К МУЗЕ
Ты строй мне дом, но с окнами на запад,Чтоб видно было море-океан,Чтоб доносило ветром дальний запахМатросских трубок, песни поморян.
Ты строй мне дом, но с окнами на запад,Чтоб под окно к нам Индия пришлаВ павлиньих перьях, на слоновых лапах,Ее товары — золотая мгла.
Граненные веками зеркала…Потребуй же, чтоб шла она на западИ встретиться с варягами могла.Гори светлей! Ты молода и в силе,Возле тебя мне дышится легко.
Построй мне дом, чтоб окна запад пили,Чтоб в нем играл заморский гость СадкоНа гуслях мачт коммерческих флотилий!
1930
«И имя твое, словно старая песня…»
И имя твое, словно старая песня,Приходит ко мне. Кто его запретит?Кто его перескажет? Мне скучно и тесноВ этом мире уютном, где тщетно горитВ керосиновых лампах огонь Прометея —Опаленными перьями фитилей…Подойди же ко мне. Наклонись. Пожалей!У меня ли на сердце пустая затея,У меня ли на сердце полынь да песок,Да охрипшие ветры! Послушай, подруга,Полюби хоть на вьюгу, на этот часок,Я к тебе приближаюсь. Ты, может быть, с юга.Выпускай же на волю своих лебедей! —Красно солнышко падает в синее мореИ — за пазухой прячется ножик-злодей,И — голодной собакой шатается горе…Если всё, как раскрытые карты, я самНа сегодня поверю — сквозь вихри разбега,Рассыпаясь, летят по твоим волосамВифлеемские звезды российского снега.
Лето 1930
«Так мы идем с тобой и балагурим…»
Гале Анучиной
Так мы идем с тобой и балагурим.Любимая! Легка твоя рука!С покатых крыш церквей, казарм и тюремСлетают голуби и облака.Они теперь шумят над каждым домом,И воздух весь черемухой пропах.Вновь старый Омск нам кажется знакомым,Как старый друг, оставленный в степях.Сквозь свет и свежесть улиц этих длинныхБылого стертых не ищи следов, —Нас встретит благовестью листьев тополиныхОкраинная троица садов.Закат плывет в повечеревших водах,И самой лучшей из моих находокНе ты ль была? Тебя ли я нашел,Как звонкую подкову на дороге,Поруку счастья? Грохотали дроги,Устали звезды говорить о боге,И девушки играли в волейбол.
12 декабря 1930
«В том и заключается мудрость…»
В том и заключается мудрость мудрейшего —Не смущаться ничем,Целую зиму спокойно ожидатьНаступления лета.
1931
ОБИДА
Я — сначала — к подруге пришелИ сказал ей:«Всё хорошо,Я люблю лишь одну тебя,Остальное всё — чепуха».Отвечала подруга:«Нет,Я люблю сразу двух, и трех,И тебя могу полюбить,Если хочешь четвертым быть».Я сказал тогда:«Хорошо,Я прощаю тебе всех трех,И еще пятнадцать прощу,Если первым меня возьмешь».Рассмеялась подруга:«Нет,Слишком жадны твои глаза,Научись сначала, мой друг,По-собачьи за мной ходить».Я ответил ей:«Хорошо,Я согласен собакой быть,Но позволь, подруга, тогдаПо-собачьи тебя любить».Отвернулась подруга:«Нет,Слишком ты тороплив, мой друг,Ты сначала вой на луну,Чтобы было приятно мне!»— «Привередница, — хорошо!»Я ушел от нее в слезах,И любилДевок двух, и трех,А потом пятнадцать еще.И пришла подруга ко мне,И сказала:«Всё хорошо,Я люблю одного тебя,Остальные же — чепуха…»Грустно сделалосьМне тогда.Нет, подумал я, никогда, —Чтоб моглаОт обидных словПо-собачьи завыть душа!
1931
ВСАДНИКИ
Белые, рыжие и гнедыеВьюги кружатся по степи,Самые знатные скакуныНа сабантуеГрызут удила.Всадники, приготовьтесь!Состязаются Куянды,Павлодар и Каркаралы.У собравшихсяНа сабантуйРты разинуты и глаза.Всадники, приготовьтесь!Мы увидим сейчас,Сейчас узнаем мы,Кто останетсяПобедителем.Припасен мешок с серебром.Всадники, приготовьтесь!Вот вы уже начали,Кони, словно нагайки,Вытянулись на бегу.Всадники, побеждайте!
