Теперь перед Л. Н. Толстым стояла новая задача. Видимо, охватывая более строгой, старческой мыслью более полно и последовательно свое миросозерцание, он захотел и любимому своему сборнику мыслей, который читал ежедневно, придать вид большей последовательности и систематичности. Оригинальная идея родилась в его голове. В «Круге чтения» мысли мировых мудрецов и самого Толстого распределены по месяцам и дням, – иначе говоря, на каждый день года читатель имеет несколько мыслей, посвященных тому или иному вопросу веры, жизни и нравственности. Но сами вопросы точно не определены, и порядок их – произвольный. Толстой решил, что в новом сборнике, именно в сборнике «На каждый день», все вопросы, или все, так сказать, темы будут следовать в определенном, логическом порядке одна за другой. Но сколько же их будет? 365? По числу дней в году? Нет. Только 31, по числу дней в месяце. С тем, что каждый месяц эта последовательность тем будет повторяться. Иначе говоря, при таком порядке должно было получиться (и действительно получилось) так, что, скажем, 1-е число каждого из 12 месяцев посвящено одному вопросу, одной теме, 2-е число – другому вопросу, другой теме и т. д. Значит, каждый месяц читатель прочитывал бы мысли новые, но по плану старому, одинаковому. Получалось своеобразное круговращение, долженствовавшее, по-видимому, – по мысли Толстого, – закрепить в голове читателя присущий автору строй мыслей, свойственное ему мировоззрение, его духовно-нравственную схему.
К январю месяцу 1910 года, когда я приехал в Ясную Поляну, четыре месячных выпуска «На каждый день» (январь, февраль и затем, в нарушение очереди, август и сентябрь) были уже готовы и сданы для печати московскому издателю И. Д. Сытину, которому В. Г. Чертков, отчасти вопреки воле Льва Николаевича, поручил это издание. (Лев Николаевич предпочитал передать его «толстовскому» книгоиздательству «Посредник».) Теперь Лев Николаевич работал над остальными книжками. И вот тут-то я ему должен был помочь и помогал: выбирал из разных источников мысли по отдельным вопросам, сравнивал тексты разных вариантов книги, правил корректуры и т. д. Работа, однако, осложнялась. Толстому пришло в голову, что необходимо переработать все тексты «На каждый день» так, чтобы сделать эту книгу совершенно доступной народу, его низшим, необразованным кругам. Прежняя версия, как он говорил мне, «более подходит для вашей братии, для интеллигентов». Ее, в конце концов, можно сохранить, но надо, кроме того, во что бы то ни стало, создать и другую версию, упрощенную, народную.
И Лев Николаевич стал работать над этой «народной» версией, продвигая в то же время вперед и первоначальную версию, «интеллигентскую». Но в то время как над народной версией «На каждый день» он, по его словам, работал с любовью, та, другая, не народная, ему «надоела».
Поскольку, кроме прежней, надо было создавать новую, народную версию «На каждый день», работы прибавилось. Лев Николаевич выбирал из прежней версии только некоторые, более подходящие мысли для версии народной, упрощал текст мыслей и т. д. Мне он поручал и подбор мыслей, и редакцию их текста (на это, впрочем, я никогда не отваживался), и определение порядка мыслей.
– Смелее работайте, свободнее! – повторял он все время. – Я бы хотел, чтобы вы в тексте делали изменения. Проследите, что годится и что не годится: одно возьмите, другое выбросьте! Просмотрите все критически! Мне очень будет интересно ознакомиться с тем, что вы сделаете.
Должен, положа руку на сердце, сказать, что в свои 23 года я никогда не забывался и, производя для Льва Николаевича всю необходимую техническую работу, тоже достаточно ответственную, поскольку дело касалось подбора материала и его распределения, никогда не позволял себе, несмотря на неоднократные требования Толстого, делать какие-нибудь исправления текста мыслей по существу, или хотя бы даже «годное» брать, а «негодное» откидывать. Для меня у Толстого все было годное. Я даже готов был себе представить, что Лев Николаевич проверяет себя на мне, как на рядовом читателе, но все-таки на поправки по существу не решался.
– Ну, что, выбрасывали мысли? – спрашивал, бывало, Лев Николаевич, когда я появлялся перед ним с докладом о произведенной работе.
– Нет, ни одной.
– А я думал, что вы много выбросите, – говорил он с оттенком некоторого разочарования.
