приходилось работать одной рукой. Тем не менее я ликовал: победа над клопами очень поддержала меня морально.
Однако на этом проблемы не закончились. Мои начинания по очистке корабля от кровососущих некоторые офицеры сочли видом коммунистической агитации. В их реакции ощущались отзвуки недавно закончившейся гражданской войны. Главный механик был настроен особенно враждебно, и все его боялись. Чувствуя, что, в отличие от других, я его не боюсь, этот человек однажды вовлек меня в дурацкий спор и тут же бросился на меня с кулаками. Я дал драчуну отпор, нанеся ему несколько ответных ударов. Нас разняли, после чего капитан пригласил меня в свою каюту и сказал: «Ты понял, что ты сделал? Ты ударил офицера! Не важно, что он первым начал драку, отвечать перед военно-морским судом будешь ты. Для тебя это будет катастрофой, которая разрушит все твое будущее. Поэтому я сейчас напишу в твоих бумагах, что мы расторгаем с тобой контракт, и ты уходишь сию же минуту. Иначе будут серьезные последствия – тебя элементарно посадят».
Я, конечно, понятия не имел, что на греческих гражданских судах при конфликтах матросов с офицерами применяются законы военно-морского флота, иначе я, вероятно, был бы осторожнее. Но деваться было некуда – контракт был расторгнут, и я ушел. Это случилось в порту Митилини на острове Лесбос. Как только я вышел на пирс, меня схватили два молодчика в длинных плащах и отвезли то ли в полицию, то ли в греческую госбезопасность. Там они стали меня допрашивать, размахивая найденной в моем кармане студенческой книжкой и изо всех сил доказывая, что я не студент, а подпольный коммунист-агитатор.
Это было невероятно: меня действительно арестовали по подозрению в подпольной агитации и угрожали всяческими расправами. Я сидел на табуретке, а вокруг меня стояли офицеры и бряцали оружием. Надо было срочно что-то предпринимать. Время было суровое, и опасность оказаться за решеткой была реальной. Я попросил разрешения сделать звонок дяде Иоаннису Лазаридису, сообщив своим обличителям, что я – племянник генерального секретаря Министерства внутренних дел. Мне, конечно, долго не верили, но позвонить все-таки дали. Благодаря вмешательству дяди, действительно занимавшему этот пост, меня быстро отпустили и даже предложили кофе. При этом настаивали, чтобы я признался, что на допросе испугался. А я перекрестился и думаю: какая нелепость – попасть в «агитаторы» из-за клопов!
На мое счастье, из Митилини в Пирей ежедневно ходил небольшой пассажирский кораблик. Я купил пассажирский билет и через полтора дня был уже дома. Вопрос о том, что делать до призыва в армию, оставался на повестке дня, и я решил, не теряя времени, поступить учиться в магистратуру Лондонского университета.
2. Лондон (1956–1959 гг.). Один год в греческой армии
Почему я решил продолжить образование в Лондонском университете? Причина проста: там находилось одно из лучших в мире отделений славяноведения – Школа славянских и восточноевропейских исследований, где были сосредоточены известнейшие научные и педагогические кадры славистов.
Я уже упоминал, что, обучаясь на международника в колледже Помона, заинтересовался русской и советской историей и много читал в этих областях. Теперь же я хотел расширить свои знания и поставить их на более солидный научный фундамент, а также развить новые учебные и научные интересы.
Учитывая мое любопытство к историческим связям Востока и Запада, я собирался посвятить основное время и внимание не столько новейшему периоду истории, сколько периоду XVII–XVIII веков. При этом, помимо России, я хотел больше узнать и о Балканских странах, регионе Балкан в целом. Меня, например, очень интересовали сербский героический эпос и балканский фольклор. В общем, со всеми этими стремлениями и планами в сентябре 1956 года я прибыл на учебу в Лондон.
В Школе славянских и восточноевропейских исследований я сразу записался на несколько курсов, в том числе старославянского языка, русской истории, русского языка и литературы, византийской истории, истории Балкан, а также новой и новейшей истории Греции. Старославянский язык, который преподавал профессор Нандрыш, – по-моему, он был румынского происхождения, – поразил меня своей близостью к языку греческой Библии.
Русскую историю преподавал известный специалист по России и Советскому Союзу профессор Ситон Уотсон, державший студентов в ежовых рукавицах. Византийскую историю – профессор Ромили Дженкинс. Он был профессором кафедры средневековых и новогреческих исследований в Королевском колледже Лондонского университета. Эта кафедра известна и по сей день как кафедра Кораиса – в честь выдающегося деятеля греческого Просвещения Адамантиоса Кораиса, заложившего основы современной греческой литературы. Семинары по греческой истории вел крупный историк профессор Ричард Клогг, до сих пор считающийся ведущим авторитетом в своей области. Надо сказать, что меня довольно сильно поразил британский подход к организации учебного процесса.
В отличие от американской Помоны, где обучение было построено на сочетании лекций с семинарскими занятиями и индивидуальными консультациями, в Школе совсем не было лекций, и материал усваивался главным образом самостоятельно, через индивидуальное чтение и обсуждение прочитанного на семинарах в небольших группах, а также через «тьюториалз» – индивидуальные занятия со специально прикрепленными преподавателями-кураторами. Вместе со мной в Школу славянских и восточноевропейских исследований в 1956 году поступили примерно двадцать-тридцать с тудентов, но в каждом семинаре, возглавлявшемся тем или иным профессором, занимались не более пяти-шести человек.
Школа располагалась в «Сенат-хаусе», высоком здании по соседству с комплексом зданий Британского музея. (Кстати, она находится в этом здании и по сей день.) В связи с упоминанием о музее позволю себе небольшое отступление в историю и политику культуры. Как известно, в Британском музее выставлены бесценные сокровища греческой античности – так называемые «Мраморы Парфенона», или «Мраморы Элджина» – по имени британского лорда, вывезшего их из Греции в начале XIX века.
История с возвращением этих древностей на Родину давняя и непростая. Британцы неоднократно заявляли о своем юридическом праве на сокровища Парфенона[70] и о своей роли как спасителей этих реликвий от угрозы разрушения в период Оттоманской империи, а также настаивали на предпочтительности хранения древностей в технических условиях Британского музея. Греки же с течением времени все более настойчиво требовали «мраморы Элджина» обратно.
В 1982 году Мелина Меркури, тогдашний министр культуры Греции и моя хорошая знакомая, публично заявила, что настало время для возвращения сокровищ афинскому Акрополю. При этом Меркури сослалась на исторический факт, доказывающий их уникальную ценность для народа Греции. О каком же факте шла речь?
Во время осады Акрополя венецианцами в 1687 г. воины турецкого гарнизона увидели, что их боеприпасы на исходе, и начали разбирать колонны Парфенона, чтобы добыть из них свинец для изготовления пушечных ядер. Греки, участвовавшие в осаде вместе с венецианцами, прислали туркам историческое послание: не трогайте колонны на Акрополе – мы пришлем вам пушечные ядра.
И выполнили свое
