Присяжные могут получить отвод по двум причинам. Прежде всего отклоняются кандидатуры тех, кто своими ответами, поведением или обстоятельствами жизни демонстрирует неспособность быть честным и достойным судьей и беспристрастно относиться к рассматриваемому делу. В этом случае на отсеивание претендентов нет никаких квот и ограничений. Часто судья сам отвергает ту или иную кандидатуру раньше, чем прокурор или адвокат успевают сделать возражение. Я всегда считал, что самый быстрый способ вылететь из состава присяжных — заявить, что все копы лгут или копы всегда правы. И то и другое будет считаться пристрастным отношением и достаточным поводом для отвода претендента.
Вторая причина — отвод без объяснения причин. Каждая из сторон ограничена в своих возможностях соответственно статусу и виду дела. Поскольку в данном случае речь шла об убийстве, обвинение и защита имели право на двадцать немотивированных отводов. Как именно пользоваться данным правом, зависело от умения и опыта участников процесса. Хороший юрист мог тактично изменять состав присяжных в пользу обвинения или защиты. Немотивированные отводы позволяли ему отвергать ту или иную кандидатуру, полагаясь исключительно на собственное чутье. Другое дело, если кто-то из юристов проявлял открытую предвзятость. Например, когда прокурор упорно отвергал всех чернокожих претендентов, а адвокат делал то же самое с белыми, это быстро создавало им проблемы не только с противной стороной, но и с судьей.
Правила «вуар дир» составлены так, чтобы исключить всякую пристрастность и недобросовестность со стороны присяжных. Самое название процедуры по-французски означает «говорить правду». Но, разумеется, правда у каждого своя. При любом судебном разбирательстве я желаю иметь пристрастное жюри, чтобы оно было настроено против полиции и прокуратуры. Хочу, чтобы оно было на моей стороне. Меньше всего мне хочется иметь непредубежденного присяжного. Гораздо лучше присяжный, который уже держит мою сторону или кого можно легко туда переманить. Мне нужны лемминги, послушные овечки. Люди, которые станут покорно следовать за мной и усердно работать на защиту.
Естественно, человек, сидевший в четырех футах от меня, придерживался противоположной точки зрения. Прокурору важно собственное стадо, и он намерен использовать отводы для формирования состава присяжных по собственному вкусу — в ущерб мне.
В четверть одиннадцатого энергичный судья Стэнтон получил распечатку со списком двенадцати присяжных, случайно выбранных компьютером, и попросил их занять свои места, огласив кодовые номера, присвоенные им комиссией по отбору кандидатов. Мы получили шесть мужчин и шесть женщин: трех почтовых работников, двух инженеров, домохозяйку из Помоны, безработного сценариста, двух школьных учителей и трех пенсионеров.
Мы знали, где они живут и чем занимаются. Но мы не знали их фамилий. Это были анонимные присяжные. На предварительных стадиях процесса судья решительно защищал кандидатов от внимания публики и прессы. Он распорядился поставить камеры «Судебного канала» за скамьей присяжных, чтобы зрители не могли видеть их лиц. Настоял на том, чтобы даже юристы не знали фамилии претендентов и во время «вуар дир» обращались к ним по номерам сидений.
В начале заседания судья расспросил каждого кандидата, чем он зарабатывает на жизнь и в каком районе Лос-Анджелеса проживает. Дальше следовали традиционные вопросы: не становился ли кто-нибудь из них жертвой преступления, нет ли у них родственников в суде, не связаны ли они с полицией и прокуратурой. Судья выяснял, что присяжные знают о законах и судебной практике, и спрашивал, не приходилось ли им прежде быть присяжными. Наконец Стэнтон отвел три кандидатуры: сотрудника почты, потому что его брат работал в полиции; пенсионера, у которого в уличной разборке убили сына; сценариста — пусть тот и не работал на «Арчуэй пикчерс», но вечная вражда между продюсерами и сценаристами внушала мысль, что он заведомо настроен против Эллиота.
Еще одного кандидата, инженера, судья исключил по его собственной просьбе. Это был частный консультант, две недели в суде полностью лишали его дохода, не считая пяти баксов в день, выдававшихся присяжным заседателям.
Всю четверку быстро заменили следующими претендентами из списка. Процедура шла своим чередом. К полудню я использовал два немотивированных отвода, убрал оставшихся почтовиков и уже собирался избавиться от второго инженера, но потом решил прерваться на обед и как следует обдумать свой следующий ход. Между тем Голанц сохранил весь свой боевой запас. Очевидно, хотел дать мне возможность отстреляться первым, а затем придать коллегии присяжных окончательную форму.
