у круглой тумбы с агитплакатами поверх заклеенных афиш. С удивлением проводил взглядом двух филёров, так неумело следящих за телегой, которые также скрылись в дверях комендатуры. Уже почти в сумерках был вознаграждён: с крыльца комендатуры быстро сошли полковник в военной форме и Туманов, в наручниках и бумажным пакетом на голове. Если бы не его одежда, которую Клепинов очень хорошо запомнил, нипочем не узнал бы. Оба сели в пролетку извозчика, и подняв верх укатили в сторону железнодорожной станции. Клепинов, остановив попутный экипаж, двинулся следом. На станцию пройти удалось свободно, а вот на вагонные пути пришлось добираться окольно, благо за время нахождения в городе изучил станцию хорошо. Формирование воинских эшелонов всегда многолюдная процедура, и незаметно проследовать за полковником и Тумановым удалось без особых проблем. Стемнело быстро, и в свете станционных фонарей он видел, как полковник о чём-то беседовал с караульным у последнего вагона санитарного эшелона, затем скрылся в вагоне, и через некоторое время выскочил обратно один, направляясь к станции. Клепинов обошел обшитый железом почтовый вагон, стараясь не вызвать внимание караульного. Он знал устройство этих вагонов, в своё время боевые группы эсеров штурмовали и вскрывали их не единожды. В нём должна быть небольшая кладовая, забранная клетью. Скорее всего, там Туманов и находится, а значит сможет и бежать, эта клетка не для такого зверя, как он. Через несколько минут полковник вернулся в вагон, и состав тихо тронулся по рельсам. Следовало немедленно принимать решение: отпустить Туманова, значит дать возможность ему скрыться, ищи его потом по России, а тут – вот он, нужно всего лишь задержать поезд. Или вагон? В последствии Клепинов сам много раз удивлялся моторным действиям своего тела и разума: в свете фонаря открыл саквояж и выставил часовой механизм на задержку в три часа, поставив бомбу на взвод, затем закрыл и аккуратно зацепил его за рессору колесной пары почтового вагона, медленно проезжавшего мимо. Неожиданно из темноты между путей появился караульный, и, увидев постороннего человека у отправляющегося эшелона, начал лихорадочно сдергивать с плеча винтовку со штыком. Клепинов вскинул наган и выстрелив в часового прыгнул в темноту. Поднятые выстрелом суета и крики охраны значения уже не имели. Эшелон уходил на восток. Прощай, Туманов…
Со станции ускользнул ужом, в ночной суматохе бдительность караульных дальше света фонарей не распространялась, а в ночи Клепинов себя чувствовал уверенно. Поэтому уже через час вернулся на станцию, сменив темный сюртук на светлый полувоенный френч, и принялся активно добывать себе место в ближайшем, уходящем на восток, эшелоне. Штатских вагонов, как таковых, не было, весь подвижной состав был задействован для нужд фронта, однако гражданское население, желающее эвакуироваться в белый тыл, рассаживали по тем вагонам, заполненность которых это позволяла. Ему досталось место в старом пассажирском вагоне, вместившем в себя разного рода тыловиков, легкораненых и беженцев. Эшелон отправился на Уфу часа через два, а ещё через три, около полуночи, был остановлен на разъезде у Ново-Байлярово – путь впереди был перекрыт из-за сошедшего с рельсов почтового вагона. По словам путевого обходчика, вагон оторвало от эшелона взрывом и скинуло с откоса, слегка повредив рельсы. Сам железнодорожный состав проскочил дальше, и остановился уже за мостом через реку Ик. До места крушения, минут через сорок, первыми добрались бойцы охраны санитарного эшелона, они подобрали раненых фельдъегерей и мешки с корреспонденцией. Местных жителей снарядили расчищать от обломков рельсы. Телеграфировали в Бугульму о происшедшем, и санитарный эшелон двинулся дальше.
Скоро пути были очищены, и движение восстановилось. К этому времени начало светать и Клепинов остался на разъезде, нужно было выяснить судьбу Туманова: по словам обходчика, раненых в вагоне оказалось всего двое, о пассажирах или иных посторонних им не было сказано ни слова. В течении следующего дня Клепинов смог разыскать и опросить троих из местных жителей, принимавших участие в событиях прошедшей ночи. Все, как один, уверяли, что в санитарный поезд увезли на телеге двоих раненых, солдата и унтера, и зашитые, опечатанные почтовые мешки. Никого другого, ко времени появления их на месте события, у вагона и на прилегающей местности не видели. Накануне в Ново-Билярово стоял пулемётный взвод, но он убыл ещё засветло в сторону Туркменева, на подготовку новых позиций, и участия в ликвидации последствий крушения не принимал. Получалось, что полковник и его арестант просто растворились в ночи. Клепинов ясно представлял мощность заложенной им бомбы: оторвать вагонную пару колёс ей было по силам, но её никак не хватало на то, чтобы разнести в пыль, не оставив и следа, находящихся в вагоне. Тела в любом случае должны же были остаться? А их нет. Следовало теперь убедиться, что Туманова не было в санитарном эшелоне, в какой он мог добраться самостоятельно. Поэтому следующим же ближайшим эшелоном Клепинов убыл в Уфу, где через свои связи и возможности убедился, что никаких пострадавших в крушении, кроме двоих фельдъегерей, в санитарный эшелон не доставляли. Тех фельдъегерей тоже отыскать не вышло, после оказания им помощи они убыли со своим грузом дальше, по маршруту. Получается, опять исчез Туманов? Поразмыслив, он сообщил шефу установленным порядком о своём прибытии в Уфу, но информировать его о происшествии с Тумановым не стал: лично он с Тумановым теперь квит, а от его розыска официально отстранён шефом. Вот пусть шеф сам его и ищет, а он и так сделал всё, что мог.
Качели фортуны
(Туманов)
Ледяной холод привёл его в чувство сразу, одним вздохом. Открыл глаза и попытался понять, где он и что с ним. Мокрое лицо, остывающее на морозце, ясная октябрьская ночь, река, далеко слышен шум паровозных паров, самое неприятное – руки связаны за спиной, а рядом сидит довольный полковник Макаров в тумановском наряде, и отжимая в покрытую инеем траву воду с картуза, поглядывает в его сторону.
– Что, Туманов, снова поменялись с вами местами? Не обессудьте, так уж выпало. – отжав картуз Макаров распял его на коленке, и развалился на берегу, – Ох и тяжелы вы, батенька, пудов пять в вас, никак не меньше. Не могу больше тащить, не взыщите, я вам не конь. Вот-с, привёл вас в чувства, дальше сами, пойдём восвояси. Идти сможете?
Туманов с трудом сел, попробовал подняться и с удивлением обнаружил на ногах верёвочные путы, ограничивающие шаг.
– Удивлены? – Засмеялся Макаров, – а напрасно. Ваша прыгучесть мне дорого встала, милейший Сергей Аркадьевич, приходится принимать превентивные меры, так сказать, во избежание.
Память услужливо вытащила из мрака почтовый
