– И на болотах денно и нощно стоят посты из отморозков, – перебил главред, – чтобы «черные копатели» не утащили из-под носа у бригады ржавый пулемет, башню танка или сундуки с золотом Третьего рейха. Знаешь, Вадик… Вот есть поговорка, что, мол, лень родилась раньше какого-либо человека. Раньше тебя, Вадик, родилась не лень, а ложь. В общем, так. Либо завтра сдаешь хорошую байку, либо будем говорить по-другому. Пусть не «бомба», пусть нормальный, читабельный, как сейчас говорят, материал. Завтра, Вадик.
– Материал уже есть, Александр Сергеевич. Не взрывной и скандальный, правда. Он трогательный. Можно даже сказать, исполненный трагизмом нашей жизни. Осталось, как вы говорите, поместить ядро в оболочку.
– Помещай, Вадик. А то я помещу тебя в список неблагонадежных. В такой же черный, как твои «копатели» с разрешениями.
Порицания показались Вадику не слишком злыми. После очередных ста граммов Вадик счел их почти что отеческими. Монитор ожил полупорнографической заставкой. Из колонок рвался в мир Билли Айдол. На белом полотне появился заголовок: «А старики уходят и уходят…» Из угла губ то и дело вываливалась сигарета. Вадик, подобно гению фортепиано, стучал по клавишам. Так же откидывал назад голову, когда организм просил очередной порции зелья. Три часа уложились в статью на целую полосу. Закончив гнать строку, Вадик принялся ретушировать фото. Несколько раз посмотрев на снимок, репортер пришел к выводу, что есть на нем детали лишние, отвлекающие. Из кадра исчезло левое крыло «мерседеса», мусорный ящик и беременная кошка Франя. По мнению Вадика, читателя должен был зацепить эффект безвременья. Но эффекта не получилось. На страдающем юноше были кроссовки и бейсболка. А юноша был одним из несущих элементов экспозиции, и убирать его было ни в коем случае нельзя. Отослав письмо Сергеичу, Вадик потянулся. Выпив еще рюмку, улыбнувшись, прилег на диван.
Разбудили Вадима ноты «Валькирии». Эта мелодия была закреплена за звонком главреда. Голос шефа был грустным. Можно сказать, скорбным.
– Ну еще раз здравствуй, Вадим… Получил твой материал. Прочел и в очередной раз понял, насколько ты небесталанен. Только, бога ради, не обольщайся. Ради бога, прими эту похвалу достойно, – Сергеич взял паузу. – Старушка, выходит, на твоих глазах прямо и преставилась?
– Почти, Александр Сергеевич. Иду, вижу, ее внучек голосит на всю улицу. Знаете, у самого защемило все внутри. Как будто лезвием по грудине кромсали. Ну я тут же по мобильному неотложку вызвал. А о материале и не помышлял даже. Знаете, подумал поначалу, что, мол, долг журналиста дело хорошее… Но до определенных границ. Человек ушел в мир иной, а я буду, как папарацци, нащелкивать эту трагичную картину. А потом как осенило, Александр Сергеевич! Будто луч какой снизошел! Ведь ушел человек, ушла жизнь… И возможно, жизнь, написать о которой именно долг журналиста. – Вадим уже сам себе верил.
– В этом ты прав. Послушай, а откуда ты биографию Марты Францевны Изотовой, а в девичестве Рейншталер, узнал?
– Там же сноска есть в конце материала. С благодарностью родственникам Марты Францевны за помощь в подготовке материала.
– Ах, да… Вижу. – Вадиму показалось, что в трубке что-то булькнуло, и главный сильно выдохнул. – Знаешь, что я еще, Вадим, думаю, – не больно ли фото реалистичное? Добрый, можно сказать пропитанный любовью и скорбью, рассказ – и фото покойницы. Вроде как не раздел криминала. Ты как сам считаешь?
– Думаю, что как раз это фото материал и несет.
– А мы знаешь что сделаем? Мы сделаем побольше фотографий, где она в детские годы. Вот где на стульчике стоит, например. Ее увеличим. И где в профиль на набережной, тоже побольше поставим, – моделировал макет Сергеич. – Как годы меняют женщин-то, а… Один человек, а на всех фотографиях такая разная…
Здесь стоит пояснить, что для придания большей достоверности своему повествованию Вадик отсканировал детские фотографии своей покойной бабушки. В этот момент он второй раз за день помянул совесть.
– Да я иногда на свои фото смотрю, Александр Сергеевич, и тоже удивляюсь. Вроде всего-то три-четыре года прошло… А так сильно изменился, – вставил Вадим.
– А ты, Вадик, иногда не по дням, а по часам меняешься. Это, потому как водку жрешь декалитрами. А три, как ты говоришь, четыре года назад тебя только с бутылкой пива можно было увидеть. Да и то редко. Так что помолчал бы, Вадик. Но материал хорош… Получишь полтора гонорара.
