радости. Как же я ждала!
Виктор смеется над моей в прямом смысле щенячьей радостью. Пока он ест чудом добытого холодного кальмара, которого мне принесли на ужин, а я успокаиваю желудок йогуртом, на запах съестного прибегают два крошечных котенка. Получив от Виктора по кусочку, они радостно укладываются рядом друг с дружкой, греясь и сыто жмурясь. Здесь вообще много котов, но эти — самые милые.
— Смотри, котенок — котята. Давай заберем?
— Ты же сказал, собаку!
— И собаку.
— А если я беременна? Куда мы поселим еще и ребенка?
— Странно, конечно, что ребенок у тебя в самом конце списка, после всех животных. Но мы купим квартиру побольше.
— Мне нравится наша. Там классный бассейн. И столько воспоминаний. Представляешь, кто-нибудь ее купит? Будет спать на нашем диване, плавать в нашем бассейне…
— Ага, вставит стекло в нашей двери, — фыркает Островский. — А мы не будем ее продавать. Будем оставлять детей, котов и собак с няней, а сами прятаться в нашей квартире. И делать новых детей. Скажи, классный план?
Я смеюсь, но на самом деле план и правда классный. И мне даже хочется, чтобы я оказалась беременна.
Мне все еще страшно, что я стану для своих детей таким же ужасным родителем, как были мои. Но Виктор совершенно спокоен, и это тоже про доверие — верить тому, кто верит в тебя.
— Как мама? — спрашиваю я.
Вряд ли я когда-нибудь проникнусь дочерней любовью настолько, чтобы с ней увидеться. Да и она ограничивается поздравительными открытками пару раз в год. Но я рада, что нет ухудшений.
— Нормально. Увлеклась скрапбукингом, очень страдает, что ей разрешают пользоваться ножницами только под присмотром. Тратит кучу денег на всякую хрень типа цветов.
— Я передам Илье для нее сухоцветы из салона, когда вернусь.
— Она будет в восторге. Кстати, я нашел Валентина. Не стал его добивать из большой любви к тебе, котенок. Но шуганул. Не буду врать, мне очень понравилось. Мне же нельзя ему напинать, да?
— Оставь. Не хочу о нем думать.
— Тогда думай о заре. Смотри, какой рассвет. Сейчас твое время, Аврора.
День неторопливо просыпается, небо розовеет у горизонта. А я засыпаю в объятиях бывшего мужа. Однажды мы уже встречали рассвет.
Но тогда мы друг друга еще не любили.
* * *
— Вы что, издеваетесь надо мной?!
Я удивленно хлопаю глазами, глядя на сотрудницу ЗАГСа, куда мы с Витей пришли подавать заявление.
— М-м-м… нет. Мы не издеваемся, — терпеливо говорит он. — Мы пришли просить нас расписать без ожидания, потому что моя невеста беременна. Юристы сказали, это веское основание.
— Да вы же летом приходили подавать заявление на развод!
Вот это память! Сколько же через нее пар проходит, и что, все такие скучные, раз она запомнила нас?
— Да, у нас был кризис, — говорит Островский. — Но мы его преодолели, заделали вот мелкого и хотим пожениться.
Странно. Он говорит правильные слова, которые должны успокоить женщину, а она лишь багровеет.
— Вы заявление на развод подавали?! — слегка истерично спрашивает она.
Мы дружно киваем.
— А за штампом пришли?! Свидетельство забирали?
Переглянувшись, мы с Витей качаем головами.
— Так что вы от меня хотите?! Развод может состояться, если хоть кто-то пришел за свидетельством! Хоть один! Вы что, за полгода не заметили, что еще женаты?! Этого вам юристы подсказать не могли?!
Она устало машет рукой.
— Все, Островские, идите уже, надоели. То разводимся, то сходимся! Как неваляшки. Это вам игры, что ли? Семья это! Семья! Святое! А вы… хоть бы через "госуслуги" тогда заявления подавали, а то у нас по ним план стоит… идите, я сказала!
Я чувствую себя полной дурой, когда стою на ступеньках ЗАГСа и гуглю этот чертов семейный кодекс.
Я замужем.
Все еще замужем за Островским.
Никакого развода не состоялось, мы попросту о нем забыли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И что делать? У нас заказана регистрация, банкет, уже платье отвезли! Торт! Лимонный!
— Можем сходить все-таки развестись, а потом пожениться снова.
Нас разбирает нервный смех от мысли о реакции женщины в ЗАГСе.
— А если серьезно, то давай просто никому не скажем. Паспорт же никто не просит. Скажем, что расписались сегодня, прилетим в отель и отгуляем свадьбу. Какая разница, свадьба или годовщина? Всем плевать, а у нас в первый раз не было праздника.
— Но… не знаю, это как-то неправильно. Надевать свадебное платье, будучи шесть лет как замужем.
— Очень даже правильно, — довольно усмехается муж, — особенно его снимать. Ну же, котенок, гостям необязательно знать, когда мы поженились. Отменим регистрацию, если тебя так смущает вранье.
— А кольца?
Виктор пожимает плечами и достает из кармана коробочку.
— Аврора Леонидовна, спрашивать, согласны ли вы выйти за меня не стану, потому что кто ж вас спрашивает. Согласны ли вы здесь, на ступеньках ЗАГСа, где прошли лучшие минуты нашего развода, принять обручальное кольцо как символ того, что мы два дебила и даже развестись не можем по-человечески? Согласны ли вы признать, что это судьба, и нам суждено до конца жизни состоять в браке, потому что даже если мы вдруг решим разойтись, то непременно один паспорт потеряем, а второй сломаем, и снова не сможем друг без друга жить?
— Согласна, — вздыхаю я.
Он надевает мне на палец аккуратное колечко с гранатом, подаренное мне на первое настоящее Рождество в Праге. Кончиками пальцев невесомо проводит по моей щеке.
— Помнишь, когда мы пытались развестись, ты сказала, что не все семьи счастливы? Наша в это число не войдет.
— Верю, — улыбаюсь я.
Не все семьи счастливы, но мы поняли, что подходим друг другу.
