Хуже всего было то, что какие-то несколько секунд в тот роковой январский вечер Фрикки действительно испытывал желание убить его.
Память об этих мгновениях не будет давать ему покоя до конца жизни. Он навсегда останется убийцей, даже став стариком. И теперь об этом знала Магда.
Но Магда сказала, что она простит его и что Бог простит его.
Все прихожане вставали, подходили к священнику, становились на колени и принимали причастие. Хор пел. Магда опустилась на одно колено, перекрестилась и направилась за остальными. Фрикки никак не мог последовать ее примеру.
Внезапно его осенило. Магда, чтобы искренне простить Фрикки, должна поверить, что его простил Бог.
Фрикки опустился на колени и стал молиться.
В Рейкьявике Магнус высадил Ингилейф у ее дома и поехал к себе в Ньялсгату. Ему хотелось поскорее налить себе пива и плюхнуться в кресло.
Встреча с дедом после стольких лет потрясла его. Он знал, что поступил дурно, сорвав зло на Ингилейф, но она должна понимать, что нужно было оставить его в покое.
Магнус отхлебнул пива и принялся анализировать то, что ему удалось узнать за последние дни. Надо было разобраться в отцовском романе с Уннюр, в этой серии смертей, растянувшейся на пятьдесят лет, в гибели отца.
У него было сильное искушение махнуть на все рукой, сосредоточиться на сегодняшнем дне, на Оскаре и Габриэле Орне.
Но Ингилейф права: теперь, когда начали открываться новые обстоятельства, он никак не мог пойти на попятный.
Прежде всего требовалось выяснить, был ли дед в Америке в тот день, когда убили отца, и просмотреть дело об убийстве Бенедикта Йоханнессона в 1985 году.
Заверещал телефон. Магнус взглянул на дисплей. Голосовая электронная почта. Он набрал номер и услышал голос брата.
— Привет, Магнус, это Олли. Напоминаю о себе. Позвони, когда будет свободное время.
Сообщение было отправлено час назад — видимо, когда Магнус находился где-то вне зоны приема по пути из Стиккисхольмюра.
Олли. Бедняга Олли. В отличие от Магнуса, всегда трепетно относившегося к своим исландским корням, Олли тяготился этим родством. Он стал настоящим американцем: Америка все еще предлагала иммигрантам, как это делалось на протяжении всей ее истории, возможность начать новую жизнь. Олли восторженно ухватился за этот шанс.
И если учесть, какую скверную жизнь он вел в Исландии, кто мог бы упрекнуть его?
Магнус собрался было позвонить Олли, рассказать, где был. Может, это поможет Олли избавиться от каких-то призраков прошлого.
А может, и нет. Магнус вдруг понял, что не сможет разговаривать с ним этим вечером. Он перезвонит ему завтра. Или лучше послезавтра.
Магнус допил пиво, включил телевизор и направился к холодильнику за очередной бутылкой.
Передавали новости по государственному каналу. Речь шла о Джулиане Листере, бывшем английском канцлере казначейства. Магнус подумал, что исландцам это, должно быть, неинтересно. Да, с ними обошлись дурно, но Листер не был причиной их проблем, тем более после того как его сняли с должности по приказу премьер-министра.
Однако в тоне диктора промелькнули какие-то странные нотки. Магнус взглянул на экран. Машина «скорой помощи». Больница во Франции.
Он начал смотреть не отрываясь.
Джулиана Листера дважды ранил неизвестный стрелок в его загородном доме в Нормандии. Он находился в критическом положении водной из руанских больниц. Никаких арестов пока не произведено. Первое подозрение падает на «Аль-Кайду», второе — на Ирландскую республиканскую армию, но французская полиция никаких комментариев не делает.
Кое-кому из исландцев это сообщение доставит радость, подумал Магнус.
Потом принялся сосредоточенно обдумывать только что услышанное.
Нет. Не может быть никакой связи между Габриэлем Орном, Оскаром и Джулианом Листером — это было бы слишком большой натяжкой. Кроме того, он сам видел в Исландии в эти выходные Бьёрна и Харпу — значит, они не могли никого застрелить во Франции. Он слишком увлекся, расследуя это действительно занятное дело.
И все-таки.
Глава двадцать первая
Февраль 1985 года
Бенедикт Йоханнессон, сидя на камне, смотрел поверх черной дамбы на маяк Гротта. Позади него сильный холодный ветер с Атлантики нес клубы серых туч, волны разбивались о гряду вулканического песка. Он снова был один.
Что же, тем лучше.
