— Я буду, дорогой Болет, собирать силы и продолжать борьбу.
— Ты говоришь о независимости Кубы?
— Да. Но не следует считать независимость моего острова конечной целью. Она — одно из средств борьбы за единство всей нашей Америки.
Вечером он никуда не пошел, а сел за письменный стол. Он так и не выписал своих книг в Каракас, и теперь они окружали его, как верные солдаты молчаливо окружают проигравшего бой командира. Обсидиановый держатель для бумаг — подарок мексиканца Диоса Песо — лежал там же, где и полгода назад. Марти провел рукой по его холодной полированной грани. Проигрыш одной битвы обязывает выиграть другую — разве не он сам сказал это? Он взял перо:
«Сеньор редактор «Ла Опиньон Насьональ»…
Еще не собираясь спешно покидать Каракас, он говорил с Альдреем о будущем сотрудничестве. Дон Фаусто предлагал Марти писать в его газету отовсюду, где он только ни окажется. И теперь, когда долг звал Марти снова, он решил рассказать своей большой родине о северной стране, история которой могла служить прекрасным уроком:
«Эта нация имеет абсолютное право и абсолютный долг быть великой. Для нас, наследников бурь, естественно жить в дружбе с нею…»
Спустя две недели он отправил эту статью в Каракас, приложив к ней другие, где говорилось о положении в Испании, отношениях Бисмарка и Гамбетты, диалоге Франции и Италии. Он знал, что, печатая его, Альдрей рискует навлечь на себя гнев Бланко, и поставил под статьями подпись: «М. de Z.».
Альдрей поместил все полностью и вслед за гонораром прислал дружеское письмо. Марти не удивился, уловив в нем нотки беспокойства. Любезный дон Фаусто понимал, что стиль очень скоро выдаст подлинного автора. И действительно, память о речах Марти была слишком свежа в Каракасе, чтобы Элой Эскобар и его друзья раздумывали над тем, кому принадлежат строки: «Свобода никогда не умирает от полученных ран. Нож, ранящий ее, несет в ее вены новую кровь!»
Темами статей Марти стали исторические заметки о Георге III и Вашингтоне, выступления Аделины Патти, встреча русского царя и немецкого кайзера, конгресс геологов, события в Ватикане, экспедиции в Антарктику, новые железные дороги, проблема Гибралтара и многое другое. Он писал, изучая и прочитывая громадное количество солидных трудов и периодики на испанском, английском, французском, португальском языках. Он писал так красочно и детально, словно сам был очевидцем каждого привлекшего его внимание события. Впрочем, для него это было не обязательно — он являлся современником своих хроник в самом глубоком смысле этого слова.
Альдрей с большим удовольствием получал статьи о странах Европы. Он считал, что такая тематика лучше законспирирует подлинного автора. Но европейские события все чаще отходили для Марти на второй план, и он посылал Альдрею хроники о бурной жизни гигантской страны, которая с безразличием сильного приютила его, как и сотни тысяч других эмигрантов. Он преклонялся перед ее народом, и страдания простых американцев были его страданиями. Он видел сотни людей, доведенных до нищеты. Они валялись на траве и сидели на скамейках в скверах, босые, голодные, пряча тоску своих глаз под полями шляп. Капитал не дал им работы.
Марти подолгу беседовал об этом с Эусебио Эрнандесом. Честный патриот и прекрасный знаток социальных проблем, Эрнандес рассказывал другу о целях и деятелях социалистического движения. Однажды они побывали на митинге, организованном секцией Интернационала. Ораторы говорили по-немецки, и друзья мало что поняли, но Марти запомнилась их бедная одежда и страстная убежденность. С тех пор он всегда с уважением относился к социалистам, и это почувствовал даже Альдрей, получивший блестящие статьи о конгрессе социалистов в Испании и преследовании их в России и Германии.
Альдрей поколебался, но все же заслал статьи в набор, вычеркнув несколько самых «красных» абзацев.
Наступила двадцать девятая осень Марти. Стопки листов, исписанных быстрым неразборчивым почерком, регулярно отсылались в Венесуэлу. Иногда рыжий почтальон ирландец приносил письма с Кубы — отец и мать болели, Вионди заклинал теплее одеваться и коротко сообщал о делах. Кармен молчала. И он снова склонялся над столом, а вечерами все чаще уходил в гости к журналисту Энрике Трухильо.
Гостеприимный дом Трухильо всегда заполняли кубинцы. Хозяин — высокий, энергичный, с короткой бородкой и решительным взглядом — лишь недавно прибыл в Нью-Йорк из Испании, где отбывал ссылку за помощь повстанцам в малой войне и теперь ратовал за новое восстание.
Несколько вечеров Марти молчал, слушая воинственные призывы. Ему хотелось знать, как настроены остальные. Увидев, что большинство готово бездумно согласиться, Марти взял слово:
— Новая война, говорите вы? А вы спрашивали у народа, хочет ли он этой войны? Где у вас ружья, чтобы стрелять? Вы говорите, что добудете их в бою, но кто поведет вас в этот бой? Лучшие люди Кубы звенят цепями на каторге, их иссушает солнце Сеуты и Махона. Гомес и Масео далеко, и еще неизвестно, кто будет готовить восстание на самом острове. Ведь не думаете же вы, что горстки кубинцев из Нью-Йорка или Флориды достаточно, чтобы сломить Испанию!
Молчанием были встречены эти слова. Азарт остыл, все понимали: Марти прав, для хорошего взрыва нужно скопить динамит.
Уже веяло холодом наступавшей зимы, и, словно вымаливая хоть чуточку солнечных лучей, деревья в скверах тянули мокрые черные ветви к свинцовому небу. Плотно закутав шею шарфом и подняв воротник пальто, Марти каждое утро уходил из дому, направляясь в деловой район Боулинг Грин, где нашлось место делопроизводителя в фирме «Лайонс энд Компани». Во второй половине дня он продолжал писать для «Опиньон», посещал дом Трухильо или ужинал у Кармиты. Он стремился все время быть среди друзей, чтобы убежать от леденящего чувства одиночества. Но наступала ночь, и он все-таки оставался один. Воспоминания не давали заснуть. Ему слышался голос Кармен и смех Пепито. Марти вставал, зажигал газовый рожок, садился к столу:
В морях далекихТебя ищу я…
На полях листов появлялись рисунки: букет в клюве фантастической птицы; мальчик, выходящий из разбитого яйца; две птицы, кружащиеся над гнездом; мечети, кувшины, верблюды, замки. Незадолго до нового, 1882 года рукопись, куда вошли написанные после разлуки с сыном стихи, была сдана в издательство «Томсон энд Мар» под названием «Исмаэлильо».
Рождество Марти провел у Энрике Трухильо. За огромным, накрытым по традициям Орьенте столом сидело больше двадцати человек — цвет кубинской эмиграции. Шелковое знамя Кубы на стене украшали гирлянды из лавра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
