Увы, расчет не оправдался. И ожидаемая публикация моего романа не испугает никого и уж тем более не заставит изрядно раскошелиться. Меня переиграли вчистую, и вот теперь я раб! Раб! А вы все вещаете о чем-то непонятном, как будто, накинув на сутану инквизитора одеяние заботливого опекуна или всезнающего лекаря, можно обмануть меня. Я раб! Что еще вам надо? Сколько можно слышать про равные возможности и прочие бредни, рассчитанные на доверчивых ягнят? Я раб! Разве это не понятно? Я раб своей судьбы, раб ваших козней, потребитель раздаваемых подачек. Я самое настоящее чумазое отродье — вот кто я!
Ладно, надо успокоиться. Только о каком покое можно говорить, когда буквально прахом пошли все мои труды? Ну в самом деле, компромата у меня накопилось выше крыши, хоть отбавляй, мог бы и поделиться с кем-нибудь. Однако кого теперь удивишь этими взятками, откатами, криминальными связями, «минимизацией» налогов? Что особенно ценного в тех фактиках и фактах, что я за последнее время накопал? Могут ли они стать хотя бы гарантией того, что меня самого не тронут? Положим, им ведь эту самую информацию сначала надо у меня изъять. Ну а припрятать я сумею, можете не сомневаться. Где там теперь ее хранят — на диске, флешке? Нет уж, это устарело — вопрос времени, и все равно будет обнаружено. Совсем иное дело, если информация хранится, что называется, на виду. Попробуйте взглянуть на то, что у вас перед глазами, на то, что вроде бы всем теперь доступно, — Интернет. Только ведь поди отыщи в этом необъятном стоге информации малюсенькую иглу, притом что нет никаких оснований предполагать, что именно у той иглы как бы отравленное жало. И вот когда настанет подходящий момент, я достаю иголочку и…
— Ну и что это тебе даст? — спрашивает у меня Лулу. — Не лучше ли им все отдать, тогда уж точно от тебя отстанут.
Так я и знал! Так я и думал, что к этому все придет, этим и закончится. Ах эта лицемерная Лулу!
— И с чем же я тогда останусь?
— Со мной. — Лулу снова делает такое милое, такое наивное лицо. — Или тебе этого мало?
И я опять не знаю, радоваться мне или стенать. Потому что сначала как липку обдерут, потом еще и сверх того отнимут, а после — все, говорят, живи и наслаждайся. А как это — «жить»? На зарплату сторожа? Ну что мне ей сказать — много это или мало?
А все-таки хорошо тем, у кого есть любовница, жена, ну или хотя бы верная подруга. Если нет возможности получить вспомоществование — к примеру, что-то вроде алиментов с бывшего мужа своей нынешней прожорливой жены — или же нечем будет рассчитаться по долгам, тогда, но только в самом крайнем случае, если уж совсем прижмет… Так вот, для этого случая есть самое эффективное решение — послать на панель свою подругу! Я не шучу, потому что какие уж тут шутки, если жизнь подходит к той критической черте, когда если не заплатишь — до утра не доживешь. Или самому жить не захочется. Страшно даже представить себе — без денег, без работы, без друзей… И вот я буду жалеть тебя, ты будешь жалеть меня. А на кой черт нам сдалась такая жалость?! Понятное дело, я тут слегка утрирую, не без того, но положение и впрямь обязывает к поиску совершенно нестандартных, неожиданных решений. Вот-вот, именно безумная идея здесь и требуется!
Тем временем в дальнем уголке сознания шевельнулась мысль. Допустим, что Лулу вовсе не моя дочь. Что такого особенно ужасного произойдет, если она продолжит уже ставшее привычным для нее занятие, только на сей раз уже под моим бдительным присмотром? Так или иначе, но, в сущности, какая для нее разница? Главное — не доводить ситуацию до беспредела, то есть всего-навсего клиентов с толком подбирать. Ну а дальше все пойдет само собой… В конце концов, должна же быть у нее естественная потребность поработать на семью. С другой стороны, ну а что еще она умеет? Словом, это было бы вполне логически оправданным решением, если бы не одно но. Понятно, что она так и останется — путаной. Но как в этих обстоятельствах следует назвать меня?
Глава 23
«Прости!»
Да, видимо, прогулки по Новодевичьему кладбищу в далеком детстве не проходят без следа. Ну вот представьте, вы входите в свою квартиру. Вроде бы предметы все на месте — мебель, картины, компьютер, даже любимый ваш диван. И все же определенно чего-то не хватает. Это примерно так же, как если бы вы вскоре после своей смерти каким-то непостижимым образом пробрались на кладбище и… не увидели бы собственной могилы. Как это так? Ведь яма была выкопана, припоминаю гроб с кисейной бахромой, даже венки от бывших сослуживцев — все как положено! Было, а теперь вот нет. Словно бы жизнь прожил, но после себя не оставил ничего, даже клочка земли с надгробным камнем за низенькой оградой.
