— Учитывая, что основной целью церковных колдунов все же является Алексей, нам подобная фора по времени вполне подходит. Саша, звони Пафнутьеву, пусть режим повышенной боевой готовности со своих людей не снимает, но предупредит их о том, что в случае возникновения… осложнений работать они должны аккуратно.
— Сделаю, отец, — с готовностью кивнул цесаревич.
— И еще, Саша… — продолжил император. — Хватит мне из себя страшилку строить, пора и тебе в полной мере характер проявить. Когда приедет Пафнутьев, пропесочишь его самостоятельно. Правда, в моем присутствии — хватит уже своим дружкам потакать. Развели, понимаешь, панибратство! Понял?
— Понял, — опять кивнул тот и заметил, с каким одобрением к последним словам старшего брата отнесся Владимир Николаевич. — Отец, надо бы усилить охрану Бутырки, не дай бог, церковные колдуны еще решат за семью Вострецова отомстить… — Император одобрительно кивнул. — Кроме того, для всех младших Романовых предлагаю объявить каникулы в лицее до конца недели, пусть, от греха, дома посидят. А я сейчас же переговорю с Лебедевым, чтобы ко всем младшим родичам были приставлены бойцы «Тайги».
— Принимается, — дружно заявили остальные.
* * *
— Мифа! Они семью мою убили! — орал Вострецов. — Чего вы сидите? Пошли Романовых мочить!
— Витя, успокойся, — участливым тоном ответил Тагильцев. — Ты сам отчасти виноват в произошедшем, именно ты не успел к своей семье и не вывел ее из дома.
— Я ногу подвернул в этих ваших подвалах! — продолжал орать Вострецов. — Вот и не успел! А вы все отказались мне помогать! У меня же мать неходячая!
— Все остальные как-то справились, — тем же участливым, но твердым тоном продолжил Тагильцев. — Да и сын твой, похоже, жестко канцелярских спровоцировал. Вот те и… А нам свои семьи, Витя, надо как-то из Москвы вывести. И не только вывезти, но и на новом месте разместить.
— Значит, вы не со мной? — На чуть не плачущего Вострецова было больно смотреть. — Да пошли вы! А еще братьями назывались! — Он, заметно хромая, направился на выход из комнаты.
Все остальные беглые колдуны так же, как и Тагильцев, смотрели вслед Виктору с сочувствием.
— Стой, Витя, есть для тебя информация, раз уж ты все для себя решил, — сказал Мефодий и громко вздохнул.
— Чего еще? — уже открывая дверь, спросил тот.
— Говорят, виновника всех наших бед Романовы в Бутырке спрятали, — хищно улыбнулся Тагильцев. — Если надумаешь… будь осторожен, его явно «Тайга» страхует.
— Вертел я эту «Тайгу»!.. — Вострецов громко хлопнул дверьми.
* * *
Из Бутырки я «откинулся» только в среду вечером:
— Все, царевич, хватит массу давить и казенные харчи переводить, тебя освобождают и вызывают к царственному деду, — заявил мне Кузьмин, в очередной раз безо всякого спроса зайдя ко мне в камеру. — Основная опасность, грозящая тебе, похоже, миновала. По крайней мере, мы все на это надеемся.
— Какая еще опасность? — не понял я. — Вы что, в Бутырке меня от самого себя надежно спрятали, чтоб я с Дашковыми ничего не сделал? Так я и не собирался…
— Все узнаешь в Кремле, — ухмыльнулся он. — Там тебе государь с цесаревичем дадут полный расклад по сложившейся ситуации.
— Хорошо, — кивнул я и вышел из камеры вслед за колдуном. — Мне телефон-то хоть вернут?
— Телефон уже у Прохора, — бросил он. — Твой любимый воспитатель нас внизу ждет, все жданки съел…
И действительно, Прохор стоял за воротами тюрьмы, около одной из четырех «Волг». И не один.
— Иван, что за херня? К чему этот кортеж, да еще и три колдуна в сопровождении? — остановился я и уставился на Кузьмина. — Чтоб я по дороге не сбежал?
— Царевич, не выеживайся! — поморщился он. — Чтоб ты не сбежал, достаточно и одного меня, так что не строй на свой счет вредных иллюзий! У меня приказ, отданный лично твоим отцом, который не терпит двойного толкования. Ты поедешь по-хорошему, или… — Мое сознание чуть поплыло, а колдуны, стоявшие в компании Прохора, заметно напряглись.
