Единственной реальной ударной силой Акталы были вертолеты — страна имела больше десяти тысяч однотипных машин с пятисотмильной дальностью полета. В столице работал большой — и единственный — вертолетный завод. Он же делал управляемые ракеты, пригодные к установке на любой вертолет — и на шестьсот они уже были установлены. Таких ракет на военных складах страны оказалось много. Свергнутое ими правительство лишь называло себя миролюбивым. Оно имело больше пяти тысяч автовертолетов и тысячи колесных боевых машин, хотя стационарная система управления позволяла использовать все это лишь в столице и ее окрестностях. Но самым грозным оружием — хотя сейчас им не пользовались — были тяжелые боевые платформы, созданные еще в древности — они напоминали одетые в броню наземные корабли. В легендах говорилось, что Актала имела и более мощные виды оружия — правда, они не сохранились.
Чуть хуже было с военными знаниями — их просто никто не имел. Никто даже не помнил, когда на территории Акталы в последний раз велась война. Хотя во дворце правительства хранилась целая библиотека запрещенных книг, в том числе и военных, их изучение требовало немалого времени. Тем не менее, стратегия была уже ясна — громить базы ару воздушными налетами, пока будут формироваться наземные силы. Совет воспринял это предложение с энтузиазмом — никто, почему-то, не хотел воевать сам. Другое дело — мощное оружие, которое быстро закончит не начатую еще войну. Ару пока не предпринимали никаких враждебных действий, но нападение на них было уже предрешено.
У Айэта не было никаких оснований жалеть ару, но он чувствовал, что война погубит их — ее начали поздно, ару стало уже слишком много. Дорога крови быстрее, чем дорога непротивления могла привести его, Организацию, Акталу и все человечество к гибели.
Существует ли третья дорога, Айэт Тайан не знал.
Глава 8.
Из ада
Самый опасный из врагов — твой страх. С ним не сойдешься врукопашную. Он беспощаден. Этот враг не берет в плен. Он не знает ни выгоды, ни милосердия. Его не остановит победа. Он не станет сохранять себя. Он бездушен, безумен и готов погибнуть вместе со своей жертвой.
Анмай Вэру — из своего опыта.
Помотав головой, Анмай поднялся, опираясь о стену из грубо обтесанного камня. Пол тоже был каменный, но он стоял на каком-то тряпье. Когда он попробовал обойти помещение, рывок цепи не дал ему сделать и двух шагов. Вспомнив свой стремительный полет над просторами неведомого мира Вэру криво усмехнулся. Судя по дикому головокружению, онемению, боли и ломоте во всем теле он получил неслабую контузию и провалялся без сознания несколько часов. Сейчас он мог быть где угодно.
При этой мысли Анмай вздрогнул. А где же его товарищи, корабль? Почему ни они, ни «Астрофайра» не спасли его? Ответ был очень прост — они погибли или разделили его участь. А «Астрофайра»… на ней осталась его матрица, вся его память… за исключением этих вот минут. Гораздо проще будет вырастить ей новое тело, чем разыскивать это — пропавшее, наверняка мертвое. Верить в это не хотелось, но безопасней было предположить худшее. Ему оставалось надеяться лишь на себя.
Он ощупал ошейник — как оказалось, не заклепанный, а запертый на замок, причем, довольно примитивный. Анмай легко открыл бы его, найдись тут хотя бы кусок проволоки. Он обшарил пол, насколько мог дотянуться. Ничего. В бешенстве он попробовал вырвать кольцо из стены, но не смог даже расшатать крепление. Его охватило противное чувство бессилия. Анмай не знал, что с ним хотят сделать, но это подземелье — он чувствовал, что это подземелье, — не обещало ничего хорошего.
Он сел, закрыл глаза, пытаясь успокоиться, прогнать отчаяние и страх. Это удалось ему довольно быстро, но с его сознанием произошла странная вещь — словно не было всех этих лет — или тысячелетий? — и он снова стал мальчиком из приюта-тюрьмы. Тогда его часто били, а потом запирали в таком же темном, тесном, затхлом помещении. Когда ему исполнилось восемь лет, он впервые попытался сбежать оттуда. Его поймали, растянули голым на кровати, на виду у всех детей, и стали бить резиновыми дубинками. Среди смотревших была и Хьютай. Наверно, поэтому он молчал, хотя его спину словно жгли кипятком. Озверевшие охранники избили его до полусмерти, а потом заперли на три дня, без пищи и воды. Эти бесконечные страдания в темноте навсегда остались в его памяти. Тогда он не мог подняться еще несколько дней. Но след оказался глубже, чем он думал — все это вернулось, вся его жизнь словно оказалась сном. Вдруг он с ужасом подумал, что ничего этого — плато Хаос, Файау, Линзы — вообще не было, и он до сих пор сидит в том подвале, в бреду…
* * *
Его размышления прервал лязг металла. Заскрежетала дверь, потом его ослепило ярким светом. Прикрыв глаза, он тщетно пытался разглядеть вошедших. Донеслись неестественно высокие голоса — его о чем-то спрашивали, но он не мог понять ни слова. Затем тот же взвизгивающий голос повторил вопрос на понятном ему языке местных файа, правда, сильно искаженном.
