— Хорошо, я приеду. Агилар что-нибудь говорил о книге?
— Мне — ничего. Но не доверяй ему. Книга принадлежит тебе. Мы потратили много сил на работу с ней.
— Мой адвокат сейчас в Берне. Он занимается подготовкой договора о продаже. Мы с сестрой поставили очень жесткие условия. Если хоть одно из них не будет выполнено, то книга вернется к нам.
— Делай как знаешь, но прежде всего не доверяй Агилару.
— Спасибо, дорогая. Скоро увидимся.
Вечерело. Крыши флорентийских домов стали лиловыми и золотыми. Над закатными тенями гордо возвышался купол Брунеллески.
Афдера взглянула на часы. До ужина с Максом еще оставалось время. Она легла на кровать и попыталась заснуть, но не смогла. Ее волновало загадочное поведение Макса.
«Что же за этим кроется?» — размышляла она.
Через пару часов девушка вскочила с постели.
— Черт! Чуть не опоздала!
Афдера сбросила одежду и помчалась в душ, после чего надела черные трусики, чулки, а сверху — черное платье с большим вырезом.
«Если и это не поможет, то он точно гей», — подумала она, вертясь перед зеркалом и приподнимая груди, чтобы те выглядели соблазнительнее.
По дороге в ресторан водитель такси не отрывался от зеркала заднего вида, разглядывая пассажирку. Это был привлекательный зеленоглазый брюнет.
«Настоящий итальянец. Черты лица чисто флорентийские», — отметила про себя Афдера.
— Простите, синьора, но я должен сказать, что вы настоящее чудо, — не выдержал наконец он.
— Благодарю вас, но я замужем, — ответила она и показала одно из своих колец, чтобы с ходу пресечь все попытки ухаживания.
— Прошу меня извинить!
— Ничего страшного. Спасибо за комплимент.
Остаток пути они проделали в молчании.
— Вот ваш ресторан, — объявил таксист.
Макс еще не подошел. Официант проводил Афдеру к столику, стоявшему в глубине зала.
— Мой спутник скоро будет. Налейте мне пока сухого мартини.
На часах было десять минут десятого. Через пять минут неожиданно для Афдеры рядом с ней вырос Макс в сопровождении официанта.
— Вот ваш столик, синьор, — показал рукой официант и удалился.
На Кронауэре был великолепный черный костюм и рубашка с белоснежным стоячим воротничком.31 Удивление на лице Афдеры сменилось гневом.
— Идиотка! — воскликнула она и встала. — Могла бы не тратить время на приставания к тебе. Настоящая идиотка. И как я не догадалась?
— Подожди, я все объясню, — произнес Макс, взяв ее за руку.
— Не надо. Объяснять тут нечего. Ты лгал мне, а я была полной идиоткой. Я чувствую себя обманутой. Да, ты обманывал меня!
— В чем же? Я обманул тебя, потому что отказался с тобой переспать? Дело не дошло до поцелуев? Я уклонялся от встреч с тобой, желая уйти от соблазна? В чем я тебя обманывал?
— Чувствую себя идиоткой. Мне надо бежать отсюда без оглядки. Не знаю, что меня удерживает — стыд, унижение или собственная глупость. Я влюбилась в тебя как дура. Ты должен был мне сразу сказать.
— Согласен. Но я никак не мог выбрать подходящего момента. Да, я виноват в том, что позволил всему этому зайти так далеко. Ты всегда оставляла передо мной открытую дверь.
— Ты мог ее захлопнуть!
— Ты права. Не понимаю, почему я так поступал. Может быть, потому, что в глубине души хотел тебя, но сан запрещал мне это. Ты нравишься мне как женщина. Скажу честно, я боролся с собой. Мне трудно было не целовать тебя, не соглашаться провести с тобой ночь в Берне.
— А я не боролась с собой? И это говоришь мне ты! Даже не знаю, дать тебе по физиономии или просто уйти. Какой идиоткой я была! — продолжала негодовать Афдера.
Макс взял ее за руку, не давая покинуть зал.
— Что ты решила?
— В смысле?..
— Дать мне по физиономии или уйти отсюда?
— Надо бы уйти, но у меня нет сил на это. Лучше закажу еще мартини и спрошу тебя кое о чем. Может, обо всем остальном ты мне тоже лгал?
— Я не лгал тебе ни в чем. Да, мне надо было сказать раньше, кто я такой. Но я не обманывал тебя. Спрашивай.
— Давно ты принял сан?
— В двадцать пять лет. В восемнадцать я поступил в иезуитскую семинарию и понемногу, не сразу, убедился в том, что служить Господу — мое призвание. Мой дядя, кардинал Ульрих Кронауэр, помог мне укрепиться в этом убеждении и настоял на том, чтобы я серьезно учился.
