– Кто тебя надоумил? – поинтересовалась она. – Твоя новая сожительница?
– Вылезай, – поворачивая в замке ключ зажигания, сказал муж. – Переговоры окончены.
– Сделай мне одно одолжение, – попросила она. – Подбрось меня до ущелья. Мы там одну женщину похоронили, и я хочу отвезти ей цветы.
– Ладно, – поколебавшись немного, согласился муж. – Так уж и быть – довезу. Тем более что это твоя последняя просьба.
Он смотрел всё время в сторону, но ей удалось перехватить его взгляд – в нём были смятение и страх.
«Боится меня, – догадалась она. – Боится, что смогу достучаться до его сердца, – и прикрывается грубостью и жестокостью».
Они въехали на гору и, остановившись около чёрного провала, он открыл дверцу:
– Ты уверена, что тебе действительно нужно сюда?
– Да, конечно, – кивнула она. – Это точно здесь – вон тут сколько следов натоптано.
– Может, тебя подождать? – спросил он. – Я могу постоять минут двадцать.
– Спасибо, не нужно, – отказалась она. – Меня наши подберут, они уже скоро должны быть здесь. К тебе навязалась, потому что мне не хотелось ехать вместе со всем коллективом. Я хочу поговорить с этой несчастной душой и Богу помолиться, а для этого мне нужно остаться одной.
– Ну бывай, – сказал он, захлопывая дверцу.
– Всё, уезжай. – Она махнула ему рукой и, сойдя с обочины, вступила на тропинку.
Спустилась по обледеневшему склону на карниз и, переступая через обугленные головешки, подошла к обрыву.
Снизу на неё дохнуло холодом, и, отшатнувшись от бездны, она прошептала:
– Господи, прости меня, грешницу, за все прегрешения мои и не карай строго.
Оттолкнулась от каменного уступа – и прыгнула.
Глава шестнадцатая
Железяка
– Ну всё, мужики, я дозвонился, – радостно сообщил своей команде Солодов. – Допиваем, кто чего не допил, и выползаем на улицу. Через десять минут за нами приедет Густав.
– Немец есть немец, – констатировал бородач. – Меня бы в праздники хрен кто из дома вытащил. А этому пообещали сотню – и он уже рабочую спецовку надевает. Кружку с пивом в сторону отставил – и за руль.
– Он куда нас повезёт? В отель? – спросил однорукий.
– Заедем ещё по дороге в город на рынок, – ответил Солодов. – Хозяйка просила купить кое-какие продукты.
– Вина дешёвого и пива тоже нужно будет взять, – сказал бородач. – А то в этих ресторанах цены такие, что в один миг без штанов останешься. Так голым потом на костре и будешь лежать.
– Пьяному и на костре оказаться не страшно, – ухмыльнулся Цыпа. – А если рядом какую-то бабёнку положат – совсем уже хорошо.
– Господи! – тяжело вздохнула музыкантша. – До чего вы всё-таки, мужики, народ примитивный. Ходим тут, можно сказать, по краю, смерть в затылок дышит, а им всё трын-трава. Бабы и вино – больше ничего не волнует.
– А вы, значит, не такая? – поинтересовался Цыпа.
– Да, я другая, – ответила она. – У меня есть душа, и она мучается и страдает и стремится слиться с вечностью.
– Ну и чего вы тогда сидите в кабаке? – Цыпа посмотрел на неё с иронией. – Посетили бы лучше собор или музей какой-нибудь. Сходили бы на концерт.
– Была уже и в храме, и в музее, – ответила она. – А на концерт собираюсь пойти сегодня вечером. В город приезжает оркестр, в котором я имела счастье играть сама. Кстати говоря, могу и вас захватить с собой.
– Вы приглашаете меня в филармонию? – удивился он. – Ладно, пойдём, послушаем классику. Я давно уже ничего такого не слышал.
«Мужик этот ей явно нравится, – подумал Железяка. – И если бы не его болезнь, она давно бы уже затащила его в свою постель».
Чемпион подозвал к себе официантку и, рассчитавшись с ней, отдал ещё и букет.
– Дама, которая его тут оставила, уже, видимо, не вернётся. Вы можете поставить цветы в вазу или выбросить в мусорный бак. Короче, делайте с ними, что хотите.
– Ну конечно, я поставлю их в вазу. – Воткнув длинный нос в букет, официантка понюхала цветы. – Они такие красивые и так замечательно пахнут.
Она попросила его ещё расписаться на карте вин.
– Мы вставим её в рамочку и повесим на стенку, – пообещала немка. – А если вы снова придёте к нам, получите большую скидку.
– Ого, вот это да! – присвистнул однорукий. – А тебя тут, оказываются, знают. Слава докатилась уже и сюда.
– Да ну, какая там слава, – махнул рукой богатырь. – Ерунда это всё. Завтра уже про меня никто не вспомнит.
– В будущее не заглянешь, – заметил резонно однорукий. – Скорей всего, конечно, что забудут, а может быть, ты станешь их легендой.
Железяку сейчас больше волновал другой вопрос. Почему Данко исчезла так внезапно? Не возвращается и не звонит? Что могло произойти?
Он до последней минуты надеялся, что Данко всё-таки объявится, и они проведут вместе остаток этого нескончаемого дня и, может быть, остаток жизни. Понял окончательно, что ничего такого уже не случится, когда водитель закрыл за ним дверь, и он увидел, как от автобуса медленно отъезжает вывеска кафе.
Прошёл в самый конец и, шмякнувшись на сиденье, попробовал дремать. Но мозг не хотел отключаться, и память упорно возвращала его к тем ярким и жутким эпизодам, в которых ему пришлось участвовать.
– Эй, доктор! – крикнул он. – Скажи Густаву, чтобы остановился около ущелья. Там, где труп сжигали.
– Не стоило бы этого делать, – покачал недовольно головой Солодов. – Ещё и немцев в это дело впутаем.
– А мы не будем никому ничего объяснять, – сказал Железяка. – Можем даже не выходить из автобуса. Постоим чуток – и поедем дальше.
Но все вышли и, сгрудившись на обочине, почтили память погибшей минутой молчания. Немец тоже стоял вместе с русскими и, сдёрнув кожаную фуражку с головы, молчал и смотрел в бездну.
Возможно, его кто-то уже просветил насчёт покойницы, но, может быть, не пытаясь вникнуть в смысл, немец просто повторял вслед за чужаками некие ритуальные движения. Проявляя тем самым уважение к чужим обычаям и к богам.
Двинулись обратно и стали снова садиться в автобус, а у чемпиона вдруг заломило спину, и он, разминая мышцы, сделал несколько упражнений.
Нанося удары невидимому противнику, продвинулся немного вперёд – и неожиданно увидел лежащий на снегу красный шарф.
Опустился по обледеневшему склону и, взяв вещь в руки, ощутил вновь её тепло и почувствовал ей одной присущий аромат.
Засунул шарф в карман и, вернувшись в автобус, показал кончик однорукому.
– Это её шарф, нашей Данко, – сразу же узнал вязаное изделие тот. – Он был на ней сегодня утром.
– Как она могла попасть сюда? – спросил Железяка.
– Наверное, муж её привёз, – высказал предположение однорукий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
