Фонд сыграл важнейшую роль в развитии науки в Греции и до сих пор поддерживает и продвигает научные исследования самого широкого профиля, начиная от работ в области атомной энергетики и кончая гуманитарными, в том числе историческими, исследованиями.
Предложение об участии в работе KNE выглядело очень перспективным.
Хотя я в то время и не работал в Греции и считал, что моя научная карьера будет развиваться в американских университетах, я был заинтересован в том, чтобы приблизиться к греческой академической среде в интересах будущей работы.
В общем, я с радостью согласился на все предложения и начал сотрудничать с KNE уже летом 1960 года. С этого же времени я начал часто посещать Центр в Афинах, публиковать под его эгидой свои научные работы и общаться с коллегами-историками в Греции и других странах.
Моя жизнь в докторантуре Сорбонны продолжалась четыре года – с 1960 по 1964 год. Это были очень интересные годы, много давшие для моего становления как профессионала. Они были насыщены творческой работой и полны впечатлений от встреч с незаурядными людьми. Можно сказать, что если из Лондона я вынес базовые знания и навыки, необходимые историку-русисту, то в Париже я получил импульс к развитию главных качеств профессионального историка – умения работать с историческими документами, а также способности к организации исследовательских и иных проектов и сотрудничеству в рамках международного научного сообщества.
Большую роль в моем формировании как историка сыграли также мое знакомство и контакты с замечательным американским ученым-историком Марком Раевым, профессором кафедры русской истории Колумбийского университета и впоследствии куратором Бахметевского архива в Нью-Йорке. Профессор Раев, перу которого принадлежат несколько блестящих работ по интеллектуальной и культурной истории России, специализировался на русской истории XVIII века и часто работал как приглашенный профессор в Сор бонне, а также в университетах Гейдельберга и Санкт-Петербурга (в то время Ленинграда).
Последнее обстоятельство особенно удивительно, учитывая тот факт, что Раев, который родился в Москве и жил в Германии, Франции и США, был сыном меньшевика, эмигрировавшего из России в середине двадцатых годов. В 1961 году Марк Раев работал в Сорбонне, и я постоянно участвовал в работе его научного семинара по становлению российской государственности в послепетровскую эпоху. Именно профессору Раеву я обязан идеей продолжения моей научной работы на кафедре русской истории Колумбийского университета в Нью-Йорке. Но об этом позже…
Летом 1964 года произошло важное событие: министерство при премьер-министре Греции попросило меня совмещать мою научную работу в Сорбонне с работой пресс-атташе греческого посольства во Франции. Случилось это потому, что либералы в правительстве стремились тогда преодолеть засилье правых и искали способных молодых людей для работы в различных государственных структурах. Министру каким-то образом попалась на глаза заметка в американской газете о моей победе в конкурсе публицистических работ, и он запомнил мою фамилию. Я хотел принести пользу Греции и не возражал против дополнительного дохода, учитывая, что у нас с Николь на тот момент уже был маленький ребенок. К тому же я рассматривал эту работу как временную. Понятно, что дипломатическое назначение придало моей работе новое направление, хотя я и продолжал работать в Париже. На посту пресс-атташе я пробыл около года.
В этом качестве я впервые на практике столкнулся с проблемой греко-советских связей. В то время шла холодная война, и между Грецией и Советским Союзом существовала значительная напряженность. Не было даже двустороннего соглашения по вопросам науки и культуры – оно было заключено значительно позже, в обстановке «разрядки» конца 70-х годов, и создало условия для моей последующей работы в Москве в качестве советника по культуре посольства Греции.
Поэтому столь важное значение, с точки зрения нормализации отношений СССР и Греции, имел визит в греческую столицу в декабре 1964 г. первой советской парламентской делегации под руководством крупного партийного деятеля В. Гришина. Благодаря моему знанию русского языка, истории и культуры я был привлечен к организации визита и получил от председателя парламента Георгия Новаса задание прибыть из Парижа в Афины для работы официальным сопровождающим делегации. Так у меня впервые появилась возможность применить мои знания о России на практике. Это был также мой первый опыт общения с советскими людьми, хотя и номенклатурными. Он был в целом положительным, хотя и не без некоторых курьезов и досадных моментов.
С самого начала визита Гришина в Грецию меня взяли под контроль сотрудники КГБ, сопровождавшие делегацию от советского посольства. Из-за моего пятилетнего пребывания в США они считали меня американским шпионом и уделяли мне много внимания. Один из этих сотрудников стал мне почти что приятелем. Мы с ним вели интересные разговоры и в какой-то момент за кружкой пива обменялись пожеланием – никогда не оказаться в ситуации войны, когда мы были бы вынуждены стрелять друг в друга.
Что касается курьезов, то вспоминается один эпизод, демонстрирующий огромную симпатию и интерес к СССР и России в тогдашней Греции. Во время пребывания советской делегации в Греции Папандреу организовал для ее членов автобусную экскурсию по стране. Помню, как мы приехали в Патрас и отправились на ужин в один из лучших ресторанов города. Тогда я курил, и, пока мы ужинали, у меня закончились сигареты. Я вышел из здания в поисках табачной лавки.
У входа в ресторан я обнаружил большую толпу греков, скандировавших «Да здравствует Россия!». Одет я был достаточно просто, и греки приняли меня за члена советской делегации. Меня моментально схватили, подняли на руки и понесли вокруг площади, на которой находился ресторан, с приветственными возгласами и криками «Ура!». Мне, конечно, было ясно, что, если я открою свою национальную принадлежность, мне несдобровать, так что я стоически молчал и обходился радостными жестами на всем пути нашего следования.
Одновременно со всеми этими событиями история преподнесла всем нам еще один сюрприз: на острове Кипр разворачивался греко-турецкий кризис. Напомню читателям, что Кипр находился в процессе деколонизации и в 1959 г. стал независимой республикой во главе с президентом-греком и вице-президентом-турком. Такая структура власти отражала общую структуру населения острова, где турецкое население составляло на тот момент около 18 процентов. В 1964 году на Кипре произошла первая за время независимости вспышка межэтнической розни, повлекшая за собой политический кризис и последующую турецкую оккупацию северной части Кипра. Разумеется, Турция всегда проявляла к Кипру особый интерес, поэтому волнения на острове реально грозили греко-турецкой войной.
Весной 1965 г. меня в очередной раз вызвали в Афины и назначили координатором учебной программы для новых кадров греческих бюро печати и информации в ведущих зарубежных странах. Эти начинающие дипломаты должны были разъяснять зарубежной общественности позицию греческого правительства в связи с событиями, происходившими на Кипре. Проблема, однако,