— В каком университете ты учился?
— В Йеле. Изучал историю религий и выбрал своей специальностью раннее христианство. Получив диплом, несколько лет прожил в Дамаске, где освоил арамейский и коптский.
— Черт возьми, не бедные же у тебя родственники! — сказала Афдера и одним духом выпила второй бокал.
— Почему ты так говоришь?
— Йель требует больших расходов. Там учится только белая кость вроде тебя.
— Или тебя. Впрочем, ты права. У моей семьи есть деньги, и немалые. По линии отца у меня сплошь католические священники. Так продолжается уже несколько столетий. Дядя Ульрих — один из ближайших советников Святого Отца. Родственники со стороны матери торгуют сталью с начала девятнадцатого века.
— Откуда ты родом?
— Из католической Баварии. Отец родился в Ингольштадте, мать — в Берлине, а я — в Аугсбурге, в тридцать девятом, через несколько дней после начала войны. У родителей был дом в этом городе.
— Что они делали во время войны?
— Если честно, они поддерживали идеи Гитлера насчет великой Германии, но со временем эти иллюзии рассеялись. Многие их друзья были брошены в концлагерь Дахау из-за несогласия с тем, что творилось в стране. В конце концов собственность материнского семейства была конфискована. Родители решили искать убежища в Ватикане. Благодаря дяде Ульриху отец получил разрешение обосноваться там вместе со всей семьей.
— После войны они вернулись в Германию?
— Да. Родители прошли денацификацию и попытались вернуться к мирной жизни, но это было нелегко. Страна до самых основ была потрясена безумием гитлеровского режима и бомбардировками союзников. Мы возвратились в Мюнхен и жили там до конца пятидесятых годов. Потом я поступил в семинарию.
— У тебя есть братья или сестры? — поинтересовалась Афдера и подозвала официанта, чтобы заказать третий мартини.
— Две сестры в Германии. У них множество детей.
— Так почему же ты не сказал раньше, что принял сан? Я бы отнеслась к этому с пониманием.
— Что-то необъяснимое мешало мне. Может быть, страх тебя потерять.
— Нельзя потерять то, чем не обладаешь.
— Это так. Но я боялся, что больше не увижу тебя. Мне нравится быть с тобой, разговаривать. Хочу с тобой видеться. Пожалуй, это эгоистично с моей стороны. Ты собираешься вычеркнуть меня из своей жизни?
— Мне надо подумать. Сначала поеду в Берн, чтобы закончить все дела с книгой. После этого, если хочешь, можно будет поговорить в спокойной обстановке. А пока что постараюсь думать о тебе как можно хладнокровнее.
— Когда ты окажешься в Венеции?
— Не знаю. Сперва мне нужно в Берн.
— Ну что, закажем ужин?
— Да, отец Макс.
— А ты не такая уж злобная, — подмигнул он Афдере. — Значит, будем ужинать.
Берн
Утро выдалось холодным, почти зимним. По улицам гулял ледяной ветер. Сэмпсон Хэмилтон сидел в черном «мерседесе». Адвокат славился своей пунктуальностью, на десять у него была назначена встреча с Агиларом.
Машина остановилась у внешнего поста охраны. Один охранник взял пропуск, протянутый шофером, другой крепко придерживал на поводке немецкую овчарку не самого дружелюбного вида. Первый нажал кнопку, и стальная дверь открылась. По белой гравиевой дороге машина проехала сквозь густую рощу и остановилась на полянке, за холмом, скрывавшим от любопытных глаз белое стеклянное здание.
«Похоже на штаб-квартиру ЦРУ», — подумал Сэмпсон.
Над входом красовалась большая эмблема фонда Хельсинга.
— Господин Хэмилтон? — обратилась к нему молоденькая секретарша.
— Да.
— Пойдемте за мной. Вас ждут в конференц-зале.
По пути адвокат разглядывал предметы искусства, расположенные по обеим сторонам коридора. Греческие барельефы, этрусские могильные плиты и римские изваяния перемежались с картинами Роя Лихтенштейна, Марка Ротко, Тициана.
Большая дверь в конце коридора отворилась. Хэмилтон ожидал увидеть за ней не меньше десятка адвокатов в дорогих костюмах, но в помещении был только Ренар Агилар.
— Добрый день. Я ожидал встретить здесь с дюжину швейцарских адвокатов, готовых обсуждать каждую деталь договора.
— Что вы! Мы здесь стараемся как можно меньше контактировать с адвокатами. Надеюсь, я вас не обидел?
— Ничего страшного. Мне тоже не по душе адвокаты, хотя я и один из них, — заверил его Сэмпсон с деланой улыбкой. — Перейдем к нашему делу. Я привез три экземпляра договора о передаче книги в собственность вашего миллионера через посредничество фонда Хельсинга.
