— Если это правда, то почему вы с самого начала не предупредили меня?
— Потому что так было нужно. Необходимо было, чтобы ты подарила его полным доверием, потому что, если бы он возымел хоть самое легкое подозрение — а ведь у недоверия слух острый, — он ускользнул бы от той сети, которую я расставил для него. Я хотел, чтобы ты могла открыто обещать ему как можно больше, но теперь я открываю тебе глаза и предупреждаю тебя, чтобы ты могла со спокойной совестью немедленно отбросить грязное орудие твоих планов, как только они сбудутся. Он любит женщину, которую сделал несчастной.
— Если бы у меня были доказательства, если бы я могла знать наверное, что он осмелился просто шутить со мной, словно с уличной девкой, тогда я впилась бы в его гладкое лицо острыми шипами, а потом приказала бы отдать его на растоптание диким лошадям! Но откуда вы знаете, что он сделал несчастной женщину и продолжает любить ее?
— Потому что он продолжает искать ее, как скупец, потерявший грош. Она сама рассказала мне и сейчас находится под моим покровительством. Я рассчитываю в случае крайней необходимости обещать ему эту женщину в качестве награды, если он поможет мне свергнуть Варвика с вершины его власти…
— Эта женщина у вас?..
— У меня на службе. Когда я возвращался домой с богомолья, из монастыря святой Екатерины Пертской, то одна из несчастных женщин, которых еретики объявили ведьмами за то, что они не изменили истинной вере, передала на мое попечение бедную гонимую. История ее страданий трогательна. Но что заинтересовало меня особенно, так это то, что возлюбленный несчастной, считающий ее обесчещенной и поклявшийся умертвить Бэклея, — один из стрелков регента шотландского. Тот самый, кого назначили на подмогу беглецу Сэррею для охраны Марии Стюарт в Инч-Магоме. Между этими двумя людьми завязалась тесная дружба, и они, как тебе известно, дочь моя, благополучно доставили шотландскую королеву на французский корабль. Им помогал задумавший этот план сын Гилфорда Варвика. Когда ты вступишь на престол, то будет легко направить этого стрелка на Бэклея, а Сэррея вместе с Дэдлеем обвинить в государственном преступлении за то, что они выдали невесту принца Уэльского французам. Если семейства знатных лордов смирить и запугать, то королевской власти удастся снова поставить высоко святую церковь в Англии и искоренить семя, посеянное антихристом.
Принцесса Мария почти не слушала архиепископа; ее губы дрожали, глаза искрились зловещим огнем, а волнение ее груди выдавало бушевавшую в ней страсть.
— Я хочу видеть эту девушку, — потребовала она, — хочу принять ее в свой придворный штат. Посмотрим, осмелится ли шотландец преследовать ее, когда она попадет под мое покровительство. Не беспокойтесь, шотландец ничего о ней не узнает до той поры, пока я получу возможность стереть его с лица земли.
Как раз в эту минуту вошла камеристка с докладом, что принцесса Елизавета настоятельно желает переговорить с ней; принцесса Мария презрительно пожала плечами, но архиепископ шепнул ей:
— Прими ее! Притворяйся, дочь моя, она явилась, потому что почуяла грозу, рассей ее страх и польсти ей.
По знаку Марии камеристка распахнула дверь, и в комнату вошла принцесса Елизавета, дочь Анны Болейн.
Странный контраст существовал между этими двумя дочерьми Генриха VIII, которые ненавидели одна другую, словно заклятые враги. Елизавета была так же высока и стройна, но исполнена грации и величавости. В наружности Марии было что-то зловещее, благодаря мрачному блеску маленьких глаз, недоверчивому, пронзительному взору и худобе некрасивого лица, умные темно-синие глаза Елизаветы сияли, как звезды, на слегка загоревшем от солнца лице, обрамленном белокурыми волосами рыжеватого оттенка.
— Должно быть, случилось нечто особенное? — спросила Мария. — Чему я обязана честью, что дочь Анны Болейн вспомнила о сводной сестре?
— Ты не ошиблась, Мария, — ответила Елизавета, — и по причине нашей кровной связи, я осмелилась просить тебя о разговоре наедине.
Архиепископ встал, но принцесса Мария его остановила:
— Его высокопреосвященство — мой духовник, я не имею от него тайн.
— Тогда я прошу его остаться, — улыбнулась принцесса Елизавета. — У меня дело, которое непременно следует обсудить нам обеим. Ты знаешь, что наш отец обещал мне престолонаследие в своем завещании и что его воля утверждена решением парламента.