Не в пример мне, большой храбростью в критике Льва Николаевича отличался проживавший зимой 1910 года в Ясной Поляне зять его, муж Татьяны Львовны Михаил Сергеевич Сухотин, новосильский уездный предводитель дворянства, бывший член 1-й Государственной думы, человек очень образованный и на редкость милый и остроумный. Он позволял себе иногда яростно и упорно нападать на те или иные выражения или страницы писаний Толстого, и Лев Николаевич скромно и снисходительно его выслушивал.
В процессе работы над «упрощенным», «народным» «На каждый день» у Л. Н. Толстого родилась новая творческая мысль. Если 1-е число каждого месяца посвящено мыслям о вере, 2-е – о душе, 3-е – о Боге и т. д., причем и о вере, и о душе, и о Боге вы читаете 12 раз в году, с перерывами, то нельзя ли также все мысли по каждому отдельному вопросу соединить вместе? Так, чтобы, кроме сборника в прежней форме, получилась еще 31 книжка, из которых каждая была бы посвящена одному вопросу?
Лев Николаевич решил, что можно.
1 февраля он вручил мне стопку листов в осьминку, с мыслями о вере, извлеченными из первых чисел каждого месяца сборника «На каждый день», и попросил распределить эти мысли так, чтобы избегнуть однообразия, которое могло бы показаться утомительным для читателя, выпуская при этом лишнее.
– Можно разбить мысли на группы, – говорил Лев Николаевич, – отобрать отдельно мысли положительные, отрицательные, метафизические, притчи… попробуйте, что выйдет!
Я попробовал и нашел, что проект Льва Николаевича едва ли целесообразен. Что значит мысль «положительная» или «отрицательная»? И почему мысль метафизическая не может в то же время быть мыслью «положительной» или «отрицательной»? А разве иные притчи не имеют отношения к метафизике или не выражают тенденции то «положительной», то «отрицательной»? Словом, распределение мыслей по формальному признаку, предложенное Львом Николаевичем, показалось мне и недостаточно выразительным, и просто даже неосуществимым. Вместо того я, на свой страх и риск, попробовал распределить мысли в книжке «О вере» по содержанию и на другой день принес Льву Николаевичу свою работу.
Он просмотрел ее, прочел названия отделов:
1. В чем заключается истинная вера? 2. Закон истинной веры ясен и прост. 3. Истинный закон Бога – в любви ко всему живому. 4. Вера руководит жизнью людей. 5. Ложная вера. 6. Внешнее богопочитание не согласуется с истинной верой. 7. Понятие награды за добрую жизнь не соответствует истинной вере. 8. Разум поверяет положения веры. 9. Религиозное сознание людей не переставая движется вперед[29].
Естественно, что в каждом из этих небольших отделов мысли также распределены были в порядке логической последовательности.
Опыт мой был одобрен. «Очень интересно!» – сказал Лев Николаевич и попросил меня точно таким же образом, по содержанию, а не по формальным признакам, распределить мысли и во второй книжке – «О душе». Ну а потом за второй книжкой последовала третья, за третьей – четвертая и т. д., пока в течение года мы не перебрали и не подготовили со Львом Николаевичем все – 31 книжку, по числу дней в месяце. Лев Николаевич выбирал из разных месяцев сборника «На каждый день» и передавал мне материал, а я распределял его по содержанию мыслей и давал названия отделам в каждой книжке.
Работая, ни я, и, кажется, ни Лев Николаевич сначала сами не знали, что из этой работы и из этих книжек выйдет, а вышел последний большой философский труд Л. Н. Толстого – книга «Путь жизни», интересная именно тем, что в ней впервые предлагается читателям, в популярной форме, систематически изложенное мировоззрение Толстого. К сожалению, Льву Николаевичу не пришлось увидать «Путь жизни» в печати. Книга эта, хотя и в очень искаженном по цензурным соображениям виде, издана была московским книгоиздательством «Посредник» уже после смерти Льва Николаевича в трех различных по качеству и по цене изданиях, совершенно разошедшихся к концу 1917 года. Она уже начала приобретать популярность не меньшую, чем та, какую имел в свое время «Круг чтения», и, думается, приобрела бы еще большую, если бы издание ее могло все снова и снова повторяться. В самом деле, в «Пути жизни» Толстой высказался вполне и окончательно.
Лично я, несмотря на все перемены своих взглядов, очень люблю «Путь жизни», люблю его углубленный, спокойный и уравновешенный тон, достойный мудреца, и считаю, что книга эта при всех условиях и при всех режимах могла бы во всяком случае сыграть роль прекрасного учебника морали. И, разумеется, я очень счастлив, что мог оказать Льву Николаевичу свою скромную техническую помощь при составлении этой замечательной, но, к сожалению, еще мало известной и потому недостаточно оцененной книги[30].
