— Вы, когда в Москву прилетели, я много с вами работал. Гипноз, в основном.
— Очень интересно, — протянула Юля и уставилась на него, ожидая продолжения.
— Нет. Не очень интересно. Скорее печально, — тихо сказал Коргин и словно в своё оправдание пояснил, — Надо же было понять, что вы за птицы такие.
— Я не в претензии. Это понятно и объяснимо. Меня сейчас больше судьба Егора заботит.
— Хочешь совет? Оставь всё, как есть. Начнешь сейчас дергаться — только хуже сделаешь. Твоя смерть ничего не изменит.
— Да пошел ты с такими советами, товарищ капитан.
— Как знаешь. Я тебя предупредил. Только ты сперва о последствиях подумай и варианты просчитай. Вероятность оказаться на его месте очень велика. А из соседней камеры помогать Егору будет весьма затруднительно.
Юля пристально посмотрела на Коргина долгим внимательным взглядом словно пытаясь проникнуть в его мысли и неожиданно улыбнулась.
— Ладно, разберёмся. Поехали, Никита Александрович.
Москва.
Истёртые тысячами ног, бетонные ступени с множеством мелких и крупных сколов, тяжеленые металлические двери, тесные лестничные клетки, затянутые со всех сторон в мелкую сетку, и бесконечные коридоры, насквозь пропитанные зловонным запахом, а ещё ужасом и безнадёжным, обречённым отчаянием — это всё было таким привычным и знакомым. Внутренняя тюрьма НКВД. За последний месяц Егору приходилось бывать здесь очень много раз. Он даже ночевал тут как-то, прямо в кабинете, заработавшись и потеряв чувство времени.
Но тогда всё было по-другому. Тогда он, лейтенант госбезопасности, наделённый самыми широкими полномочиями, мог в любой момент покинуть это страшное мрачное здание. Именно возможность беспрепятственно выйти отсюда и была той привилегией, которую он по-настоящему смог оценить только сейчас.
Теперь с этим были большие проблемы. Никто его так просто не отпустит. И то, что ему удалось несколько дней назад выйти отсюда, проведя в камере всего лишь одну ночь, сейчас казалось каким-то странным недоразумением.
Массивная железная дверь камеры громко лязгнула металлом за его спиной, противно скрипнул ключ, приводя в движение древний механизм замка и глухие, почти не различимые, звуки удалявшихся шагов постепенно стихли.
Егор осмотрелся. В точно такой же камере он недавно уже провел несколько полных тягостных раздумий часов. И вот опять… Но в это раз скучать ему не позволили. Не прошло и получаса с тех пор, как он переступил порог своей камеры, и вот он уже сидит на привинченном к полу табурете в комнате для допросов и даёт показания.
На свет Божий извлекли старую, ещё львовскую, историю с нападением на отделение милиции и побегом из-под стражи. Военюрист второго ранга с интересной фамилией Болтун, судя по всему, был проинструктирован и скользких тем избегал. Да и вообще, весь этот допрос был скорее для проформы. Так, театр одного актёра и не более того. Егор прекрасно понимал, что от него уже ничего не зависит, поэтому, насколько смог, самоустранился от участия в этом спектакле. Болтун не возражал. Он быстро заполнил необходимые бумаги, откашлялся, и тихим монотонным голосом предъявил Егору обвинение по статьям 58−8, 59−3, 73−1.
Егор, не успевший ещё освоиться в современном Уголовном Кодексе, попросил разъяснений. Из длинных официальных формулировок он понял, что речь идёт о террористическом акте, направленном против представителей советской власти, о бандитизме, связанном с нападением на советские учреждения, и ещё что-то там про насилие над личностью представителя власти. С предъявленным обвинением он был категорически не согласен, но его мнение здесь никого не интересовало, поэтому он оставил его при себе. Затем, Егора поставили в известность о том, что его дело будет рассмотрено военным трибуналом Московского военного округа, и отправили обратно в камеру.
В эту ночь Егор так и не смог заснуть, что в его положении было, в общем-то, неудивительно. А рано утром всё тот же Болтун ознакомил его с приговором. К большому удивлению Егора, жизнь ему сохранили, отмерив десять лет исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах и конфискацией имущества. Последнее его сильно позабавило, так как имуществом он как-то не успел обзавестись. Ну а такие мелочи, как потеря специального звания «лейтенант госбезопасности» его и вовсе не заботила. Да и вообще, приготовившись к расстрелу, он встретил этот приговор с чувством огромного облегчения, не успев ещё осознать в полной мере грядущую перспективу.
