– Васек, а помнишь Людочку из седьмого прядильного?
– Помню, конечно, – ответит Васек, – высокая такая, с грудью.
– Так вот… Сегодня бобина со штыря сорвалась и прямиком бедняжке в голову.
– И что? – спросит Васек.
– Да ничего. В больницу увезли. Сказали, что сотрясение, а какое – не определили.
– Жалко Люду. Знаешь, Светик… А я тебя хочу. Уже третий день как хочу. С нежностью тебя хочу и лаской, – в надежде на понимание проговорит Васек.
– Да разве сейчас до этого, Вася? Грех… Люда из седьмого прядильного в больнице, а нам хорошо будет. Ей плохо, а нам хорошо. Так не по-людски, Вася. Не по-человечески так.
И Васек ляжет спать. Сытый, неудовлетворенный и как-то по-детски обиженный. И всю ночь ему будут снится большие замызганные фары, которые он трет ветошью. И обмотанная бинтами голова Люды из седьмого прядильного. И ее грудь, которую он когда-то мял.
Вадик набрал телефон Юли:
– Юля, а вот водитель автобуса…
– Что водитель автобуса?
– Водитель автобуса может быть счастлив?
– Я думала, ты извиниться… А почему, собственно, водитель автобуса или троллейбуса должен быть несчастлив?
– Нет, ну вот пилот лайнера – оно понятно. Обольстительные стюардессы не дают скучать, облака вокруг… А под ними страны и города красивые. Пилот над земной суетой, над головами миллиардов людей. Он парит, ощущает свободу и… И ему не нужно протирать ветошью фары.
– Какие фары, Вадим?.. Ты где? Ты ел сегодня? Слышишь, Вадик, приезжай. Быстро приезжай!
Вадик отправился к Юле. Отходя ко сну, он будет гладить нежное плечико, на котором вытатуирован смешной лемур. Смотреть на голубоватый лучик, пробивающийся из-под штор, и стараться заснуть.
Утром следующего дня Вадим клятвенно обещал Юле перейти на положение «сухого закона». Позвонил коллеге Игорю Ледяхову. Рассказал, что всего в сорока километрах от города есть замечательное местечко. Что стоит там умиляющий своей безнадежной обветшалостью домишко, а проживает в нем не отказывающийся от рюмахи дед и что-то неведомое. Игорь тревожно спросил, не живет ли с алкоголизирующим пенсионером деклассированная женщина с опухшим лицом и запахом. Получив отрицательный ответ, успокоился. Привидений он не боялся, а вот неопрятными женщинами брезговал и чурался их.
Выезжать решили ближе к вечеру. Скверное настроение Вадима переменилось. Глядишь, и после байки о паранормальной лачужке вновь появится вкус к работе. Свободного времени станет меньше, дурных мыслей поубавится. Жизнеутверждающие мечтания Вадика прервала вибрация телефона.
– Слушаю вас, Александр Сергеевич! Весь, можно сказать, во внимании! – радостно отрапортовал в трубку Вадик.
– Ну здравствуй, сука!
Эта фраза была сказана главным редактором так, как звучат в исторических фильмах подобные ей фразы. Когда разгневанный государь обращается к собранию: «Ну здравствуйте, бояре!» – и бояре в один миг опускают головы. Лица их становятся цвета пепелищ, глаза по углам стреляют. И ждут они проявлений немилости от царя-батюшки. Вадик медленно осел на пол. Вытащил из пачки сигарету. Не найдя в кармане зажигалки, пополз к журнальному столику.
– За что, Александр Сергеевич?
– За покойницу с тяжелой и удивительной судьбой. За женщину, прожившую яркую и нелегкую жизнь. За Марту Францевну Изотову, в девичестве Рейншталер. Дочку немецкого военнопленного, который полюбил Россию. И поверь, Вадик, я бы назвал тебя не сукой, будь в кабинете один.
В кабинете Александра Сергеевича, раскачиваясь из стороны в сторону, сидела Клавдия Феофанова. В правой руке женщина сжимала свернутую в трубочку газету. Левой нервно выстукивала карандашом по столешнице:
– Своими руками бы гаденыша придушила! Это же надо так мозги пропить, а! Знакомые звонят… Кто с радостью, кто с боязнью и удивлением. А вопрос задают один: «Клава, так ты жива?»
– Не беспокойтесь, Клавдия Семеновна. Сейчас вот договорю с этим негодяем, а потом будем решать, что делать. – И главный вновь переключился на разговор с Вадимом: – Вадик, в моем кабинете сидит Клавдия Семеновна Феофанова. Ни в чем не повинная женщина, которую ты, можно сказать, виртуально уложил в могилу.
– Значит, долго жить будет. Примета такая, – со страху вставил Вадик.
– Довести, тля, хочешь?!