– Спасибо вам, Александр Сергеевич. И у меня просьба большая к вам. Вы не могли бы в бухгалтерии попросить, чтобы они деньги хотя бы завтра перевели. Я поиздержался сильно. Но деньги нужны не на водку, а исключительно для работы. Игорь Савин рассказал, что буквально в сорока километрах от города есть дом с очень странной историей.
– Привидения?
– Что «привидения»?
– Спрашиваю, привидения в доме том обитают?
– Нет. Обитает там какой-то дедок и полтергейст.
– Про эту халабуду уже писали наши конкуренты. Ну хорошо, хорошо… Сделай байку про дедка с полтергейстом. Только умоляю, Вадик. Дед, насколько я знаю, патентованный алкаш. Может, отсюда и байка про блуждающих по этажам духов. Чтобы со стариком не наяривал. И безо всяких изысков в твоем стиле. А то у тебя хватит ума написать, что старичок состоит с полтергейстом в гомосексуальной связи. Или что они на пару спиваются, а по ночам воют на луну. Напиши как есть, добавь чего-нибудь разумного. Комментарий у какого-нибудь паранормального специалиста возьми. А в бухгалтерию я сейчас позвоню.
Вадику стало одновременно и радостно, и грустно. Бывает такое чувство, когда трудно определить, какие в твоей душе эмоции берут верх. Тетю Клаву вот «похоронил» в угоду своим меркантильным интересам. Но с другой стороны – примета хорошая. Значит, долго еще проживет. Это как во сне. Увидел похороны близкого человека, значит, еще годков впереди немало. А вот если Клавдия статейку увидит, то о приметах вспоминать не придется… Что касается денег, то полтора гонорара – сумма не бог весть какая, но позволяет оттянуть время обращения к родителям. С просьбой материально простимулировать юное дарование, ищущее выход из морального и творческого кризиса. Оставшись верным принципам максимализма, Вадим допил водку. Позвонив Юле – напросился в гости.
Время, проведенное с Юлей, закончилось скандалом. Вадима девушка поутру выпроводила. Морось, слякоть… Под козырьком обшарпанной остановки с рекламой «Спрайта» лобызались бледные студенты с рюкзаками. Вадик подошел к газетному киоску, купил свежий номер. Материал распластался на всю полосу. Повернув газету к киоскерше, Вадик довольно проговорил:
– Вот, смотрите. Моя статья. Сам написал. Можно сказать, выстрадал.
– Угу. Молодец. Иди еще что-нибудь напиши. Пострадай и напиши, – вяло отреагировала женщина, надкусывая массивную сливу.
Безразличие киоскерши, оскорбительный и высокий тон Юли, заставившая поежиться сирена скорой… Все это вновь заставило Вадика потратить день впустую. Попивая смешанную с апельсиновым соком водку, он пытался заглянуть в будущее. В свое будущее. Вадик осознавал, что теряет дни, недели, да даже месяцы. Думать об этом больно. Но можно помечтать: «Наверстаю, остепенюсь…» А если не получится? Тогда придется считать потерянные годы. Хотя их, наверное, и не считают. А вспоминают об этих потерянных годах и тут же отдают Богу душу. Инфаркт как плата за самые роскошные и бесполезные траты жизни. За траты времени.
Вадик наблюдал за водителем автобуса. Вот он вышел из своего железного кормильца. Стоит и трет фары. С яростью их трет. Он ухоженный, крепкий, но злой и неудовлетворенный. Маленькая зарплата, хамоватые сволочи-пассажиры. Негодяй кондуктор не делится выручкой за «левые» билетики. И одни и те же остановки. Замызганные, с полуразбитыми рекламными щитами. На них черные баскетболисты вколачивают в корзину огромный «апельсин». На них до тошноты глянцевые девицы блестят кремами из канцерогенов. В этой рекламе жизнь не для водителей автобусов и пассажиров. Вадик вспомнил, что видел на троллейбусном полустанке рекламу FERRE. Неужели идиоты из рекламного агентства, всерьез думают, что трудолюбивые женщины с лицами мучениц, бабушки, глядящие на небеса, далекие от мира потребления бомжи и сосредоточенные токари знают, кто такой FERRE? Да узнай они это, разбитых реклам с FERRE было бы много больше.
Водитель закончил полировать фары и вернулся в салон. Положив руки на громадное колесо руля, откинул назад голову. Скоро конец смены. Дома истосковавшееся дитя с перемазынным вареньем лицом и фурункулами. Угрюмая супруга с ужином и плохой вестью. Зайдет водитель автобуса домой, а она ему с порога:
– Васек, а помнишь Людочку из седьмого прядильного?