1931
ВАСИЛИЙ ПОЛЮДОВ
Крест поставлен над гробом Марьей ИваннойИ о плечи засыпан глухим песком.Сам же Васька ходили в одежде дранойИ крестились всю жизнь одним клинком.Не однажды справлялись его крестиныУ обстрелянных дочиста переправ,Даже мать и та не узнала сына,Когда он воскреснул, сто раз умирав,И когда под Баяном считали сбитымПулей, саблей зарубленным, снятым штыком,Он под самой станицей Подстепной грозит имИ клыкастое войско ведет косяком.Но на счастье такое возьми понадейся:Пожалеет, полюбит, а до порыПолучил свою пулю Василий в сердцеДа ворвался все же первым в дворы.И гарцует этаким херувимом,Чистой своей кровью пьяный в дым,А тут его команда с матерным дымомСабли навыворот и за ним!..И покуда пробовали разобраться,Кто в чем попало, а кто в чем смог,Один из недогубленных гаркнул: «Братцы,Между прочим Васькинное письмо».Васька ж писал: «Дорогая мамаша,Ты меня должна понимать без слов,Мир кверху тормашками. Жизня ж нашаСамое блистательное рукомесло.А моя же песня до краю спета,Потому — атака… Можешь считать,Что письмо написано с того светаИ в видах имеет не одну мать.Выпалим все дочиста. Будет житьсяВ тысячу прекрасней тою порой,А пока имеешь право гордиться,Что сын твой допахался, как красный герой.Письмо обрубаю. Погода на ночь.Смертельно и без шапки целую, мамусь,Еще низко кланяюсь Петру СтепанычуС прочим домочадцем. Затем остаюсь».
1931
ПАВЛОДАР
Сердечный мой,Мне говор твой знаком.Я о тебе припомнил, как о брате,Вспоенный полносочным молокомТвоих коров, мычащих на закате.Я вижу их, — они идут, пыля,Склонив рога, раскачивая вымя.И кланяются низко тополя,Калитки раскрывая перед ними.И улицы!Все в листьях, все в пыли.Прислушайся, припомни — не вчера лиПо Троицкой мы с песнями прошлиИ в прятки на Потанинской играли?Не здесь ли, раздвигая камыши,Почуяв одичавшую свободу,Ныряли, как тяжелые ковши,Рябые утки в утреннюю воду?Так ветреней был облак надо мной,И дни летели, ветреные сами.Играло детство с легкою волной,Вперясь в нее пытливыми глазами.Я вырос парнем с медью в волосах.И вот настало время для элегий:Я уезжал. И прыгали в овсахКостистые и хриплые телеги.Да, мне тогда хотелось сгоряча(Я по-другому жить И думать мог ли?),Чтоб жерди разлетелись, грохоча,Колеса — в кат, и лошади издохли!И вот я вновьНашел в тебе приют,Мой Павлодар, мой город ястребиный.Зажмурь глаза — по сердцу пробегутИюльский гул и лепет сентябриный.Амбары, палисадник, старый домВ черемухе,Приречных ветров шалость, —Как ни стараюсь высмотреть — кругомКак будто всё по-прежнему осталось.Цветет гераньВ расхлопнутом окне,И даль маячит старой колокольней.Но не дает остановиться мнеПшеницын Юрий, мой товарищ школьный,Мы вызубрили дружбу с ним давно,Мы спаяны большим воспоминаньем,Похожим на безумье и вино…Мы думать никогда не перестанем,Что лучшаяДавно прошла пора,Когда собаку мы с ним чли за тигра,Ведя вдвоем средь скотного двораВеселые охотницкие игры.Что прошлое!Его уж нет в живых.Мы возмужали, выросли под бурейГражданских войн.Пусть этот вечер тих, —Строительство окраин городскихМне с важностьюПоказывает Юрий.Он говорит: «Внимательней взгляни,Иная жизнь грохочет перед нами,Ведь раньше здесьЛишь мельницы одниМахали деревянными руками.Но мельники все прокляли завод,Советское, антихристово чудо.Через неделю первых в этот годСтальных конейМы выпустим отсюда!»…С лугов приречныхЛьется ветр звеня,И в сердце вновьЧувств песенная замять…А, это теплойМордою коняМеня опятьВ плечо толкает память!Так для нее я приготовил кнут —Хлещи ее по морде домоседской,По отроческой, юношеской, детской!Бей, бей ее, как непокорных бьют!Пусть взорван шорох прежней тишиныИ далеки приятельские лица, —С промышленными нуждами страныПоэзия должна теперь сдружиться.И я смотрю,Как в пламени зари,Под облачною высотою,Полынные родные пустыриЗавод одел железною листвою.
1931
ВЕРБЛЮД