— Ты забываешь важное условие! — злобно усмехнулась принцесса Мария. — Ты будешь признана наследницей престола, если Эдуард и я умрем бездетными.
— Совершенно верно, и я охотно подчиняюсь этому, потому что ты — старшая сестра. Между тем лорд Варвик угрожает твоим и моим правам: с помощью Томаса Уайта он вербует приверженцев леди Грей и велит провозглашать по графствам, будто бы завещание нашего отца, по законам Англии, недействительно. Эдуард при смерти, и я полагаю, что нам пора действовать сообща против кузины и ее приверженцев.
— Благодарю тебя за такую заботливость о моем будущем, — ответила принцесса Мария. — Я угадываю ее побудительные причины. Ты надеешься, что я умру бездетной, потому что я еще не замужем; подобной сестринской любви я и ожидала от дочери Анны Болейн.
Оскорбительный тон, с каким принцесса Мария вторично упомянула имя матери принцессы Елизаветы, не оставлял ни малейшего сомнения в том, что старшая принцесса не допускает и мысли о признании прав Елизаветы на престол.
— Королева Анна, моя мать, — возразила Елизавета, — не захотела потребовать смерти Екатерины Арагонской и ее дочери, если ты осталась в живых, то обязана тем сердечной кротости моей матери. Не в чем упрекать друг друга; вместо того, чтобы ссориться, лучше действовать единодушно.
— Принцесса права! — подал голос архиепископ Гардинер. — Спор о правах дочерей Генриха будет только на руку приверженцам леди Грей. Но принцесса Мария привыкла получать так мало доказательств привязанности со стороны своих родных, что вы сделали бы хорошо, ваше высочество, если бы назвали условия, на которых вы согласны поддерживать притязания вашей сестры.
— Я не требую ничего, — ответила принцесса Елизавета, — кроме того, чтобы мне было обеспечено подобающее положение, если Мария унаследует корону, пока что моя сестра доказывает мне лишь ненависть, совершенно не заслуженную мной.
— Это — разумное требование…
— И я охотно исполню его, — перебила Гардинера принцесса Мария, — если дочь Анны Болейн признает несправедливость обиды, нанесенной моей матери ее матерью, если она попросит у меня прощенья, как сделала Анна Болейн в Тауэре. Тщеславная гордость не подобает дочери казненной.
— Довольно! — воскликнула принцесса Елизавета. — Все, сказанное тобой, безобразно, как ты и твое черствое сердце. Я запачкала бы руку, если бы протянула ее дочери женщины, которой наш отец не удостаивал даже своей ненавистью. Кровосмешение наложило проклятие на твое чело. Лорды избавят от тебя Англию!
Принцесса Мария стиснула кулаки, онемев от бешенства. И когда сестра вышла, она упала почти без чувств на руки духовника.
— На эшафот! — успела промолвить она, скрежеща зубами. — На эшафот незаконнорожденную!… Крови!…
Гардинер положил изнеможденную принцессу Марию на постель. Его пугала эта женщина, до такой степени обуреваемая мрачными страстями, что у нее не было силы даже лицемерить.
Когда Мария очнулась, духовника уже не было. Колеблющимися шагами подошла она к шкафчику, вынула оттуда бутылку, наполнила из нее большой стакан и стала пить большими, жадными глотками, после чего, шатаясь, направилась к аналою.
Выпитое оказало свое действие: в экстазе опьянения принцесса приступила к истязанию своей плоти!
Глава одиннадцатая
РОКОВАЯ НОЧЬ
I
Леди Бэтси Фитцджеральд, графиня Килдар, не последовала за принцессой Елизаветой в ее дворец в Эшридж, но жила в доме своего отца в Лондоне. Многие знатные дворяне искали руки прекрасной графини, однако все их притязания были безуспешны. План Варвика — провозгласить королевой леди Грей, встретил в ней горячую сторонницу, потому что он был направлен против детей Генриха VIII. Леди Килдар видела в нем мщение кровавому тирану.
Маргарита Морус полюбила Бэтси как дочь, а та видела в ней сторонницу, которая отбросила все слабости тщеславия, чтобы жить одной идеей — отомстить за умерщвление отца потомству тирана. Мрачность и суровая замкнутость характера Маргариты не остались без влияния на Бэтси Килдар, и эта некогда веселая девушка превратилась теперь в существо с серьезными, холодными, строгими чертами, придававшими ее благородной наружности прямо царственную красоту.
