— Мне нравятся полевые цветы, а еще больше такие беленькие цветочки, которые продаются в букете с розами. А ты?
— Что?
— Что любишь на завтрак?
— Яичницу с колбасой, а вообще я всеядный.
— Отлично.
***
Вожу рукой по простыне и наслаждаюсь ее гладкостью. Господи, как же хорошо на душе. Открываю глаза и оглядываюсь по сторонам. Присаживаюсь на кровать и пытаюсь восстановить всю цепочку событий. А цепочка оказалась неимоверно приятной. Только почему Марка нет в кровати? Смотрю на часы-полшестого. Сбежал? Но это его дом. Какой в этом смысл?
Встаю с кровати, накидываю на себя простыню и иду осматривать квартиру. Да, она большая, но мне хватило пяти минут, чтобы осмотреть почти все. Да что там, я и в шкаф заглянула. Дура. Ничего не понимаю. Захожу в гостевую комнату, но тут тоже никого. Присела на кровать и стала не пойми, чего ждать. В голове нет ни единой мысли, куда он мог деться. Бред какой-то. Осматриваю комнату и замечаю мольберт, стоящий в углу. Подхожу к нему и вижу явно детский рисунок, нарисованный красками с небольшой подписью внизу «Анна О.». Не трудно догадаться чье это художество.
— Погано рисует, да? — оборачиваюсь на голос Марка и застываю. — Я говорил ей, что это не ее занятие, но Анька насмотрелась какого-то сериала про художницу и не оставляет попытки стать такой же.
— Вполне нормально для ее возраста.
— Врешь, — подходит ко мне и притягивает к себе. — Выспалась?
— Да.
— Это тебе, — протягивает мне охапку тех самых белых цветочков. — Они называются гипсофилы. Нравится?
— Очень.
— Хорошо, что очень, — чмокает меня в нос. — Мариш, а нарисуй меня?
— Тут только краски, а портреты я карандашом рисую.
— А ты попробуй, — Марк снимает с себя футболку, оставаясь в одних черных джинсах, и присаживается на пол. — Смотри какие яркие краски. Давай.
Вместо того, чтобы начать рисовать я зачем-то присаживаюсь к нему на пол и начинаю рассматривать краски. Наверное, я выгляжу как умалишенная, но все, что сейчас происходит кажется мне чем-то нереальным. Зачем ему вставать в пять утра, а может и раньше, чтобы купить мне те самые цветочки?
— Я хочу, чтобы ты рисовала меня обнаженной. Вот так мне нравится больше, — выхватывает из моих рук простынь и вместо того, чтобы возмутиться, я упорно продолжаю на него смотреть. — С этим надо что-то делать, — берет краски в руки и начинает дурачиться, а именно вымазывает меня красками.
— Прекрати.
— Зато теперь ты выглядишь живее. Давай, рисуй меня, лапа моя.
— Мы не успеем. Тем более скоро на работу.
— Фи на твою работу. Начинай, — улыбаясь произносит Марк. Смотрю на него и почему-то тоже тянет улыбаться. Тут есть два варианта, либо мы оба свихнулись, либо оба влюбились? Наверное, все-таки второе….
Глава 26
Идея заставить Марину меня рисовать, сама по себе неплохая, в конце концов, когда еще понаблюдаешь такую сосредоточенную обнаженную красоту. Только проблема оказалась в том, что кроме приятного эстетического созерцания, это еще жуть, как тяжело. Член в штанах живет своей жизнью, сколько бы ни приходилось его мысленно поучать. Эх, была бы Маринка не вчерашней девочкой, сейчас бы мы не только рисовали. Хотя, кому я вру, это же наиприятнейший подарок иметь девочку-девочку. Это даже круче, чем фердипердозно. Ведь это только мое. Моя персональная конфета, которой не касался ни единый хрен. Кайф…
Кладу руки под голову и продолжаю наблюдать за Мариной, которая в очередной раз закусывает кончик кисточки. А ведь она красивая. Нет, Марина не обладает параметрами классической красоты и общепринятой красоткой ее не назовешь, но по-своему она красива, для меня так точно. Почему я раньше считал ее неказистой ботанкой? Очки? Ну мало ли у нас очкастых ходит. Поведение? Да и сейчас не сильно изменилось, кого хочешь достанет занудством и дотошностью. По факту, она абсолютно такой же и осталась, подумаешь очки сняла и немного сменила одежду. Не могу понять, когда все изменилось? Хотя какая к черту разница, когда, есть то, что есть. Вырисовывается очень занятная картина и нет, не моей предполагаемой морды на мольберте. А картина-то проста: вероятнее всего я влюбился. Иного вывода я не могу найти. В конце концов, зачем мне терпеть ее закидоны и вставать в пять утра, чтобы найти цветочки с дебильным названием гипсофилы? Правильно, незачем. Значит меня только что, а точнее несколько раньше, накрыло по самую макушку. Очуметь. Влюбился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты не мог бы так не улыбаться?