Александр Сергеевич саданул кулаком по столешнице. Клавдия выронила карандаш и, схватившись за голову, проговорила:
– И он еще пререкается… Он еще правоту свою качает.
– Он уже допререкался, – заверил посетительницу главный. – Значит, так, Вадим. Опровержение мы за тебя уже написали. С извинениями и благодарностью товарищу Феофановой за понимание. С ее фотографией, на которой она не умирает на скамейке, а улыбается с номером нашей газеты в руках…
– Хороший, кстати, маркетинговый ход. Тираж подрастет.
– Вадим, если ты сейчас же не заткнешься, решение о твоей судьбе приму я. Вернее, я его уже принял. Но… Есть одно «но». Учитывая образ жизни, который ты изволишь вести, будущее твое тайной для меня не является. В худшем случае помойка, в лучшем – проживание на правах второго привидения вместе с дедком, про которого ты хотел делать материал. Но в принципе исходы равнозначны. И все же… И все же постараюсь дать тебе шанс. Так вот, Вадим. Если сейчас Клавдия Семеновна сжалится над тобой и не будет требовать увольнения, ты в редакции останешься.
– А вы спросите, Александр Сергеевич. Может, сжалилась уже. А то я волнуюсь.
Трубка затихла. Вадик посмотрел в окно. Порывы ветра качали старенькую, ржавую карусель. Неподалеку чернел железный каркас будки. Раньше в ней торговали сахарной ватой. Вадик даже почувствовал этот запах детства. Если закрыть глаза, можно на мгновение перенестись в то далекое время. Мир затихнет, промелькнут цветные картинки. Зазвучат обрывки мелодий. А потом станет больно. Распахнув ставни, Вадим посмотрел вниз. Поблескивающие от дождя бруски скамейки. Выцветший газон, усеянный истлевшими листьями. Он вспомнил Андрея. Попытался представить его последний шаг. Шаг или прыжок? А может, и поступок. Уже после смерти Андрея называли слабым человеком, рехнувшимся. Кто-то вообще записал в предатели. А он просто не мог смириться. С тем, что мучает не только себя, но и близких, родных ему людей. Вадик почувствовал дрожь в руках. Резко захлопнул окно. Опустившись на пол, прижал к лицу холодные ладони.
Три дня Вадим литрами пил минеральную воду. На звонки отвечал выборочно. Перед выходом из дому подолгу смотрел в окно. Понимал, что встреча с тетей Клавой могла стать фатальной. За эти дни Вадик созвонился с пятью издательскими конторами. В двух о нем были наслышаны. Три оставшихся офиса назначили встречу. О шансе от Сергеича Вадик и думать забыл. Но вечером среды телефон взыграл «Валькирией». Большой палец заметался между кнопками с зеленой и красной трубками. Вадим пожалел, что на панели телефона нет желтой клавиши.
– Слушаю, Александр Сергеич, – Вадим постарался казаться бодрым.
– Чтобы завтра в одиннадцать был в редакции. Ровно в одиннадцать. Все…
Значит, пожалела Клавдия Семеновна. Дала еще одну попытку.
В редакции Вадима встретили аплодисментами и улюлюканьем. Словно гимнаст, закончивший выступления, он поднял руки. По-озорному улыбаясь, несколько раз поклонился. Расцеловав секретаря Ирину, осенил себя крестом и шагнул в кабинет главного. Взгляд Александра Сергеича легкости в общении не сулил. Указав ладонью на стул, Стельнов закурил. Специально выдержал небольшую паузу.
– Вадик, а ты на ипподроме не играешь? Ну или в казино, допустим.
– Нет, Александр Сергеич. Бог миловал. Бега и рулетка столь же несовместимы с алкоголем, как марихуана с сексом. А почему спрашиваете?
– Да везучий ты. А если везет, то, как правило, во всем… Доброго сердца человеком оказалась Клавдия. Сначала костерила тебя на чем свет стоит. Потом расчувствовалась и за тебя же просить начала. Значится, так, Вадик. Продолжаешь работать, но берешь на себя обязательства. Мэрия города начала кампанию по стимулированию дворников. Понимаешь, о чем я?
– Если честно, то не очень. Стимулирование дворников… Какая-то эротика с пролетарским подтекстом.
Затушив сигарету энергичными движениями пальцев, Александр Сергеич приподнял очки. В редакции этот жест относили к недружелюбным.
– Ценю твой юмор, Вадик. А ты цени мое терпение. Цени и слушай. Каждую пятницу должна появляться небольшая заметка с фотографией. В заметке – история дворника и его фотография. Дворники, Вадим, должны быть живыми, а не мертвыми. Желательно с солидным стажем работы.
– Александр Сергеич, так одни таджики тротуары и метут. Тетя Клава – редкое исключение. Легче негра в рядах ку-клукс-клана отыскать, чем у нас в городе местного дворника со стажем.