Ежась от холода в старой своей парке, Бенедикт открыл новую пачку сигарет. Прикурить на ветру удалось не сразу, отвык. Наконец сигарета зажглась, и он глубоко затянулся, подавляя кашель.
Ощущение было приятным.
Через шестнадцать часов после выхода из больницы он принял первое твердое решение — начать курить снова. Бросил он это дело почти восемь лет назад и с трудом обходился без курения. Теперь беречь легкие не имело смысла.
С непривычки от никотина у него закружилась голова, в ней пробудилась боль, возникшая от выпитого накануне бренди. Мозг превратился в кашу. Сегодня он не сможет работать. Будет ли он вообще в состоянии писать снова?
Он никому не скажет. Ни детям, ни друзьям. Конечно, мог бы поделиться с Лильей, но она два года назад умерла. Неожиданный сердечный приступ. Результат не диагностированной вовремя болезни сердца. Он был даже рад, что Лилье ничего не придется говорить.
Так как же быть с его писательской деятельностью? Едва он задался этим вопросом, как подсознание тут же возопило: да-да, сможет. Но за что взяться? Что значительного он сумеет создать за полгода? За пару лет, может быть, смог бы выдать великий исландский роман, достойный стоять в одном ряду с произведениями Халлдора Лакснесса, а это гарантировало бы то, что его имя не будет забыто.
Но кого он дурачит? Если бы он мог написать такую книгу, то уже написал бы.
Он даже и не заметил, как докурил сигарету. Холод колол щеки. Однако ветер принес ясность и развеял его сомнения.
«Болото и человек» неплохая книга. Возможно, даже его лучшая. У него будет время ее закончить. И возможно, написать еще рассказ-другой. Но что он сможет поведать миру в последние несколько месяцев жизни?
Внезапно его осенило. Он скажет правду. Сорок лет спустя наконец скажет правду.
Бенедикт загасил окурок, встал и с трудом пошел к своей машине. Нужно вернуться за письменный стол. Нельзя терять время.
Понедельник, 21 сентября 2009 года
— Ты видел в новостях сообщение о Джулиане Листере? — обратилась Вигдис к Магнусу, когда вошла в помещение отдела и поставила у своего стола сумку.
— Да, не повезло бедняге.
— Говорят, он вряд ли выживет.
— Похоже, так.
Магнус слушал и утренние новости. Листеру ночью делали операцию. Врачи оценили его шансы как весьма незначительные.
— Полагаешь, тут есть какая-то связь? — спросила Вигдис.
— С Оскаром? — Магнус пристально посмотрел на нее. — Я думал об этом.
— Кое-кто из исландцев очень обрадуется его смерти. Не большинство, даже не меньшинство, но по крайней мере один.
— Или двое, или трое.
— Ты имеешь в виду Бьёрна и Харпу?
— И возможно, Исака.
Вигдис вскинула брови.
— У нас нет ничего указывающего на наличие связи между ним и этими двумя.
— Ладно, если не Исак, то, может, кто-то еще.
— Тогда надо признать, что существует некая свора психов, самозабвенно занимающаяся отстрелом банкиров и политиков?
— Тех, кого они считают виновными в креппе.
Магнус и Вигдис уставились друг на друга.
— Если мы заявим об этом, неприятностей не оберешься, — заметила Вигдис.
— Знаю.
— Притом не только от Бальдура. От Торкелла. И от самого Большого Лосося.
— Знаю.
— У нас нет никаких доказательств. Совершенно никаких.
— Знаю.
— Ну и что будем делать?
— Давай пока что не принимать решения. Бальдур велел мне вернуться снова в полицейский колледж, в одиннадцать часов я читаю лекцию. Но у меня есть идея.
— Излагай.
— Полиция забрала кассеты из камер видеонаблюдения, монтировавших январские демонстрации?
— Конечно.
— Найди записи того дня, когда был убит Габриэль Орн. Поищи там Харпу. И Бьёрна. Посмотри, что они делали. С кем разговаривали. Может, удастся понять, действительно ли они встретились там впервые.
— Сделаем, — уверенным тоном проговорила Вигдис.
— Доложишь, когда что-нибудь выяснишь. Кстати, нельзя ли поднять дело об одном убийстве в восемьдесят пятом году?
— Какое дело?
— Бенедикта Йоханнессона.
— Писателя?
— Да. Знаешь что-нибудь об этом убийстве?
— Я в то время была еще ребенком. Но мы изучали это дело в полицейском колледже. Кажется, его закололи дома. Преступление так и не было раскрыто.
— Вот именно.