— Кто ты? Где ты взял корабль?
Анмай задумался. По идее, он просто не мог знать этот язык. Он мог ответить на своем родном или на языке Файау. Вот только он сомневался, что его тюремщики — кем бы они ни были — бросятся обучать его своему языку. С гораздо большей вероятностью его могли просто пристрелить, решив, что он бесполезен.
Отвечать тем, кто посадил его на цепь, Вэру не хотелось — но вот умирать ему хотелось еще меньше. Он сел, привалившись спиной к стене, и подтянул ноги, чтобы принять хотя бы относительно достойный вид.
— Меня зовут Анмай Вэру. Я и мои товарищи прилетели с другой Плоскости. Зачем вы взяли меня в плен? Кто вы? Где мои товарищи? — говорить оказалось неожиданно трудно. Язык заплетался, а рот словно набили кашей — еще одно явное последствие контузии.
— Где вы взяли корабль и оружие? Отвечай! Или ты скажешь это сам, или мы тебя заставим. Где? Где?..
Скоро Анмай потерял интерес к разговору. Все, что он смог понять — между местными файа и его тюремщиками идет война и их приняли вовсе не за гостей из другого мира, а за банду диверсантов, раздобывших где-то секретное оружие. Убедить их в обратном Анмай не смог: их интересовало лишь то, что происходит здесь и сейчас. В другие цивилизации они не верили. Все его попытки убедить их в обратном обрывались грубыми угрозами.
Анмай быстро понял, что допросчики отнюдь не блистают ни умом, ни широким кругозором. Он легко обдурил бы их какой-нибудь подходящей им историей — но он почти ничего не знал об этом мире. Результат нетрудно было угадать: снопы света уперлись в потолок, осветив все помещение, и он наконец разглядел своих тюремщиков — точно таких же мехолицых, как и напавшие на них в лесу. В это тесное помещение их набилось с десяток, большинство в такой же пятнисто-зеленой одежде, с маленькими, словно игрушечными автоматами. Впереди стоял один, явно очень старый ару, с редкой, выцветшей шерстью и в нелепом темном балахоне до пят. Он тяжело опирался на трость. Огромная нелепая шляпа, казалось, окончательно прибивает его щуплое тело к земле. А за ним стояли еще трое, в одинаковых кожаных фартуках, с тяжелыми сумками в руках. Поняв, кто они, и что собираются с ним делать, Анмай похолодел. Нет, не посмеют же они…
— Ложись на пол, — приказал старший. Теперь в его голосе не было даже тени какого-либо выражения.
Анмай пропустил приказ мимо ушей: он вовсе ему не понравился.
— Тогда мы прострелим тебе ноги и все равно привяжем здесь. Считаю до трех…
Сомневаться в его словах не хотелось. С отвращением к себе Анмай подчинился. Его руки и ноги быстро привязали к вделанным в стены стальным кольцам, растянув их так сильно, что он даже не мог шевельнуться.
— Теперь ты будешь говорить правду, Анмай, — сказал старший, подходя вплотную. — Сначала ты скажешь, что вы сделали с Уркусом.
— С кем?
— С моим сыном, которого вы захватили! Ну!
— Он был в полном порядке, когда я попал в плен.
— А зачем вы его схватили? Вы пытали его?
На это Анмай уже ничего не мог ответить. Старый ару вынул из-под своего балахона кинжал и приставил его к обнаженной груди файа, точно против сердца.
— Что вы делали с ним? Я вырежу тебе сердце, если ты будешь молчать.
Анмай не ответил, но сердце у него ушло в пятки. Эта тварь могла отрезать ему пальцы, или выколоть глаза, — и, самое страшное, ее явно не интересовал его ответ. Вдруг острие кинжала, проколов кожу, уперлось в его нижнее ребро. Он вздрогнул. Не может же наяву…
— Я повторяю, что вы делали с ним?
Ару нажал на рукоять, ребро захрустело. Анмай дернулся от пронзившей грудь дикой боли, но не издал ни звука. На лице ару появились сразу ярость и скорбь.
— Значит, вы действительно пытали его…