— Как?
— Вот так.
— Нет, Мариша, не могу, улыбка сама из меня выходит. Непроизвольно.
— Хорошо, что только улыбка, — поправляя простыню на бедрах, бубнит себе под нос Марина. Ну хоть грудь оставила обнаженной. До сих пор не могу понять откуда она у нее такая взялась. Идеально, просто шикарно. Встаю с пола, подхожу к мольберту сзади и кладу на него обе руки. Марина поднимает на меня взгляд и улыбается в ответ.
— Что?
— Я есть хочу.
— Если честно, я тоже.
— А у меня в холодильнике ни хрена.
— Вообще ничего?! — удивленно спрашивает Марина.
— Молоко и сыр.
— Ясно.
— Но у меня есть идея. Колдуй там пока, я быстро.
Выхожу из спальни и иду на кухню, беру купленный шоколад и возвращаюсь в гостевую. Подхожу к Марине и утыкаюсь взглядом в портрет.
— Нельзя смотреть заранее.
— Мариша, а почему я такой желтый? Мне кажется, тут на глазах патология печени.
— Дурак! Какие дал краски, такими и рисую.
— Все-таки карандашом мой портрет мне понравился больше, я там такой красавчик, — Марина поднимает на меня голову и тут же бьет кулаком в плечо. — Ай!
— Ну и гад же ты. Еще и по чужим вещам лазишь.
— Подумаешь, он на сверху лежал. Ладно, закончим этот ненужный треп. Я нашел нам другое занятие, — подталкиваю Марину на кровать и плюхаюсь рядом с ней. — Открывай рот.
— Еще чего. Не буду я этим заниматься.
— О, Боги. Я вообще не это имею в виду. Просто открой рот и закрой глаза. Тебе понравится, обещаю.
Марина нехотя делает так, как я сказал. Кладу кусочек шоколада ей в рот, и она тут же распахивает глаза.
— Ммм… и вправду приятно.
— А то, — притягиваю Марину к себе. — У нас еще примерно два килограмма шоколада, думаю наедимся, — стягиваю простыню с Марининой груди и с видом полного удовлетворения ложусь обратно. — Мне так больше нравится. Сделай мне приятно.
— Может мне и по больнице с голой грудью ходить?
— Еще чего. Открывай рот, следующим пойдет шоколадный зайка с перцем.
Марина берет из моих рук шоколад и вместо того, чтобы закинуть его в рот, откусывает кусочек и медленно смакует его, а потом зачем-то облизывает пальцы. Сама тянется к новой порции шоколада и начинает кормить им меня.
— Это реально фердипердозно. Круче яичницы.
— Нет, это даже лучше.
— Лучше?
— Это фердипердозище, — Марина заливается смехом и утыкается мне в грудь. Еще несколько минут мы о чем-то говорим. А потом только приятная темнота и Маринины пальцы, рисующие несуществующие узоры на моей груди.
Когда я очухался, понял, что у нас мини трындец-на часах полдевятого. Вставать совершенно не хочется. Появилась даже мыслишка взять больничный. Только проблема в том, что оба мы это сделать не сможем, а какой смысл ошиваться дома без Марины. Еще несколько минут, и она как угорелая начнет собираться. Ха! А собирать-то ей нечего. Только вопли все равно начнутся. Эх, хорошего понемножку.
— Марин, — убираю волосы с ее лица. — Нам пора вставать.
— А сколько уже времени?
— Полдевятого, — один, два, три…пуск.
— Опоздаем, — вполне спокойным голосом констатирует Марина. Вот тебе и на. — Сначала ко мне, я быстро переоденусь и в пятнадцать минут будем уже там.
Добрались мы даже раньше. У меня сложилось мнение, что это не девушка, а метеор. Сначала она совершенно не сопротивлялась способу доставки у меня на плече в машину, потом к себе домой. У себя в квартире оделась за считанные секунды и уже в десять минут мы были на работе.