Кстати, хорошо, что вспомнил, — надо бы мне там заранее местечко прикупить. Это на тот случай, если не доживу до издания своего романа. А если и доживу, так все равно найдется тот, кто непременно скажет, что вот, мол, написал, прости господи, форменную чепуху, а туда же — на место рядышком с великими претендует. И невдомек резонеру, что и сам он, и многие его собратья по ремеслу буквально зеленеют от зависти к тем, кто удостоился прижизненной славы, почестей и материального достатка. Отсюда иной раз возникает неутолимая злоба, которую невозможно скрыть ни за строчками критических статей, ни в образах героев их творений. Ну что поделаешь, слаб человек. А кушать-то всем хочется. Вот и я, только со службы возвращусь, такой у меня появляется зверский аппетит, готов был бы съесть… Впрочем, сейчас именно у меня нет никакого аппетита.
А все потому, что время уже вышло, потуги на самостоятельность превратились в пыль, расставленные мною сети хитроумного ловца — вот они, обрывки паутины в темном углу комнаты. Единственное, что еще остается, — продать самого себя в расчете на доброго хозяина. А уж тот, как и обещано, превратит меня в особо приближенного вассала, в этакого аристократа высшего ума, интеллигента-аналитика во фраке и тщательно отглаженных штанах. Представляете, полные штаны аристократизма! А в дополнение к этому — приличный счет в банке, дети в привилегированной школе где-то в Англии и ослепительно-глупая жена с дворянской родословной. Вот было бы счастье!.. То-то и оно, что впору удавиться.
И еще эта странная, вроде бы совсем некстати навязываемая мысль, о которой уже несколько дней не могу забыть, даже когда ложусь в постель и вроде бы должен видеть сладкие сны, а на самом деле голова буквально разрывается. Мысль, будто меня собираются в ближайшую пятницу выставить на аукционные торги. Не помню уже, откуда что взялось — то ли намекнул кто, то ли сам себе некстати напророчил. И вот гляжу я сквозь стекло на входящих в клуб через парадную дверь посетителей, а перед глазами возникает совсем другая, призрачная, абсолютно нереальная картина, будто я — это вроде бы уже не я, а некий догола раздетый гражданин, там, на импровизированной эстраде…
Итак, они стояли ровно в ряд, голые и непричесанные, стыдливо прикрывая руками то место, где, как можно предположить, еще сохранялось некое подобие достоинства. Впрочем, упоминание половых признаков, как и перечисление прошлых общественных заслуг здесь было бы явно негуманно и необязательно. Однако и утверждать, что кое-кто из них помимо одежды лишился каких-то иных, весьма значительных примет, отличающих солидного человека, скажем, от заурядного жулика или проходимца, — нет, на такое утверждение вряд ли кто-нибудь осмелится. Все вроде бы оставалось при них — и гордо поднятая как бы наперекор судьбе головка известного проповедника и распорядителя, и бледное лицо эксперта по всем и всяческим вопросам, и даже по обыкновению нахальная, ныне же, ввиду чудовищно нелепой ситуации, распухшая от обиды рожа местного блюстителя понятий. Признаюсь, некоторых из них довольно трудно было бы узнать, да и вы тоже не пытайтесь. Вот разве что их приодели бы немножко…
Пожалуй, наибольшую симпатию, если о симпатиях в этой обстановке вообще допустимо говорить, вызывала внешность бледнолицего эксперта. И дело даже не в том, что при взгляде на него складывалось впечатление ухоженности, лишь несколько подпорченное теми обстоятельствами, что непосредственно предшествовали его появлению на помосте. Надо признать, что сытые, довольные собою люди поначалу всегда вызывают живейший интерес — и где же вы, родимые, успели подкормиться? Сделайте милость, может быть, и с нами своим волшебным секретом процветания поделитесь? Ну поделились. И вот вам, пожалуйте, итог… Однако стройная фигура еще не успевшего как следует располнеть молодого человека смотрелась куда более привлекательно на фоне располагавшихся рядом с ним особ.
В самом деле, перспектива взирать на личность одного из предводителей местной знати, полагаю, вряд ли кого-нибудь устроит, даже если он вновь одарит вас щедрым разворотом рта, этой привычной принадлежностью изысканного ужина, которую принято почему-то называть улыбкой. Увы, но тщательно прожеванные кусочки индейки с трюфелями еще неспешно продолжают свой путь по пищеводу и занимают где-то там, чуть ниже, заранее предназначенные им места, однако уже появились и во взгляде, и в трясущихся руках клинические признаки несварения желудка. Смущало еще и то, что эта гримаса, смесь сладострастия, тщеславия и обиды, покоилась на искривленных подагрой коротеньких ногах. Ну словно бы не нашлось более приличествующего случаю, желательно гранитного или, на худой конец, мраморного постамента.