Эллиот чувствовал себя в роли босса. Всю работу в суде делал я, но он считал себя вправе оспаривать каждый мой шаг. Мне приходилось тратить уйму времени и объяснять, почему я хочу отклонить того или иного кандидата, а Эллиот каждый раз возражал и приводил свои доводы. Правда, в конце концов он начальственным кивком неизменно давал согласие, и присяжный исключался из коллегии. Процедура меня раздражала, но я с ней мирился, пока Эллиот позволял мне делать то, что я считал нужным.
Вскоре после полудня судья объявил перерыв. Это был день отбора присяжных и первый день моего первого процесса за прошедший год. Лорна Тейлор специально приехала в суд, чтобы поприсутствовать и выразить поддержку. Мы решили вместе пообедать, после чего она собиралась отправиться в офис и приняться за работу.
Когда мы вышли в коридор, я поинтересовался у Эллиота, не хочет ли он присоединиться, но тот ответил, что должен быстро слетать на студию и выяснить, как там дела. Я попросил его не задерживаться. Судья и так расщедрился, дав нам на обед целых полтора часа, поэтому опаздывать невежливо.
Мы с Лорной задержались, пропуская толпу кандидатов к лифтам. Мне не хотелось ехать вместе с ними. В подобной ситуации кто-нибудь обязательно откроет рот и ляпнет что-то нарушающее правила, и мне придется обо всем докладывать судье.
Дверь очередного лифта открылась, и из кабинки вышел репортер Джек Макэвой. Протолкавшись сквозь группу кандидатов, он окинул взглядом коридор и заметил меня.
— Чудесно, — произнес я. — У нас проблемы.
Макэвой зашагал прямо ко мне.
— Что вам нужно? — спросил я.
— Объяснить.
— Объяснить что? Почему вы солгали?
— Нет, подождите, я ведь сказал «до воскресенья». Только это я вам обещал.
— Да, но уже четверг и в журнале ничего, а когда я попытался позвонить и поговорить об этом, вы мне не ответили. Ко мне обращаются много репортеров, Макэвой. Я вполне могу обойтись без «Таймс».
— Понимаю. Дело в том, что они решили придержать публикацию до начала суда.
— Суд начался два часа назад.
— Ну, они имели в виду реальный суд. С показаниями свидетелей и все такое. Чтобы включить свежий материал в воскресный выпуск. На первую полосу.
— Первая полоса в воскресенье? Вы мне гарантируете?
— В крайнем случае в понедельник.
— Так, уже понедельник.
— Да поймите вы, это новости. Все может измениться. Например, мы планируем статью на воскресенье, а потом происходит нечто экстраординарное и материал переносят на следующий день. Нельзя все предусмотреть.
— Ладно. Я поверю этому не раньше, чем увижу собственными глазами.
Площадка перед лифтами расчистилась. Можно было спуститься вниз, не рискуя столкнуться с кем-нибудь из кандидатов. Я взял Лорну под руку и повел к лифту. По пути мы оба обогнули репортера.
— Так как, договорились? — спросил Макэвой. — Вы не будете…
— Не буду что?
— Говорить с другими? Давать эксклюзив?
— Посмотрим.
Спустившись вниз и выйдя на улицу, мы с Лорной прошли квартал до городской ратуши, где я оставил Патрика. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из будущих кандидатов видел, как я сажусь на заднее сиденье «линкольна». Это могло им не понравиться. Инструктируя Эллиота перед судом, я настаивал, что он должен отказаться от служебного лимузина с шофером и сам водить машину. Мало ли кто может увидеть тебя у здания суда и какой это произведет эффект.
Я попросил Патрика отвезти нас к Французскому саду на Седьмой улице. С дороги я позвонил по сотовому Гарри Босху, и тот сразу мне ответил.
— Я только что говорил с репортером, — сообщил я.
— И?..
— Материал пойдет в воскресенье или в понедельник. На первой полосе. Так что будьте готовы.
— Наконец-то.
— Да. Вы готовы?
— Не волнуйтесь. Конечно.
— Еще бы мне не волноваться. Речь идет… Алло?
Он уже повесил трубку. Я дал «отбой».
— Что там? — спросила Лорна.
— Ничего.
Надо было сменить тему.
— Слушай, когда вернешься в офис, позвони Джули Фавро и попроси ее прийти завтра в суд.