Накинув на себя уже на автомате колокол, я с трудом, но отстроился от воздействия Ивана:
— Куда прикажите присесть, господин Кузьмин? — скрежетнул я зубами.
— Пожалуйте сюда, ваше императорское высочество! — Он указал мне на вторую из ряда «Волг» и даже «подобострастно» распахнул заднюю дверь, закрыл ее, а сам уселся на переднее сиденье.
Через несколько секунд с другой стороны в машину загрузился Прохор:
— Лешка, твою же бога душу мать, дай я тебя обниму, обормота!
«Телячьи нежности», впрочем, продолжались недолго.
— На, держи, — воспитатель «торжественно» вручил мне телефон, а машина тронулась с места.
— Спасибо, — кивнул я и обернулся назад, мысленно прощаясь с Бутыркой, и невольно вспомнил последние три дня нахождения в ней…
Моё «очухивание» в понедельник, после приснопамятного совместного визита бабули и Вани-колдуна, было крайне хреновым: голова раскалывалась и кружилась, тянуло блевать, а свое тело, вернее, его члены я ощутил не сразу. Во рту было сухо, губы потрескались, а язык напоминал наждачную бумагу, да и в глаза как песка насыпали! Сука этот Кузьмин, а не матрос!
Сработавшая чуйка просигнализировала о нахождения рядом постороннего человека, но попытка выйти в темп закончилась полным провалом.
— Лежи спокойно, царевич. — Я узнал противный голос Кузьмина. — Сейчас будет легче.
И действительно, по всему телу пробежала волна свежести. Не миновала она и голову — в ней прояснилось и посвежело. Длилось это ощущение недолго, но его хватило для первых признаков восторга в виде самой настоящей непроизвольной эрекции!
— А теперь спи, царевич. И хватит к болту своему ручонки похотливые тянуть, не хватало мне тут увидеть, как ты свою кукурузину чистишь…
И опять по телу пробежала волна теперь уже явного спокойствия, которая убрала всю свежесть и добавила расслабления, в голове поплыл сладкий туман, эрекция спала, и я провалился в объятия Морфея.
Следующее мое пробуждение, судя по отсутствию света, случилось поздно вечером или ночью. Кое-как привязав себя к «суровой» действительности заключенного Бутырки, я прислушался к организму, понял, что с ним более или менее все в порядке, поднялся с койки и решил размять затекшие члены. На отжиманиях дверь камеры открылась, а на пороге появился улыбающийся Кузьмин, которого я опять не видел.
— Вечер в хату, царевич! Как общее самочувствие? — поинтересовался он, закрыл дверь и встал напротив меня.
— Сносно, — напрягся я. — Чего хотел?
— Лекцию тебе прочитать. Но перед ней надо проверить, усвоил ли ты прошлый урок…
Сознание в очередной раз помутилось, меня выбросило в темп, но темной безальтернативной бездны перед глазами уже не мерещилось.
— А ты схватываешь все налету, царевич! — давление на сознание спало. — Отрадно работать с таким талантливым учеником.
— Ваня, ты достал меня со своим царевичем! — вызверился я. — Бесишь, бл@дь! Зови просто Алексеем.
— Хрен тебе, царевич, по всей морде! — Кузьмин преспокойно сел «на корты» рядом с умывальником. — Пока ты меня не превзойдешь в колдунской науке, позорное погоняло царевич останется за тобой. А обзывать тебя высочеством и обращаться к тебе по имени-отчеству меня заставляет только дворцовый этикет, там деваться некуда. А так ты для меня рядовой избалованный аристократический мальчик, гребаный бесполезный царевич, который хоть и нахватался из разных мест всякой ерунды и что-то даже умеет, но делает это крайне бездарно и глупо! — колдун презрительно сплюнул на пол.
— Ах ты тварь!.. — понесло меня.
Темп.
Атака. Я потянулся к его сознанию…
Но ничего сделать колдуну так и не успел…
И опять мрак гребаной бездны перед глазами…
— Подъем, царевич! Ресницы дергаются! К лекции готов? Я же тебя не сильно приложил, не прикидывайся трупом, не поможет, — вещал мне все тот же противный голос.
Усевшись на койке, я уставился на Ивана, так и продолжавшего сидеть «на кортах» рядом с умывальником. И как он оттуда сумел рассмотреть мои ресницы? Явно пиzдит, как дышит, тварь!
