обещание. Как говорится, комментарии излишни.
История с «мраморами Элджина» не нашла своего разрешения и по сей день. Однако недавно греки показали всему миру, что их способность сохранять культурные ценности значительно выросла: у подножия Акрополя открылся большой, оснащенный по последнему слову техники музей, где выставлены для обозрения сохранившиеся памятники античного храмового комплекса. Это, конечно, важный шаг, укрепивший греческую позицию в историческом споре с британцами. Будем ждать…
Так или иначе, я каждый день ходил через Британский музей на учебу в «Сенат-хаус» – так в России ходят через поле – и нередко забегал посмотреть на знаменитые экспонаты, а также посещал библиотеку этого великолепного музея. Там, между прочим, показывают желающим кресло, сидя в котором Карл Маркс написал свой «Капитал».
Однако самые долгие и счастливые часы я провел не в книжных и художественных коллекциях Британского музея, а в более скромной, но не менее замечательной библиотеке моей Школы, обладавшей богатейшим собранием книг и периодики на всех языках Восточной и Южной Европы. К моей радости, эти книги, газеты и журналы находились в открытом доступе. Их можно было просто снять с полки и тут же с головой погрузиться в сладость чтения, моего любимейшего занятия на протяжении всей жизни.
Довольно быстро я завел друзей. Вместе со мной училось много англоязычных студентов. Их безусловным лидером была Майя Гири, дочь княгини Ростовой и индийского врача. Майя не только была способной слависткой, но и серьезно занималась спортом. Она была чемпионкой Великобритании по метанию диска и входила в британскую олимпийскую команду. Демонстрируя свои славянские корни, Майя любила угощать всех желающих чаем из самовара.
Я подружился с ней и с двумя однокурсниками-американцами: докторантом из Чикаго Ричардом Бонайном и выпускницей колледжа Уэлсли Вивиан Даулинг, дочерью богатого бизнесмена-южанина.
Вивиан, которую называли дочерью Сноупса (персонаж романа Фолкнера), – снимала комнату в лондонском дворце графини Шуваловой и время от времени приглашала всех желающих открывать ящик ее рабочего стола, наполненный долларами, и брать оттуда, кому сколько нужно. Среди студентов был также молодой англичанин Фитцджон, бывший офицер, будто бы только что сошедший со страниц произведений английского сатирика Ивлина Во. Своими явлениями, не говоря уже о шуточках, Фитцджон всегда вызывал с мех. Он, например, не уставал повторять, что его заветное желание – заманить мисс Даулинг в картинную галерею и заняться с ней нежностями за какой-нибудь картиной…
Вскоре я заметил, что в университетской библиотеке стала появляться одна симпатичная студентка-француженка, Николь Дэгэ. Как выяснилось, Николь училась в Сорбонне и Лондонском университете параллельно – впоследствии она одновременно получила дипломы об окончании обоих этих учебных заведений.
В Николь ощущался особый «французский шарм». При этом она всегда выглядела очень серьезной и оказалась такой же при знакомстве. Мы подружились, и Николь присоединилась к нашей компании, о которой я писал выше.
За время учебы я несколько раз приглашал своих друзей на отдых в Грецию, и они с удовольствием принимали эти приглашения. Поездки получались очень приятными – мы много загорали и купались, а вечерами сидели за разговорами на веранде нашего дома в Психико. Моя мама встречала эти нашествия с большим гостеприимством и была душой наших посиделок.
Днем мы выезжали на море и не просто плавали, но проводили время в подводных археологических экспедициях. Их организовывала моя сестра Элви, в то время студентка Афинского университета и помощница великого греческого археолога, открывшего древности острова Санторини, – профессора Маринатоса. Мы ездили по островам и местам на побережье Аттики, где терпели крушение корабли, и собирали со дна моря – самого богатого музея Греции – куски амфор и других предметов, которые отвозили автобусом в лабораторию американской археологической школы.
Эта школа весьма близко соприкасалась с античностью, располагаясь в Стоа Атталоса, в древней Агоре возле Акрополя. Там с сотрудниками лаборатории мы пытались разобраться в происхождении нашего улова. Интересно, что предметы нам попадались из самых различных исторических эпох: от времен Гомера до периода греческой революции и национально-освободительной борьбы против турок. Все эти находки и мероприятия по их добыванию производили на наших с Элви друзей очень глубокое впечатление.
В начале октября 1957 г. наша дружеская команда как раз находилась на коротких каникулах в Афинах, когда я получил повестку из военкомата – меня призывали в греческую армию. Мне предписывалось 12 октября явиться на место службы. Я начал собираться в дорогу, попрощался с семьей и друзьями. Николь отнеслась к моему уходу в армию очень трепетно, и мы договорились переписываться.
В военкомате, куда я явился по повестке, мне первым делом дали подписать декларацию о моей политической лояльности, отсутствии у меня левых убеждений и неучастии в коммунистической деятельности. В то время такие декларации должны были подписывать все призывники. Тех, кто отказывался подписывать, отправляли служить в трудных условиях в отдаленные горные гарнизоны. Молодых людей, подозреваемых в симпатиях к коммунизму или имевших родственников-коммунистов, отправляли на неопределенное время в учебный центр на острове Макронисос, по сути служивший концлагерем. Чтобы выйти оттуда, нужно было подписать декларацию о раскаянии и осуждении коммунизма.
Что касается меня, то моя служба оказалась не слишком тяжелой. Первые три месяца я проходил общую учебную подготовку на острове Сирос. Там ничего особенного не происходило. Помню только, как мы глушили рыбу, швыряя в море со скал гранаты, ежедневно поставлявшиеся со склада боеприпасов нашим унтер-офицером, изрядным проходимцем. Затем, когда рыба всплывала, мы ныряли за ней и ловили ее своими беретами. Рыбу мы носили жарить в небольшую таверну, которая располагалась на пляже неподалеку от нашей части, и там же ее поедали.
По завершении общей подготовки меня отправили служить в Македонию в танковое соединение, базировавшееся к северу от города Салоники, а еще через некоторое время перевели в генштаб в Афины в качестве переводчика. Там появилась моя первая печатная работа – русско-греческий и греко-русский словарь военной терминологии, изданный оборонным ведомством. Идею подготовки словаря подал заместитель моего начальника в генштабе капитан Апостопулос, считавший полезным использовать мое знание русского языка. Кстати, капитан оказался родным братом моего учителя-филолога в «Афинском колледже». Поскольку никаких военных словарей, использовавших русский язык, ранее не издавалось, Апостопулос предложил мне взять англо-русский военный словарь и заменить английские слова греческими. Я так и поступил.
В генштабе я прослужил в общем и целом около шести месяцев. Последние два месяца службы я совмещал работу в генштабе с преподаванием в школе иностранных языков греческой армии, куда меня направили преподавателем русского языка. Русский язык добавили в программу школы, когда обнаружили меня – первого человека, способного преподавать этот предмет. Все мои ученики были майоры и подполковники, а я в то время был младшим сержантом, поэтому на