Неповоротливая машина правосудия, должно быть, ускоренная чьим-то грозным приказом, в его случае работала с поразительной быстротой. Уж Егор-то знал, сколько времени здесь длится следствие, да и ожидание суда могло растянуться не на один день… Но потом, всё и вовсе закрутилось просто с какой-то невероятной, фантастической скоростью!
Начальнику отдела конвойной службы НКВД СССР
полковнику тов. Рыбакову
Копия: Начальнику внутренней тюрьмы НКВД СССР
капитану гос. безопасности тов. Миронову
Копия: Начальнику Сухановской тюрьмы НКВД СССР
лейтенанту гос. безопасности тов. Ионову
Срочно отконвоируйте в четырёх тюремных вагонах 320 заключенных из внутренней и Сухановской тюрем НКВД СССР в гор. Саратов.
Во время этапирования изолировать заключенных Александрова С. М., Иванова Е. Н., Светлова А. И., Скрипченко П. Н. и Хейфец С. Л. Для конвоирования вышеперечисленных лиц создать особый конвой согласно должностной инструкции.
По прибытии в Саратовскую тюрьму заключенных передать в распоряжение местного управления железнодорожного строительства НКВД.
Исполнение донесите.
Начальник Тюремного отдела НКВД майор гос. безопасности М. Никольский.
После стандартной процедуры обыска, Егора, вместе с парой десятков таких же бедолаг, затолкали в обычную полуторку с металлической будкой, на которой, вероятно с целью конспирации, было написано «Хлеб». После часа езды, грузовик остановился и шум мотора стих. Сразу же стал слышен лай нескольких собак и чьи-то негромкие голоса. Дверь распахнулась, и тут же раздался грубый повелительный крик:
— На выход.
Спрессованные теснотой автозака в единый организм люди зашевелились. Кто-то спрыгнул на землю, и тот же голос открыл счёт. Егор вышел последним и оказался двадцать четвёртым. Его попутчики уже сидели на корточках, растворившись в огромной разношерстной толпе, которую редкой цепью окружала ощетинившаяся винтовками охрана. Несколько собак рвали свои поводки, заходясь злым кашляющим лаем. Егор несколько замешкался оглядываясь, и тут же, получив чувствительный толчок прикладом, присоединился к остальным. Сразу же подъехал следующий «хлебовоз».
Было довольно холодно. Егор мысленно поблагодарил Бога за то, что четвёртого октября их всех перевели на зимнюю форму одежды, иначе бы он тут мигом околел. Сейчас же, его новенькая шинель, со споротыми знаками различий, изрядна измазанная в лесу под Сызранью, в общем-то, неплохо согревала.
Ждать пришлось долго. Наконец дверь большого четырехосного тюремного вагона открыли и установили узкий деревянный трап, по которому предполагалось подниматься внутрь. Всё тот же повелительный голос громко выкрикнул:
— Приготовиться к посадке в вагоны! Александров!
Кто-то из толпы вскочил на ноги, и пробравшись сквозь сидящих на корточках людей, остановился перед читающим список сержантом.
— Заключенный Александров, статья 136-г, статья 82, срок 10 лет.
Сержант что-то отметил в своих бумагах и мотнул головой. Заключенный ловко взбежал по трапу и скрылся в вагоне.
— Иванов! — сержант секунду подумал и добавил, — Егор.
Егор встал и тут же ощутил, как затекли его ноги. Подойдя, представился. Сержант опять сделал отметку и не обращая на него более никакого внимания выкрикнул:
— Светлов!
Егор, старательно сохраняя равновесие, прошел по прогибающемуся под ним трапу в вагон. В глаза сразу же бросилось обилие решёток. Длинная решетчатая перегородка, состоящая из косых перекрещенных прутьев, отделяла «купе» от коридора. Таких «купе», разделённых между собой стальной сеткой, и очень напоминающих клетки в зоопарке, было пять штук. Шестое, было дополнительно разделено на два узких «полукупе» с одной нижней и одной верхней полкой. Решетчатая дверь одного из таких «полукупе» оказалась открытой и стоящий возле неё конвоир сделал знак заходить.
